Ей указывают на такого человека — это Арман. Арман влюблен в Даму в черной перчатке, женщину неуловимую».
Затем Фульмен решила:
«Вместо того, чтобы сражаться с соперницей, я хочу устранить на пути Армана все препятствия и прежде всего сделать его счастливым. Когда я достигну этого, Арман будет принадлежать мне. Счастливый человек утомится своим счастьем и, когда этот момент наступит, даст поймать себя на удочку! Второе действие: Фульмен находит Даму в черной перчатке, она доставляет Арману возможность пробраться к ней и т. д., и т. д. Действие третье: пьеса принимает новый оборот, интрига запутывается. Ожидаемая развязка отдаляется. Блида сознается под острием кинжала, что сын ее в руках неизвестных ей лиц, которые убьют его, если она что-нибудь расскажет; она дает понять, что Дама в черной перчатке обладает какой-то тайной, и, желая узнать эту тайну, Арман подвергается смертельной опасности; может быть, даже, что вместо того, чтобы стараться избежать этой встречи, Дама в черной перчатке ищет ее, и интрига, запутываясь все более и более, становится полна животрепещущего интереса. Таков конец третьего действия. Четвертый акт: Фульмен одна и произносит следующий монолог. Очевидно, Блида является второстепенным лицом и не знает тайны; также вероятно, что Дама в черной перчатке мыкается по свету, имея в виду особую цель, у нее есть какие-то основания переезжать в двадцать четыре часа в новое помещение, развешивать свои портреты, которые исчезают, и заставлять бедного влюбленного мальчика, глупого, как все влюбленные, преследовать ее без всякой серьезной причины, кроме собственного развлечения. Эта женщина — враг Армана. Почему? Ей одной это известно; но есть женщина, которая поклялась узнать это, и эта женщина исполнит это. В тот день, когда Дама в черной перчатке объявила себя врагом Армана, Фульмен, которая любит его, объявила войну Даме в черной перчатке. Борьба сосредоточится между этими двумя женщинами».
«Милостивые государи и милостивые государыни, — прервала себя Фульмен, обращаясь к воображаемым зрителям, — в пьесе будет множество других картин, но пока они еще не готовы…».
И Фульмен погрузилась в размышления и продумала до рассвета.
Она вскочила удивленная, увидав первые лучи солнца, проникнувшие через окна оранжереи. Фульмен позвонила и приказала приготовить себе ванну. После ванны она начала одеваться с помощью камеристки и приказала подать себе карету.
«Решительно, — подумала камеристка, передавая приказание кучеру, — происходят какие-то непонятные вещи, и барыня или сошла с ума, или просто по уши влюбилась в молокососа Армана, что вздумала среди зимы выехать в семь часов утра».
Через десять минут Фульмен села в карету и приказала везти себя в Пасси, на улицу де Помп. Карета остановилась перед маленьким бедным одноэтажным домиком с палисадником и зелеными ставнями. Фульмен вышла из кареты и позвонила. Толстая, уже довольно пожилая служанка в огромном остроконечном чепчике, какие носят нормандки, вышла отворить дверь и, казалось, была сильно удивлена, увидав молодую и красивую даму, закутанную в большую английскую шаль и прятавшую руки в соболью муфту.
— Здесь живет полковник Леон? — спросила Фульмен.
— Здесь, — ответила служанка.
— Встал он?
— Да, сударыня.
Фульмен прошла во двор, не обратив внимания на впечатление, которое она произвела на нормандку.
— Сударыня, как прикажете о вас доложить?
— Ничего не надо.
— Однако…
— Скажите просто полковнику, что друг его сына хочет его видеть.
Эти слова удовлетворили служанку вполне. Она провела Фульмен в маленький зал и просила ее подождать. Две минуты спустя дверь отворилась, и Фульмен увидала входящего полковника Леона.
Те, кто видел полковника лет пять назад, бодрого, с черными волосами и огненным взором, каждая черта лица которого свидетельствовала о железной воле этого человека, с большим трудом узнали бы его теперь.
Полковник сделался стариком, с седыми и редкими волосами, со сгорбленным станом и тусклыми глазами. Годы или угрызения совести довели его до такого быстрого разрушения? Один Бог мог ответить на это.
Он поклонился Фульмен, не будучи в состоянии скрыть своего удивления, и предложил ей кресло у камина, где пылало яркое пламя.
— С кем я имею честь говорить? — спросил он любезно.
— Меня зовут Фульмен, — ответила молодая женщина, скромно опустив глаза. — Я танцую в Опере.
— Вы приехали ко мне по поручению моего сына? — спросил ее старик, и лицо его приняло при этом выражение радости и гордости, а потухший взор заблистал.
