во влажном тумане мерцали оклады и ризы икон. В толпе, кишевшей внизу, молились только старики и старухи, большинство же или стояло молча, переступая с ноги на ногу, отирая потные лбы, или перешептывалось. Под самыми же хорами, ближе к выходу, происходило непрестанное круговращение людей, сталкивавшихся друг с другом, сердившихся друг на друга за толчки и наступание на ноги.
На хорах тоже не было никакого молитвенного настроения. Певчие переговаривались между собой или, подавшись в темную глубину хоров, курили папиросы. Тут же в темноте парни тискали девушек, слышно было заглушенное прысканье в ладони, и иногда до Лены доносились даже дурные слова. Лена испуганно жалась к повару, который неодобрительно косился на всех поверх очков.
За столиком перед плащаницей беспрерывно менялись люди, читавшие Деяния апостолов. Лене стало скучно от их разнообразно-монотонных голосов и дурно от духоты и запахов; настроение радостного оживления и ожидания чего-то покинуло ее; она уже начинала жалеть, что пришла сюда, но не могла уйти боялась одна возвращаться домой по глухой окраине.
Наконец чтение кончилось. Хор выдвинулся к перилам. Вышел похожий на черного лохматого пса священнослужитель и прогудел что-то, и хор начал петь. Но это был любительский хор, и у него не больно-то ладилось. Маленький, с испитым лицом и испуганными глазками регент в сердцах драл себя за волосишки и стучал камертоном.
- Тише, звери... - чуть не плача, шипел он на басов.
Старик-повар, только и пришедший сюда из-за пения, ворчал и отплевывался.
- Чего из полуношницы исделали! - говорил он, обращаясь за сочувствием к Лене.
Лена, от все возраставшей духоты едва не валившаяся с ног, шепнула Даше, чтобы та искала ее у церковных ворот, спустилась по лестнице и протискалась во двор. Тут ее снова обдало весенними запахами и говором людей. Вспомнив, что она захватила с собой в сумочке медяков, Лена пошла по ряду оделять нищих.
С тем особенным любопытством, которое было у нее ко всему болезненному и уродливому, она всматривалась в выставленные напоказ обнаженные язвы, культяпки, обрубки, вслушивалась в гнусавые, хриплые голоса.
"Вот они - убоги и нищи, - думала она, - и им уже ничего, ничего не нужно, кроме этих медяков!.."
Ей все время хотелось заговорить с кем-нибудь из них, но она не знала, с чего начать, и стеснялась людей, стоявших возле.
У самых ворот, прислонившись к каменной ограде, опершись на палку, склонив большую голову, с лицом, спрятавшимся, как в гнезде, в шапке седых волос и в седой бороде, стоял нищий в лаптях, с котомкой за плечами. Он стоял молча, не подымая головы. Людей возле него не было.
Лена дала ему серебряный гривенник.
- Спаси тебя господи на долгие лета, - тихо сказал старик и, не крестясь, спрятал гривенник за пазуху.
- Вы откуда, дедушка? - робко спросила Лена.
Он ответил не сразу, а точно подумав немного:
- Мы-то откуда?.. Мы-то в боге живем... А бог, он повсюду, он повезде... - И он взглянул на Лену глубоко спрятанными, маленькими блестящими глазками.
У Лены занялось дыхание.
- Давно вы так... - Лена не знала: "живете? ходите?" - ходите?..
Нищий снова подумал:
- А как себя помню, так и хожу...
Лена помолчала, не зная, о чем еще опросить.
- Где же вы ночевать... - "предполагаете? собираетесь?"... - будете? Здесь?..
- Не-ет, здесь не будем... - со вздохом сказал старик. - Здесь сторожа не допустют, а то, бывает, деньги отберут... Ночевать - за Семеновским базаром, там будем ночевать...
Лена слышала уже, что нищие живут где-то за Семеновским базаром.
- Там вас не обижают?
- За Семеновским-то?.. - Нищий подумал, опершись на клюку. - Не-ет, там не обидют, кому ж там обидеть? Хоть я там и не был, да кому ж обидеть там-то?
- Ну да, там все... - "нищие? бедные?" - ...бездомные... Они не станут обижать, - убежденно сказала Лена.
- Не станут? - переспросил старик. - Вот и я говорю... А здесь что ж, здесь, бывает, деньги отберут. Летось вот... Округ церкви пошли, - перебил он себя.
