им предлагалось в тяжелую минуту спасти сильных, в том числе и себя, а всю тяжесть последствий того дела, которое они начали, переложить на плечи слабых, прежде всего - детей и женщин.
Некоторое время все неловко и угрюмо молчали.
- Я вот что в толк не возьму, - сказал наконец младший Городовиков, глядя на Сеню своими твердыми глазами. - В сопки? Хорошо. Да всех в сопки не уведешь. А как же с остальными будет?
- А так же будет, как было бы с нами со всеми, - стараясь быть спокойным, но, видимо, волнуясь, отвечал Сеня. - Пока сила есть, бастовать будут. А силы не станет, сдадутся и примут на себя все муки...
- Они же завтра сдадутся, коли мы у них самый хребет вынем! - с едва сдерживаемым возмущением сказал младший Городовиков.
- А по-твоему, лучше сдаться послезавтра, да всем, да с переломанным хребтом? Неужто ж так выгоднее?
- Значит, выгоднее обмануть народ? Так я тебя понимаю? - подрагивая губами, спрашивал Городовиков.
- Обмануть? И что ты, братец ты мой, слова мне говоришь такие? удивленно и устало сказал Сеня. - Ты мне дельное говори. Точно мы забираем людей в сады райские! Еще день промедления - и мы лучшую силу нашу истинно загубим, в руки врага безоружную предадим ее.
Городовиков замолчал, раздираемый на части противоположными доводами и чувствами, бушевавшими в его душе. И Сене было тоже так тяжело - лучше в гроб лечь.
- А как с теми, что под землей сидят? - угрюмо спросил Яков Бутов, покосившись на отца и сына Городовиковых. Все знали, что в шахте № 1 остался под землей с дядей-забойщиком самый маленький Городовиков, но ни отец, ни брат сейчас не говорили об этом.
- И с семьями как? - сочувственно и робко спросил Филя.
- Как с теми, что под землей сидят? - переспросил Сеня. - Когда выпустят их из-под земли, - а не смогут не выпустить их, - это уж будут люди невиданной закалки: не люди, а кремни. Эти все в сопках будут, поручусь за то. А семьи - это дело тяжелое очень... - Сеня остановился и некоторое время молча и грустно глядел в стол. - Да разве у всех нас нет семей? Разве семьи партизан-мужиков не так же маются?
- А чем вы людей оружите? Тех, что в сопки пойдут? Оружия в сопках у вас нет, - вынув изо рта трубку, вмешался старый Городовиков.
Возникали все новые доводы против Сени. Доводы были так убедительны, что, когда говорил кто-нибудь против Сени, Сереже казалось, что уж во всяком случае правильно, а когда говорил Сеня, казалось, что все-таки прав Сеня.
Филя, Яков Бутов и старший Городовиков постепенно вышли из спора; не мог выйти только Семен Городовиков.
- Вот, доколе ты про эсеров и анархистов молчал, я еще думал, просто жалость да гордость говорят в тебе, - жестковато выговаривал Сеня, - а теперь я вижу, сколь у тебя в голове самой вредной дурости и от кого она в тебе. Ты сам себя раскрыл, кого ты боишься!
- Не в том дело, что я их боюсь, - с обидой в голосе говорил Городовиков, - а в том, что они на рабочем горе капитал себе наживают, а мы вроде трусов выйдем перед ними...
- А ты сумей все разъяснить рабочему человеку! Да и не поверю я, чтобы рабочий человек обвинил в трусости более смелого товарища своего, коли он в сопки пойдет биться насмерть! Рабочие последнее отдадут нам, вот это вернее!
- Правильно! - воскликнул Филя. - Ты пойми: надо, - обратился он к Городовикову, приложив руку к слабой своей груди. - Тебе понятно это? Надо. Об чем нам спорить теперь?
- Я знаю, что надо, и разве я не сделаю так, как надо? Душа болит! вдруг сказал Городовиков.
