Капитан протянул руку к подносу, взял карточку и прочитал:
«Майор Арлев». Фамилия была русская.
— Я не знаю майора. Попроси его написать, что ему надо.
Слуга направился уже к двери, когда капитан остановил его.
— Проводи майора в залу, — приказал он. — Я сейчас выйду.
Пять минут спустя Гектор Лемблен, подчиняясь, быть может, какому-то странному и необъяснимому предчувствию, вышел в залу, где застал посетителя.
Майор Арлев был человек лет около шестидесяти, высокого роста; борода, равно как и волосы его, была седа, в петлице застегнутого до подбородка по-военному сюртука находилась орденская ленточка.
Вид у него был гордый, манеры русского аристократа.
— Извините меня, — сказал он капитану, предложившему ему кресло около камина, — извините, что я прибег к обману, чтобы быть принятым вами.
— Сударь… — остановил его капитан.
— Но я проехал восемьсот лье, — продолжал майор, — из Петербурга единственно затем, чтобы поговорить с вами.
Капитан с любопытством взглянул на своего собеседника.
— Мое имя, равно как и моя особа, незнакомо вам, — сказал майор, — а потому позвольте представиться: я граф Арлев, русский артиллерийский офицер, командир Николаевской крепости на Кавказе.
Капитан поклонился.
Майор, смотревший на него со вниманием, продолжал:
— Я коснусь очень отдаленного прошлого; я считаю это необходимым, чтобы объяснить вам причину моего визита.
— Я слушаю, — ответил Гектор Лемблен.
— Не служили ли вы адъютантом при генерале бароне де Рювиньи? — спросил майор.
Капитан смутился, и майор увидел, как при этом имени смертельная бледность покрыла его лицо.
— Да, — ответил Гектор.
— И вы женились на его вдове?
— Она умерла, — произнес глухим голосом капитан.
— Вот относительно покойного генерала я и пришел навести у вас справки, которые для меня чрезвычайно важны.
— Позвольте мне, — перебил капитан, которого воспоминания о бароне де Флар-Рювиньи привели в сильное волнение, — позвольте мне попросить у вас более определенных объяснений.
— В таком случае потрудитесь выслушать меня, — сказал майор.
Гектор выразил согласие.
— Сударь, — продолжал майор, — барон де Рювиньи в 1834 году был атташе французского посольства в Петербурге.
— В то время я еще не был его адъютантом, — сухо заметил Гектор Лемблен.
— Слушайте дальше… — продолжал русский дворянин. — Генерал, как вы знаете, был человек храбрый, отважный, настоящий рыцарь, в глазах которого военная служба была священна. Император Николай, мой милостивый и всемогущий монарх, предпринял в этом году новый поход против Шамиля и его черкесов и пригласил генерала принять в нем участие. Генерал поспешил испросить разрешение на это у своего посла и присоединился к экспедиции, бывшей под начальством генерала князя К., при котором я состоял в качестве начальника главного штаба. Я рассказываю все это к тому, чтобы вы знали, что я близко был знаком с генералом де Рювиньи.
«К чему же он все это клонит?» — подумал Гектор Лемблен, рассматривая русского офицера с необъяснимым беспокойством.
Майор продолжал:
— Во время этой-то кампании с генералом и со мною случилось довольно странное и положительно романтическое приключение.
Однажды ночью я командовал отрядом, которому было предписано отправиться в горы и атаковать на рассвете лагерь черкесов. Генерал пожелал сопровождать меня; он был в форме французского офицера, при одной только сабле, и ехал рядом со мною, покуривая сигару; ночь была темная, безлунная; мы ехали по оврагу, как вдруг в кустарнике мелькнул свет; свистнула пуля и генерал свалился под лошадь, которая упала, смертельно раненная в лоб. Я испугался, что генерал тоже убит; но он встал цел и невредим и улыбался.
«Ничего, — сказал он мне, — хотя разбойники убили самую лучшую лошадь, которая когда-либо была у меня».
Лошадь, действительно, была великолепная: генерал получил ее в подарок от самого императора Николая.
Пока генералу искали другую лошадь, десять солдат по моему приказанию бросились туда, откуда раздался выстрел; обшарили кусты и нашли там одну только молодую женщину, держащую в руке еще дымившийся карабин, из которого она выстрелила в генерала.
При свете факелов, освещавших нам путь, эта женщина показалась нам сверхъестественным существом. Она не была черкешенкой, а, судя по одежде, скорее московской или петербургской горожанкой; наше удивление достигло крайних пределов, когда она, взглянув на меня, сказала по-французски:
«Извините меня, майор; я не враг русских — я стреляла во французского офицера, но промахнулась, и, как видите, я в отчаянии…»
В то время, как она говорила, генерал смотрел на нее, по-видимому, стараясь что-то припомнить, потом вдруг побледнел и вскрикнул. Генерал, должно быть, узнал эту женщину.
«Майор, — сказал он мне, — не расспрашивайте меня, не требуйте объяснений, но позвольте этой женщине идти, куда она пожелает, и не делайте ей зла».
Я видел, как он дрожит, сидя в седле; волнение, охватившее его, было так сильно, что я боялся за его рассудок. Что касается женщины, которую и не подумали обезоружить, то она презрительно взглянула на генерала.
«Вы неправы, великодушничая со мною, — сказала она, — в этом вы убедитесь через несколько дней».
Она поклонилась мне с изумительной грацией и скрылась в чаще кустарника.
Я был поражен и с удивлением смотрел на генерала.
«Майор, — сказал он мне, — не спрашивайте меня никогда, кто эта женщина и как могло случиться, что я встретил ее здесь, за тысячу лье от того места, где я встретил в первый раз».
«Однако…» — пробормотал я.
«Молчите! — воскликнул он с отчаянием. — Я ничего не могу сказать… теперь, по крайней мере… позднее, быть может, в Петербурге…»
И как бы испугавшись, что он сказал слишком много, генерал пришпорил лошадь.
«Едем!» — крикнул он мне.
Я видел, как он повернул голову, и мне показалось, что он в последний раз взглянул в чащу, где исчезло странное видение.
— Действительно, — прервал капитан Гектор Лемблен майора, — ваш рассказ производит странное впечатление, тем более, что генерал никогда не упоминал об этом случае.
Майор продолжал:
— Я счел себя обязанным не касаться никогда этого происшествия.
Солдаты, свидетели этой необычайной встречи, не знали французского языка, на котором говорила с нами молодая женщина, а потому только генерал и я поняли ее слова; она была молода и прекрасна.
Во время похода я не задал ни одного вопроса генералу, не сказал ни одного слова, которое имело бы отношение к этому странному происшествию.
Шесть месяцев спустя мы ехали обратно в Петербург; генерал получил приказание вернуться во Францию и принять командование полком, находившемся в Африке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151