Из церкви повалила толпа, послышались звуки нарастающего пения, и на паперти в блестящих, отливающих при свете факелов облачениях показались попы и дьяконы, несшие в руках какие-то тяжелые и мерцающие предметы. Потом попов не стало видно из-за нахлынувшей на них людской черноты, а тяжелые и мерцающие предметы в волнах пения поплыли вокруг церкви. Через некоторое время они выплыли с другой стороны, снова видны стали на паперти попы в сверкающих облачениях, они еще попели и потолкались в притворе, и снова толпа повалила в церковь.
Некоторое время стояла удивительная тишина, или, может быть, так казалось. Нищий, опершись на палку, не возобновлял начатого рассказа, и Лена больше не спрашивала его. Она чувствовала себя как во сне и не могла определить, сколько времени длится ее сон.
Очнулась она тогда, когда раздался медный тяжелый удар, не в лад бренькнули тонкие колокола, снова наплыл еще более густой и тяжелый гул, залились, застонали, заакали медные, будто стеклянные горла, и звон, пахучий, теплый и торжественный, поплыл волнами над пестрой кишащей толпой, над кладбищем, над слободкой.
- Христос воскрес... - спокойно сказал нищий, замигав глазами, не крестясь.
- Воистину воскрес, - быстро прошептала Лена, удивленно и испуганно глядя на нищего.
Веселая, оживленная толпа гуще заполнила двор, но большинство еще оставалось в церкви: служба еще продолжалась.
- Христос воскресе, Леночка!..
Даша, выбившись из толпы, запыхавшись, поцеловала Лену в губы своими сочными, пахнущими молоком губами.
- Где он там, черт леший?.. - оглядывалась она на повара. - Иди ты, ради Христа, без тебя посвятят!.. Не дай бог, барыня вернутся...
Когда Лена с горы оглянулась на церковь, исходящую колокольным звоном, в темноте по всем направлениям двигались, как светлячки, желтые, красные, синие огоньки. Людей, несших огоньки, не было видно, но Лене казалось, что она видит их желтые, красные, синие ладони.
Она была сильно возбуждена; какое-то смутное решение вызревало в ней.
XXIV
- Даша, у тебя не найдется какого-нибудь старенького-старенького платья, совсем уже заношенного?
- Зачем вам, барышня?
- Да тут у знакомых одних будет спектакль, и мне нужно нищенку играть.
- Найдется... Хороших-то нету, а старенькое можно найти.
- Только, понимаешь, совсем уж негодное, чтобы совсем как у нищей. И ботинки - рваные-рваные... Только ты никому не говори. А то Лизу и Аду не принимают играть - они узнают, обидятся...
Кончились весенние экзамены, и семья Гиммеров только что перебралась на дачу. Совпало так, что Сережа как раз должен был ехать домой на каникулы. Лена под предлогом его проводов поехала в город, предупредив, что останется ночевать на городской квартире: поезд на Сучан отходил вечером. Дашину старенькую одежду Лена захватила с собой в саквояжике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
На хорах тоже не было никакого молитвенного настроения. Певчие переговаривались между собой или, подавшись в темную глубину хоров, курили папиросы. Тут же в темноте парни тискали девушек, слышно было заглушенное прысканье в ладони, и иногда до Лены доносились даже дурные слова. Лена испуганно жалась к повару, который неодобрительно косился на всех поверх очков.
За столиком перед плащаницей беспрерывно менялись люди, читавшие Деяния апостолов. Лене стало скучно от их разнообразно-монотонных голосов и дурно от духоты и запахов; настроение радостного оживления и ожидания чего-то покинуло ее; она уже начинала жалеть, что пришла сюда, но не могла уйти боялась одна возвращаться домой по глухой окраине.
Наконец чтение кончилось. Хор выдвинулся к перилам. Вышел похожий на черного лохматого пса священнослужитель и прогудел что-то, и хор начал петь. Но это был любительский хор, и у него не больно-то ладилось. Маленький, с испитым лицом и испуганными глазками регент в сердцах драл себя за волосишки и стучал камертоном.
- Тише, звери... - чуть не плача, шипел он на басов.
Старик-повар, только и пришедший сюда из-за пения, ворчал и отплевывался.
- Чего из полуношницы исделали! - говорил он, обращаясь за сочувствием к Лене.