- Душа у всех болит, да мы не душу свою ублагоустраиваем, а думаем о пользе дела, - сердито сказал Яков Бутов своим простуженным голосом.
- Уж ты сейчас не нападай на него, уж раз пришли к одному, что уж тут! - облегченно сказал Сеня. - Дело-то ведь и впрямь трудное; дело, можно сказать, совестливое, - говорил он, радостно поблескивая глазами на младшего Городовикова.
"Какие люди! - думал Сережа, сидя в полутемном углу, забытый всеми. - И как я рад, что они пришли к общему мнению! Да, уметь забыть все личное, отдать всего себя, всю душу..."
Он не успел назвать словом, чему он хотел отдать всю душу, как кто-то осторожно постучал в окно. Все смолкли, и слышно стало, как застонала девочка в соседней комнате. Филя выскочил в сенцы и вернулся в сопровождении Андрея Бутова.
Сеня, взволнованный, поднялся из-за стола и протянул руку за письмом. Пальцы у него дрожали. Андрей Бутов полез рукой в карман пиджака. Вдруг лицо Сени покрылось бледностью, глаза закатились, и он, как мешок, осел на стол и табуретку и пополз на пол.
- А-а! - в ужасе закричал Сережа, бросаясь к Сене.
Младший Городовиков подхватил Сеню под руки.
- Ты что ж кричишь? А еще старый подпольщик, - сквозь сивые свои усы спокойно говорил старик Городовиков Сереже, опрыскивая лицо Сени водой из кувшина. - Устал человек. Легко ли за всех болеть, думать? Возьми-ка его с Семой под спинку, а ты, Яша, за ноги. Вот так, вот так... на коечку его...
Яков Бутов распечатал письмо и молча проглядел. Суровое лицо его посветлело.
- Что? Что? - спрашивали вокруг.
- Сурков и Чуркин пишут: "Выбросьте лозунг... перехода... рабочих... на сторону партизан, - читал Бутов почти по складам. - Организуйте переброску людей, динамита, оружия, какое есть. Бросайте лучшие силы. На руднике оставьте только самое необходимое для руководства. Братский привет героическим рабочим Сучана от..."
XVI
Красноармейцы, бежавшие из плена, принесли в Скобеевку письмо областного комитета и какой-то небольшой мягкий сверток, перевязанный синенькой, загрязнившейся в дороге тесемкой.
- Кто вам это передал? - расспрашивал Алеша, пока старший красноармеец выпарывал из ватника письмо, а Филипп Андреевич негнущимися шахтерскими пальцами развязывал сверток.
- Женщина передала, светленькая такая, - отвечал красноармеец, словно угадав тайный смысл вопросов Алеши. - И умненькая такая! "Письмо, говорит, и сверток дала вам одна барышня незнакомая, передать при случае в село отцу, священнику. Попомните это, говорит, ежели влопаетесь..."
- Ай-я-яй, это ж чулки, да теплые какие! - воскликнул Мартемьянов, в обеих руках протягивая Петру и Алеше пару толстых шерстяных носков.
Петр молча распечатал поданный ему красноармейцем желтый конвертик. В конверте было два небольших письма - одно обыкновенное, от Сони, другое - из одних цифр, выписанных столбиками.
Петр, пробежав глазами письмо от Сони, прочел его вслух:
Милый папа!
Не могу сказать Вам, как бесконечно волнуемся мы о Вас всех, волею Божьей осужденных жить среди этих людей, потерявших Бога и не имеющих сердца. В гимназии у нас все благополучно, я учусь хорошо, но ах, зачем это ученье, когда я разлучена со всеми Вами и с милым Алешенькой, коему я буду верной по гроб жизни моей!
Папа! Дядя Володя велел написать Вам, чтобы Вы не рвали бумаги военных займов, потому что, он говорит, скоро-скоро все повернется на старое и будут платить по всем бумагам, и велел мне списать все номера, какие еще в силе, и я Вам их все посылаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Некоторое время все неловко и угрюмо молчали.
