В ночь, когда праздновалась свадьба у Солодовниковых, приехали домой Вениамин, Дюдя и Всеволод Ланговой. Они были в штатском и вошли в квартиру с черного хода.
Лена встретилась с ними за завтраком. Молодые люди ели яйца всмятку, оживленно разговаривали и смеялись. Адочка кинулась целовать братьев.
Ланговой похудел и еще больше отвердел и возмужал. Когда вошла Лена, он вскинул свои длинные серые ресницы, и глаза его на мгновение восхищенно блеснули. Он встал и учтиво поцеловал Лене руку. Лена увидела его ровный пробор и волосы, серые, как у волка.
Во все время завтрака Лена ни разу не взглянула на Лангового, хотя чувствовала, что он смотрит на нее.
Через два дня Вениамин и Дюдя, не выходившие из дому, уехали неизвестно куда, а Ланговой остался у Гиммеров, и Лене и Аде было сообщено, что они должны всем говорить, что Ланговой - племянник Гиммера, томский студент, приехавший на каникулы.
XXIX
Ланговой часто исчезал, домой возвращался поздно.
Каждый день к нему заходили новые и новые молодые люди, иногда знакомые Лене гимназисты, но она никогда не замечала, чтобы кто-либо из тех, кто раз заходил, появлялся вновь.
Где бы Лена ни была, она все время чувствовала и помнила, что Ланговой живет в их доме: должно быть, она чувствовала его в себе. Но именно поэтому она избегала встречаться с ним с глазу на глаз, хотя видела, что он ищет этого и что все окружающие тоже ждут этого.
Они встретились через несколько дней в гостиной.
Они остановились друг против друга. Ланговой, в шедших к его стройной фигуре лаковых сапогах и в шелковой косоворотке, подпоясанной шнурком с кистями, был серьезен и грустен. Лена видела перед собой его длинные ресницы. Между ними произошел следующий разговор:
- Лена, почему вы избегаете меня?
- Вы много берете на себя, если думаете, что я избегаю вас...
- Вы говорите неправду. Зачем?.. Вы забыли меня?.. Да, вы перестали писать мне, вы не выполнили своего обещания.
- Неужели вы можете говорить серьезно о таких вещах?
- Я могу говорить только серьезно о таких вещах. Я не забыл того, что обещал вам, и ждал вас, несмотря ни на что... Лена, вы так похорошели!..
Они помолчали.
- Может быть, оттого, что вы нашли меня похорошевшей, вам кажется, что вы все время помнили меня?
- Не думаю... Я не умею лгать в таких вещах.
- А в каких вещах вы умеете лгать?
- Лена, я узнаю вас, - все те же вопросы. Правильнее было бы сказать, что я не умею лгать перед самим собой. Но, разумеется, многие вещи неличного свойства требуют лжи.
- Какие, например?
- Об этом я не имею права сказать вам, но скоро вы узнаете об этом сами.
- Вы хотите прогнать большевиков, да?
- Лена, вы очень догадливы...
- А вы очень верите, что то, что вы делаете, правильно?
- Я никогда не делаю ничего, если не убежден в правильности того, что делаю.
- Никогда? Этого не может быть, таких людей нет. Люди всю жизнь делают много такого, правильность чего они не могут знать... Откуда вы можете знать, что их действительно нужно прогнать?
- Видите ли, Лена, если я буду говорить вам об обязанности перед моей и вашей родиной, вы скажете - это общие места, как уже говорили однажды. Но ведь я оставил свою кровь за это на полях Галиции!.. И я только потому не жалею, что не истек кровью до конца, что знаю - моя жизнь нужнее сейчас, чем когда бы то ни было. И еще потому, что я снова могу видеть вас и говорить с вами... Вы скажете - по чем вы можете проверить, что вы проливали свою кровь не зря? Я этого не могу проверить ничем, кроме как опытом, традициями поколений моих отцов, кроме как своими желаниями и стремлениями. А если ошибались отцы и если мои стремления ложны, то - пусть... В этом и состоит жизнь, иначе бы она прекратилась...
- Да, вы убеждены... Вы... такой, я это знаю...
- Но вы сочувствуете мне?
- Я никогда и ни за что не проливала своей крови... Но я думаю, что я сочувствую всякому, кто искренне убежден в том, что он делает... если цели его не низменны. Только я мало встречала таких людей...
- Значит, у меня есть еще шансы?
- А что вы, собственно, хотите? Вам хочется меня целовать? Или что?
- Лена, вы очень смешная...
- Вы можете меня целовать иногда. Вас это удовлетворит?
- Зачем вы говорите так? А вас это удовлетворит?
- Мне все равно...
- Вам не может быть все равно - таких людей нет...
- Что же вы тогда хотите?
- Я хочу, чтобы вы любили меня. За это я могу дать вам всего себя, это не так мало, уверяю вас...
- Но ведь вы проливали кровь на полях Галиции - и у вас есть долг!