Этот человек, всех ненавидевший, презиравший и преследовавший, игравший честью и жизнью людей, вздрогнул с головы до ног при одном имени своего сына, единственной привязанности, которая жила в его каменном сердце.
— То есть, я приехала поговорить о нем, — сказала Фульмен.
— Боже мой! — пробормотал полковник, бледнея. — Неужели он заболел… или дрался на дуэли… Он ранен…
— О, успокойтесь, — сказала Фульмен, — он чувствует себя превосходно.
— Ах, как вы меня напугали!.. И полковник прибавил взволнованным голосом:
— Дорогое дитя! Вот уже три дня, как он не был у меня… О! Я не сержусь на него за это… он молод… я стар… ему скучно со мною… и притом Иов сказал мне…
Полковник остановился и взглянул на Фульмен с любезной улыбкой.
— Что он вам сказал? — спросила танцовщица.
— Что он влюблен… вероятно, в вас… вы так прекрасны и притом лицо у вас такое доброе… и он будет с вами так счастлив, не правда ли?
Фульмен с улыбкой покачала головой.
— Нет, он не в меня влюблен… однако… Ах, полковник! — воскликнула она с благородной искренностью, тронувшей до глубины души старика: — Я могу признаться вам, потому что вы его отец: я люблю его…
— А он вас не любит?
— Нет.
— Значит, он слеп! — пробормотал старик, взглянув на танцовщицу взглядом знатока, умеющего ценить красоту женщин.
— О, будьте покойны, — сказала Фульмен, — он полюбит меня когда-нибудь. Я это чувствую… а если я хочу чего-нибудь…
Фульмен упрямо надула губки, что вызвало улыбку у полковника, и продолжала:
— Я пришла к вам поговорить о нем потому, что мы оба любим его больше всего на свете.
— Благодарю вас, — сказал старик, пожав руку Фульмен.
— А еще потому, — продолжала она, — что ему грозит большая опасность.
— Опасность! — вскричал, весь задрожав, полковник, причем вся кровь прилила у него к сердцу.
— Успокойтесь, — сказала Фульмен, — мы можем ее предупредить.
— О, так говорите, говорите скорее!
— Полковник, — серьезно продолжала молодая женщина, — знаете ли вы врагов Армана?
— Врагов? Ах, возможно ли это? Он так добр, так благороден, дорогое мое дитя.
— В таком случае, они есть у вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Затем Фульмен решила:
«Вместо того, чтобы сражаться с соперницей, я хочу устранить на пути Армана все препятствия и прежде всего сделать его счастливым. Когда я достигну этого, Арман будет принадлежать мне. Счастливый человек утомится своим счастьем и, когда этот момент наступит, даст поймать себя на удочку! Второе действие: Фульмен находит Даму в черной перчатке, она доставляет Арману возможность пробраться к ней и т. д., и т. д. Действие третье: пьеса принимает новый оборот, интрига запутывается. Ожидаемая развязка отдаляется. Блида сознается под острием кинжала, что сын ее в руках неизвестных ей лиц, которые убьют его, если она что-нибудь расскажет; она дает понять, что Дама в черной перчатке обладает какой-то тайной, и, желая узнать эту тайну, Арман подвергается смертельной опасности; может быть, даже, что вместо того, чтобы стараться избежать этой встречи, Дама в черной перчатке ищет ее, и интрига, запутываясь все более и более, становится полна животрепещущего интереса. Таков конец третьего действия. Четвертый акт: Фульмен одна и произносит следующий монолог. Очевидно, Блида является второстепенным лицом и не знает тайны; также вероятно, что Дама в черной перчатке мыкается по свету, имея в виду особую цель, у нее есть какие-то основания переезжать в двадцать четыре часа в новое помещение, развешивать свои портреты, которые исчезают, и заставлять бедного влюбленного мальчика, глупого, как все влюбленные, преследовать ее без всякой серьезной причины, кроме собственного развлечения. Эта женщина — враг Армана. Почему? Ей одной это известно; но есть женщина, которая поклялась узнать это, и эта женщина исполнит это. В тот день, когда Дама в черной перчатке объявила себя врагом Армана, Фульмен, которая любит его, объявила войну Даме в черной перчатке. Борьба сосредоточится между этими двумя женщинами».
«Милостивые государи и милостивые государыни, — прервала себя Фульмен, обращаясь к воображаемым зрителям, — в пьесе будет множество других картин, но пока они еще не готовы…».
И Фульмен погрузилась в размышления и продумала до рассвета.
Она вскочила удивленная, увидав первые лучи солнца, проникнувшие через окна оранжереи. Фульмен позвонила и приказала приготовить себе ванну. После ванны она начала одеваться с помощью камеристки и приказала подать себе карету.
