— Бедная Леона! — прошептал он. — Она одна храбрее всех этих пошлых глупцов, которых я соединил в общество. Один только я храбр в нашей ассоциации, созданной мною и ради моих же выгод.
Он с презрением пожал плечами.
— Дурачье! — прошептал он. — Я вам всем служил, буду еще вам служить, и вы забудете надолго, что вы — мои рабы; но настанет час свести счеты, и тогда мы посмотрим, кто был слепым орудием — я или вы? Благодаря вашим порокам и вашему социальному положению я держу всех вас в своих руках; я держу вас в руках благодаря вашим преступлениям; да, вы в моей власти, и никто из вас не посмеет изменить мне, тогда как я… О, я! Как только я захочу, я порву с вами связь и пойду искать на другом краю света власти и счастья, которых уже никто не сможет отнять у меня.
Он замолчал.
— Странная судьба! — вскричал он. — Сам сатана засмеялся бы, если бы узнал, что я совершаю все эти преступления и поднимаю всю эту грязь единственно для того, чтобы обогатить существо, которое люблю, как только может отец любить своего ребенка.
При последних словах постоянное выражение жестокости на лице этого человека исчезло, и слезы умиления показались на глазах у лютого зверя.
— О, сын мой! — воскликнул он горячо и с чувством чисто материнской нежности.
Но все это произошло быстрее молнии. Отец исчез, снова уступив место бандиту, жестокому и надменному.
— Бедная Леона, — сказал он насмешливо, — как жаль, что она владеет моею тайной. Мне нравится ее порочность, но такая женщина, как она, слишком опасна, если ее не держать в руках. Любовь, гордость, страх смерти, боязнь общественного мнения — ей все это нипочем… она ничего не боится. Ах! Если бы она была матерью!.. Но у нее нет ребенка. А так как она владеет моею тайной, то предоставим ее судьбе.
Слова эти сопровождались усмешкой, в которой можно было прочесть приговор флорентинке, приговор безапелляционный и неумолимый, как судьба, роль которой играл этот человек.
X
Вот что произошло вечером в день бегства Леоны. Из улицы Порт-Магон флорентинка в сопровождении полковника отправилась на улицу Шоссе д'Антэн, в квартирку, убранную со вкусом, окна которой выходили в большой сад. Во дворе к услугам молодой женщины стояла заложенная карета.
— Вы выедете вечером, — сказал ей полковник, — и в карете. Нужно избегать встречи с Гонтраном до тех пор, пока не разыграется наша комедия. Все зависит от ее постановки. Вечером вы поедете в Оперу, закрыв лицо вуалью, чтобы вас не узнали. Вот билет от ложи, которая находится в бельэтаже у самой авансцены, так что публика почти не заметит вас; ложа де Верна напротив вашей.
— Хорошо, — сказала Леона, — понимаю. Если ложа пуста, я не сниму вуали; если же в ней кто-нибудь будет…
— Нет, — возразил полковник, — как раз наоборот.
— А! Превосходно, поняла… он узнает, что это я…
— Именно.
— И его любопытство будет возбуждено.
— Вы угадали.
— Итак, — добавила флорентинка, — от любопытства до любви, от любви… до безумия…
— Только один шаг, — подсказал полковник.
Он оставил Леону в ее новом жилище, советуя ей надеть в Оперу все черное — цвет, наиболее оттенявший ее ослепительную красоту, а сам отправился на улицу Виктуар.
Так как де Берн был у полковника, то последний должен был отплатить ему визит. А потому ничего не могло быть естественнее посещения полковника Леона. Де Берн уже с месяц находился в Париже.
Накануне, как известно, он всадил пулю в шею шевалье д'Асти и сам был слегка ранен в бок; но рана его была настолько легка, что он считал излишним ложиться в постель; одевшись по-домашнему и полулежа на оттоманке в курительной комнате, он разговаривал со своими двумя новыми приятелями, когда вошел полковник.
— А! Это вы! — приветствовал его хозяин. — Милости просим; не получили ли вы сведений о Лемблене?
— Да, сегодня утром, — ответил полковник, — жизнь его вне опасности, но выздоровление его затянется надолго.
— Тем хуже!
— А как другой? — спросил де Берн одного из своих друзей.
— Ах! — ответил тот. — Рана шевалье настолько тяжела, что врач ни за что не отвечает. Шея прострелена.
— Без сомнения, раненый — один из ваших друзей? — с простодушным видом спросил полковник.
— Увы! Нет. Это один из моих противников. Рука у меня, к несчастью, очень тяжелая.
— Как! У вас опять была дуэль?
— Вчера утром на Кателанском лугу.
— С кем?
— С шевалье д'Асти.
— Я с ним не знаком, — сказал полковник, — но часто слыхал это имя.
— Мы поссорились в Итальянской опере.
— Без сомнения, из-за какого-нибудь пустяка?
— О! Как вам сказать…
В таком случае я догадываюсь: причиной была женщина, как в большинстве дуэлей.
Вы ошибаетесь, полковник, причина была еще проще: мои друзья уверили меня, что мне для того, чтобы прославиться, не хватает любовницы и дуэли на пистолетах. Чтобы найти первую, нужно время, а повод к дуэли найти ничего не стоит… Я увидал господина, лорнировавшего меня» спросил его о причине — и дело готово.
— Вы мне напомнили доброе время 1815 года, — в восторге вскричал полковник, — когда регулярно три раза в неделю бонапартисты бились с роялистами! А львицу вы отыскали?
— Нет еще, но я ее уже наметил…
— А! — протянул полковник.
— Вы знакомы с Леоной?
— Я встречал ее.
— Неужели она так красива, как об этом говорят?
— Очаровательна! — в восторге воскликнул полковник.
— И умна?
— Как черт, но… Полковник остановился.
— А, — спросил де Верн, — что значит это «но»?
— Леона не свободна.
— Неужели?
— Она влюблена в маркиза Гонтрана де Ласи, который ради нее наделал множество глупостей.
— Превосходно! Я отобью ее у него.
— Я немножко знаком с де Ласи; этот человек способен убить за женщину, если бы даже он уже разлюбил ее.
— Или его убьют, — просто заметил де Верн и тотчас же прибавил: — А где можно встретить Леону?
— Каждый вечер в Опере.
— Одну?
— Почти всегда.
— Сегодня же вечером я поеду в Оперу.
— Она сидит обыкновенно в ложе у авансцены с правой стороны.
— Отлично, неделю назад я взял ложу у авансцены с левой стороны, и как раз против нее.
— Она постоянно сидит под вуалью, — прибавил полковник, рассказывая все эти подробности с добродушием газетного репортера.
— Черт возьми! И она никогда не снимает вуали?
— Никогда. Де Ласи, ненавидящий музыку, не хочет, однако, лишать ее удовольствия бывать в Опере, но запрещает ей снимать вуаль, так как он страшно ревнив.
— Хорошо! — спокойно сказал де Верн. — Уверяю вас, что она снимет вуаль для меня.
Де Верн еще несколько времени поговорил о пустяках; полковник вскоре ушел и отправился прямо к Леоне, чтобы дать ей новые инструкции.
Ровно в восемь часов Октав де Верн, войдя в зал, уселся в ложе с двумя друзьями, теми самыми, которые были у него во время визита полковника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151