- Любовь к вам не противоречит моему долгу, потому что это и ваш долг.
- Но откуда вы знаете, что вы способны на такую любовь? В чем это состоит, что вы испытываете?
- Боже мой, с вами трудно говорить... Но я еще больше люблю вас за это... Разве можно все объяснить словами? Если вы не чувствуете этого, значит, этого в вас нет, и это очень печально для меня...
- Нет, вы очень нравитесь мне, особенно когда я не вижу вас.
- Когда не видите меня?!
- Да... Очевидно, это потому, что я вижу тогда только то в вас, что нравится мне, и я испытываю тогда большое доверие к вам, и мне хочется сделать что-нибудь очень хорошее для вас... Да, это так...
- Лена, вы всегда точно тормозите свои чувства. Я думаю - вам от этого трудно жить.
- Это самозащита. Люди корыстны и злы, а я - слаба...
- Я не знаю, что бы я дал, чтобы вы поверили мне! Вам было бы легче со мной среди людей...
- Но ведь вам со мной было бы не легче, а тяжелее? Что же тогда движет вами?
- Нет, мне тоже стало бы легче, потому что я очень одинок, особенно сейчас... Как серый волк! Хотите, я завою?..
И Ланговой вдруг вскинул голову и, скосив на Лену смеющиеся глаза, завыл протяжным волчьим воем, раздувая тонкие ноздри и мерцая серыми ресницами. Лена почувствовала, что ей хочется прижаться к его по-волчьи вытянувшемуся стройному, сильному телу.
- Да, вы иногда похожи на волка... Вы помните у Толстого, когда собака дядюшки "Чистое дело марш!", когда его собака загнала волка и его связали и вставили палку в зубы и приторочили к седлу, люди очень горячились, а волк "дико и в то же время просто смотрел на людей...". Мне очень нравится это место...
- Будем надеяться, что меня не приторочат к седлу!..
- Да, я хотела бы, чтобы вы действительно могли быть совсем-совсем свободным волком... Но, к сожалению, я знаю, это невозможно...
- Лена, я поцелую вас!..
- Я поцелую вас.
Она обхватила его шею своими тонкими руками и крепко-крепко поцеловала его в губы.
XXX
Увязавшись за своим приятелем, типографским учеником, Сережа попал на ночное дежурство у исполкома советов. Всю ночь слушал он грохот сгружавшейся у вокзала чешской артиллерии. Утром, усталый и почерневший от бессонницы, он, торопясь в гимназию, обгонял цветные, окутанные желтой пылью колонны интервентных войск;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Лена встретилась с ними за завтраком. Молодые люди ели яйца всмятку, оживленно разговаривали и смеялись. Адочка кинулась целовать братьев.
Ланговой похудел и еще больше отвердел и возмужал. Когда вошла Лена, он вскинул свои длинные серые ресницы, и глаза его на мгновение восхищенно блеснули. Он встал и учтиво поцеловал Лене руку. Лена увидела его ровный пробор и волосы, серые, как у волка.
Во все время завтрака Лена ни разу не взглянула на Лангового, хотя чувствовала, что он смотрит на нее.
Через два дня Вениамин и Дюдя, не выходившие из дому, уехали неизвестно куда, а Ланговой остался у Гиммеров, и Лене и Аде было сообщено, что они должны всем говорить, что Ланговой - племянник Гиммера, томский студент, приехавший на каникулы.
XXIX
Ланговой часто исчезал, домой возвращался поздно.
Каждый день к нему заходили новые и новые молодые люди, иногда знакомые Лене гимназисты, но она никогда не замечала, чтобы кто-либо из тех, кто раз заходил, появлялся вновь.
Где бы Лена ни была, она все время чувствовала и помнила, что Ланговой живет в их доме: должно быть, она чувствовала его в себе. Но именно поэтому она избегала встречаться с ним с глазу на глаз, хотя видела, что он ищет этого и что все окружающие тоже ждут этого.
Они встретились через несколько дней в гостиной.
Они остановились друг против друга. Ланговой, в шедших к его стройной фигуре лаковых сапогах и в шелковой косоворотке, подпоясанной шнурком с кистями, был серьезен и грустен. Лена видела перед собой его длинные ресницы. Между ними произошел следующий разговор:
- Лена, почему вы избегаете меня?
- Вы много берете на себя, если думаете, что я избегаю вас...
- Вы говорите неправду. Зачем?.. Вы забыли меня?.. Да, вы перестали писать мне, вы не выполнили своего обещания.
- Неужели вы можете говорить серьезно о таких вещах?
- Я могу говорить только серьезно о таких вещах. Я не забыл того, что обещал вам, и ждал вас, несмотря ни на что... Лена, вы так похорошели!..
Они помолчали.
- Может быть, оттого, что вы нашли меня похорошевшей, вам кажется, что вы все время помнили меня?
- Не думаю... Я не умею лгать в таких вещах.