- Я вот что в толк не возьму, - сказал наконец младший Городовиков, глядя на Сеню своими твердыми глазами. - В сопки? Хорошо. Да всех в сопки не уведешь. А как же с остальными будет?
- А так же будет, как было бы с нами со всеми, - стараясь быть спокойным, но, видимо, волнуясь, отвечал Сеня. - Пока сила есть, бастовать будут. А силы не станет, сдадутся и примут на себя все муки...
- Они же завтра сдадутся, коли мы у них самый хребет вынем! - с едва сдерживаемым возмущением сказал младший Городовиков.
- А по-твоему, лучше сдаться послезавтра, да всем, да с переломанным хребтом? Неужто ж так выгоднее?
- Значит, выгоднее обмануть народ? Так я тебя понимаю? - подрагивая губами, спрашивал Городовиков.
- Обмануть? И что ты, братец ты мой, слова мне говоришь такие? удивленно и устало сказал Сеня. - Ты мне дельное говори. Точно мы забираем людей в сады райские! Еще день промедления - и мы лучшую силу нашу истинно загубим, в руки врага безоружную предадим ее.
Городовиков замолчал, раздираемый на части противоположными доводами и чувствами, бушевавшими в его душе. И Сене было тоже так тяжело - лучше в гроб лечь.
- А как с теми, что под землей сидят? - угрюмо спросил Яков Бутов, покосившись на отца и сына Городовиковых. Все знали, что в шахте № 1 остался под землей с дядей-забойщиком самый маленький Городовиков, но ни отец, ни брат сейчас не говорили об этом.
- И с семьями как? - сочувственно и робко спросил Филя.
- Как с теми, что под землей сидят? - переспросил Сеня. - Когда выпустят их из-под земли, - а не смогут не выпустить их, - это уж будут люди невиданной закалки: не люди, а кремни. Эти все в сопках будут, поручусь за то. А семьи - это дело тяжелое очень... - Сеня остановился и некоторое время молча и грустно глядел в стол. - Да разве у всех нас нет семей? Разве семьи партизан-мужиков не так же маются?
- А чем вы людей оружите? Тех, что в сопки пойдут? Оружия в сопках у вас нет, - вынув изо рта трубку, вмешался старый Городовиков.
Возникали все новые доводы против Сени. Доводы были так убедительны, что, когда говорил кто-нибудь против Сени, Сереже казалось, что уж во всяком случае правильно, а когда говорил Сеня, казалось, что все-таки прав Сеня.
Филя, Яков Бутов и старший Городовиков постепенно вышли из спора; не мог выйти только Семен Городовиков.
- Вот, доколе ты про эсеров и анархистов молчал, я еще думал, просто жалость да гордость говорят в тебе, - жестковато выговаривал Сеня, - а теперь я вижу, сколь у тебя в голове самой вредной дурости и от кого она в тебе. Ты сам себя раскрыл, кого ты боишься!
- Не в том дело, что я их боюсь, - с обидой в голосе говорил Городовиков, - а в том, что они на рабочем горе капитал себе наживают, а мы вроде трусов выйдем перед ними...
- А ты сумей все разъяснить рабочему человеку! Да и не поверю я, чтобы рабочий человек обвинил в трусости более смелого товарища своего, коли он в сопки пойдет биться насмерть! Рабочие последнее отдадут нам, вот это вернее!
- Правильно! - воскликнул Филя. - Ты пойми: надо, - обратился он к Городовикову, приложив руку к слабой своей груди. - Тебе понятно это? Надо. Об чем нам спорить теперь?
- Я знаю, что надо, и разве я не сделаю так, как надо? Душа болит! вдруг сказал Городовиков.