«Решительно, — подумала камеристка, передавая приказание кучеру, — происходят какие-то непонятные вещи, и барыня или сошла с ума, или просто по уши влюбилась в молокососа Армана, что вздумала среди зимы выехать в семь часов утра».
Через десять минут Фульмен села в карету и приказала везти себя в Пасси, на улицу де Помп. Карета остановилась перед маленьким бедным одноэтажным домиком с палисадником и зелеными ставнями. Фульмен вышла из кареты и позвонила. Толстая, уже довольно пожилая служанка в огромном остроконечном чепчике, какие носят нормандки, вышла отворить дверь и, казалось, была сильно удивлена, увидав молодую и красивую даму, закутанную в большую английскую шаль и прятавшую руки в соболью муфту.
— Здесь живет полковник Леон? — спросила Фульмен.
— Здесь, — ответила служанка.
— Встал он?
— Да, сударыня.
Фульмен прошла во двор, не обратив внимания на впечатление, которое она произвела на нормандку.
— Сударыня, как прикажете о вас доложить?
— Ничего не надо.
— Однако…
— Скажите просто полковнику, что друг его сына хочет его видеть.
Эти слова удовлетворили служанку вполне. Она провела Фульмен в маленький зал и просила ее подождать. Две минуты спустя дверь отворилась, и Фульмен увидала входящего полковника Леона.
Те, кто видел полковника лет пять назад, бодрого, с черными волосами и огненным взором, каждая черта лица которого свидетельствовала о железной воле этого человека, с большим трудом узнали бы его теперь.
Полковник сделался стариком, с седыми и редкими волосами, со сгорбленным станом и тусклыми глазами. Годы или угрызения совести довели его до такого быстрого разрушения? Один Бог мог ответить на это.
Он поклонился Фульмен, не будучи в состоянии скрыть своего удивления, и предложил ей кресло у камина, где пылало яркое пламя.
— С кем я имею честь говорить? — спросил он любезно.
— Меня зовут Фульмен, — ответила молодая женщина, скромно опустив глаза. — Я танцую в Опере.
— Вы приехали ко мне по поручению моего сына? — спросил ее старик, и лицо его приняло при этом выражение радости и гордости, а потухший взор заблистал.
Этот человек, всех ненавидевший, презиравший и преследовавший, игравший честью и жизнью людей, вздрогнул с головы до ног при одном имени своего сына, единственной привязанности, которая жила в его каменном сердце.
— То есть, я приехала поговорить о нем, — сказала Фульмен.
— Боже мой! — пробормотал полковник, бледнея. — Неужели он заболел… или дрался на дуэли… Он ранен…
— О, успокойтесь, — сказала Фульмен, — он чувствует себя превосходно.
— Ах, как вы меня напугали!.. И полковник прибавил взволнованным голосом:
— Дорогое дитя! Вот уже три дня, как он не был у меня… О! Я не сержусь на него за это… он молод… я стар… ему скучно со мною… и притом Иов сказал мне…
Полковник остановился и взглянул на Фульмен с любезной улыбкой.
— Что он вам сказал? — спросила танцовщица.
— Что он влюблен… вероятно, в вас… вы так прекрасны и притом лицо у вас такое доброе… и он будет с вами так счастлив, не правда ли?
Фульмен с улыбкой покачала головой.
— Нет, он не в меня влюблен… однако… Ах, полковник! — воскликнула она с благородной искренностью, тронувшей до глубины души старика: — Я могу признаться вам, потому что вы его отец: я люблю его…
— А он вас не любит?
— Нет.
— Значит, он слеп! — пробормотал старик, взглянув на танцовщицу взглядом знатока, умеющего ценить красоту женщин.
— О, будьте покойны, — сказала Фульмен, — он полюбит меня когда-нибудь. Я это чувствую… а если я хочу чего-нибудь…
Фульмен упрямо надула губки, что вызвало улыбку у полковника, и продолжала:
— Я пришла к вам поговорить о нем потому, что мы оба любим его больше всего на свете.
— Благодарю вас, — сказал старик, пожав руку Фульмен.
— А еще потому, — продолжала она, — что ему грозит большая опасность.
— Опасность! — вскричал, весь задрожав, полковник, причем вся кровь прилила у него к сердцу.
— Успокойтесь, — сказала Фульмен, — мы можем ее предупредить.
— О, так говорите, говорите скорее!
— Полковник, — серьезно продолжала молодая женщина, — знаете ли вы врагов Армана?
— Врагов? Ах, возможно ли это? Он так добр, так благороден, дорогое мое дитя.
— В таком случае, они есть у вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151