- А в каких вещах вы умеете лгать?
- Лена, я узнаю вас, - все те же вопросы. Правильнее было бы сказать, что я не умею лгать перед самим собой. Но, разумеется, многие вещи неличного свойства требуют лжи.
- Какие, например?
- Об этом я не имею права сказать вам, но скоро вы узнаете об этом сами.
- Вы хотите прогнать большевиков, да?
- Лена, вы очень догадливы...
- А вы очень верите, что то, что вы делаете, правильно?
- Я никогда не делаю ничего, если не убежден в правильности того, что делаю.
- Никогда? Этого не может быть, таких людей нет. Люди всю жизнь делают много такого, правильность чего они не могут знать... Откуда вы можете знать, что их действительно нужно прогнать?
- Видите ли, Лена, если я буду говорить вам об обязанности перед моей и вашей родиной, вы скажете - это общие места, как уже говорили однажды. Но ведь я оставил свою кровь за это на полях Галиции!.. И я только потому не жалею, что не истек кровью до конца, что знаю - моя жизнь нужнее сейчас, чем когда бы то ни было. И еще потому, что я снова могу видеть вас и говорить с вами... Вы скажете - по чем вы можете проверить, что вы проливали свою кровь не зря? Я этого не могу проверить ничем, кроме как опытом, традициями поколений моих отцов, кроме как своими желаниями и стремлениями. А если ошибались отцы и если мои стремления ложны, то - пусть... В этом и состоит жизнь, иначе бы она прекратилась...
- Да, вы убеждены... Вы... такой, я это знаю...
- Но вы сочувствуете мне?
- Я никогда и ни за что не проливала своей крови... Но я думаю, что я сочувствую всякому, кто искренне убежден в том, что он делает... если цели его не низменны. Только я мало встречала таких людей...
- Значит, у меня есть еще шансы?
- А что вы, собственно, хотите? Вам хочется меня целовать? Или что?
- Лена, вы очень смешная...
- Вы можете меня целовать иногда. Вас это удовлетворит?
- Зачем вы говорите так? А вас это удовлетворит?
- Мне все равно...
- Вам не может быть все равно - таких людей нет...
- Что же вы тогда хотите?
- Я хочу, чтобы вы любили меня. За это я могу дать вам всего себя, это не так мало, уверяю вас...
- Но ведь вы проливали кровь на полях Галиции - и у вас есть долг!
- Любовь к вам не противоречит моему долгу, потому что это и ваш долг.
- Но откуда вы знаете, что вы способны на такую любовь? В чем это состоит, что вы испытываете?
- Боже мой, с вами трудно говорить... Но я еще больше люблю вас за это... Разве можно все объяснить словами? Если вы не чувствуете этого, значит, этого в вас нет, и это очень печально для меня...
- Нет, вы очень нравитесь мне, особенно когда я не вижу вас.
- Когда не видите меня?!
- Да... Очевидно, это потому, что я вижу тогда только то в вас, что нравится мне, и я испытываю тогда большое доверие к вам, и мне хочется сделать что-нибудь очень хорошее для вас... Да, это так...
- Лена, вы всегда точно тормозите свои чувства. Я думаю - вам от этого трудно жить.
- Это самозащита. Люди корыстны и злы, а я - слаба...
- Я не знаю, что бы я дал, чтобы вы поверили мне! Вам было бы легче со мной среди людей...
- Но ведь вам со мной было бы не легче, а тяжелее? Что же тогда движет вами?
- Нет, мне тоже стало бы легче, потому что я очень одинок, особенно сейчас... Как серый волк! Хотите, я завою?..
И Ланговой вдруг вскинул голову и, скосив на Лену смеющиеся глаза, завыл протяжным волчьим воем, раздувая тонкие ноздри и мерцая серыми ресницами. Лена почувствовала, что ей хочется прижаться к его по-волчьи вытянувшемуся стройному, сильному телу.
- Да, вы иногда похожи на волка... Вы помните у Толстого, когда собака дядюшки "Чистое дело марш!", когда его собака загнала волка и его связали и вставили палку в зубы и приторочили к седлу, люди очень горячились, а волк "дико и в то же время просто смотрел на людей...". Мне очень нравится это место...
- Будем надеяться, что меня не приторочат к седлу!..
- Да, я хотела бы, чтобы вы действительно могли быть совсем-совсем свободным волком... Но, к сожалению, я знаю, это невозможно...
- Лена, я поцелую вас!..
- Я поцелую вас.
Она обхватила его шею своими тонкими руками и крепко-крепко поцеловала его в губы.
XXX
Увязавшись за своим приятелем, типографским учеником, Сережа попал на ночное дежурство у исполкома советов. Всю ночь слушал он грохот сгружавшейся у вокзала чешской артиллерии. Утром, усталый и почерневший от бессонницы, он, торопясь в гимназию, обгонял цветные, окутанные желтой пылью колонны интервентных войск;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156