- Душа у всех болит, да мы не душу свою ублагоустраиваем, а думаем о пользе дела, - сердито сказал Яков Бутов своим простуженным голосом.
- Уж ты сейчас не нападай на него, уж раз пришли к одному, что уж тут! - облегченно сказал Сеня. - Дело-то ведь и впрямь трудное; дело, можно сказать, совестливое, - говорил он, радостно поблескивая глазами на младшего Городовикова.
"Какие люди! - думал Сережа, сидя в полутемном углу, забытый всеми. - И как я рад, что они пришли к общему мнению! Да, уметь забыть все личное, отдать всего себя, всю душу..."
Он не успел назвать словом, чему он хотел отдать всю душу, как кто-то осторожно постучал в окно. Все смолкли, и слышно стало, как застонала девочка в соседней комнате. Филя выскочил в сенцы и вернулся в сопровождении Андрея Бутова.
Сеня, взволнованный, поднялся из-за стола и протянул руку за письмом. Пальцы у него дрожали. Андрей Бутов полез рукой в карман пиджака. Вдруг лицо Сени покрылось бледностью, глаза закатились, и он, как мешок, осел на стол и табуретку и пополз на пол.
- А-а! - в ужасе закричал Сережа, бросаясь к Сене.
Младший Городовиков подхватил Сеню под руки.
- Ты что ж кричишь? А еще старый подпольщик, - сквозь сивые свои усы спокойно говорил старик Городовиков Сереже, опрыскивая лицо Сени водой из кувшина. - Устал человек. Легко ли за всех болеть, думать? Возьми-ка его с Семой под спинку, а ты, Яша, за ноги. Вот так, вот так... на коечку его...
Яков Бутов распечатал письмо и молча проглядел. Суровое лицо его посветлело.
- Что? Что? - спрашивали вокруг.
- Сурков и Чуркин пишут: "Выбросьте лозунг... перехода... рабочих... на сторону партизан, - читал Бутов почти по складам. - Организуйте переброску людей, динамита, оружия, какое есть. Бросайте лучшие силы. На руднике оставьте только самое необходимое для руководства. Братский привет героическим рабочим Сучана от..."
XVI
Красноармейцы, бежавшие из плена, принесли в Скобеевку письмо областного комитета и какой-то небольшой мягкий сверток, перевязанный синенькой, загрязнившейся в дороге тесемкой.
- Кто вам это передал? - расспрашивал Алеша, пока старший красноармеец выпарывал из ватника письмо, а Филипп Андреевич негнущимися шахтерскими пальцами развязывал сверток.
- Женщина передала, светленькая такая, - отвечал красноармеец, словно угадав тайный смысл вопросов Алеши. - И умненькая такая! "Письмо, говорит, и сверток дала вам одна барышня незнакомая, передать при случае в село отцу, священнику. Попомните это, говорит, ежели влопаетесь..."
- Ай-я-яй, это ж чулки, да теплые какие! - воскликнул Мартемьянов, в обеих руках протягивая Петру и Алеше пару толстых шерстяных носков.
Петр молча распечатал поданный ему красноармейцем желтый конвертик. В конверте было два небольших письма - одно обыкновенное, от Сони, другое - из одних цифр, выписанных столбиками.
Петр, пробежав глазами письмо от Сони, прочел его вслух:
Милый папа!
Не могу сказать Вам, как бесконечно волнуемся мы о Вас всех, волею Божьей осужденных жить среди этих людей, потерявших Бога и не имеющих сердца. В гимназии у нас все благополучно, я учусь хорошо, но ах, зачем это ученье, когда я разлучена со всеми Вами и с милым Алешенькой, коему я буду верной по гроб жизни моей!
Папа! Дядя Володя велел написать Вам, чтобы Вы не рвали бумаги военных займов, потому что, он говорит, скоро-скоро все повернется на старое и будут платить по всем бумагам, и велел мне списать все номера, какие еще в силе, и я Вам их все посылаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156