Лена, от все возраставшей духоты едва не валившаяся с ног, шепнула Даше, чтобы та искала ее у церковных ворот, спустилась по лестнице и протискалась во двор. Тут ее снова обдало весенними запахами и говором людей. Вспомнив, что она захватила с собой в сумочке медяков, Лена пошла по ряду оделять нищих.
С тем особенным любопытством, которое было у нее ко всему болезненному и уродливому, она всматривалась в выставленные напоказ обнаженные язвы, культяпки, обрубки, вслушивалась в гнусавые, хриплые голоса.
"Вот они - убоги и нищи, - думала она, - и им уже ничего, ничего не нужно, кроме этих медяков!.."
Ей все время хотелось заговорить с кем-нибудь из них, но она не знала, с чего начать, и стеснялась людей, стоявших возле.
У самых ворот, прислонившись к каменной ограде, опершись на палку, склонив большую голову, с лицом, спрятавшимся, как в гнезде, в шапке седых волос и в седой бороде, стоял нищий в лаптях, с котомкой за плечами. Он стоял молча, не подымая головы. Людей возле него не было.
Лена дала ему серебряный гривенник.
- Спаси тебя господи на долгие лета, - тихо сказал старик и, не крестясь, спрятал гривенник за пазуху.
- Вы откуда, дедушка? - робко спросила Лена.
Он ответил не сразу, а точно подумав немного:
- Мы-то откуда?.. Мы-то в боге живем... А бог, он повсюду, он повезде... - И он взглянул на Лену глубоко спрятанными, маленькими блестящими глазками.
У Лены занялось дыхание.
- Давно вы так... - Лена не знала: "живете? ходите?" - ходите?..
Нищий снова подумал:
- А как себя помню, так и хожу...
Лена помолчала, не зная, о чем еще опросить.
- Где же вы ночевать... - "предполагаете? собираетесь?"... - будете? Здесь?..
- Не-ет, здесь не будем... - со вздохом сказал старик. - Здесь сторожа не допустют, а то, бывает, деньги отберут... Ночевать - за Семеновским базаром, там будем ночевать...
Лена слышала уже, что нищие живут где-то за Семеновским базаром.
- Там вас не обижают?
- За Семеновским-то?.. - Нищий подумал, опершись на клюку. - Не-ет, там не обидют, кому ж там обидеть? Хоть я там и не был, да кому ж обидеть там-то?
- Ну да, там все... - "нищие? бедные?" - ...бездомные... Они не станут обижать, - убежденно сказала Лена.
- Не станут? - переспросил старик. - Вот и я говорю... А здесь что ж, здесь, бывает, деньги отберут. Летось вот... Округ церкви пошли, - перебил он себя.
Из церкви повалила толпа, послышались звуки нарастающего пения, и на паперти в блестящих, отливающих при свете факелов облачениях показались попы и дьяконы, несшие в руках какие-то тяжелые и мерцающие предметы. Потом попов не стало видно из-за нахлынувшей на них людской черноты, а тяжелые и мерцающие предметы в волнах пения поплыли вокруг церкви. Через некоторое время они выплыли с другой стороны, снова видны стали на паперти попы в сверкающих облачениях, они еще попели и потолкались в притворе, и снова толпа повалила в церковь.
Некоторое время стояла удивительная тишина, или, может быть, так казалось. Нищий, опершись на палку, не возобновлял начатого рассказа, и Лена больше не спрашивала его. Она чувствовала себя как во сне и не могла определить, сколько времени длится ее сон.
Очнулась она тогда, когда раздался медный тяжелый удар, не в лад бренькнули тонкие колокола, снова наплыл еще более густой и тяжелый гул, залились, застонали, заакали медные, будто стеклянные горла, и звон, пахучий, теплый и торжественный, поплыл волнами над пестрой кишащей толпой, над кладбищем, над слободкой.
- Христос воскрес... - спокойно сказал нищий, замигав глазами, не крестясь.
- Воистину воскрес, - быстро прошептала Лена, удивленно и испуганно глядя на нищего.
Веселая, оживленная толпа гуще заполнила двор, но большинство еще оставалось в церкви: служба еще продолжалась.
- Христос воскресе, Леночка!..
Даша, выбившись из толпы, запыхавшись, поцеловала Лену в губы своими сочными, пахнущими молоком губами.
- Где он там, черт леший?.. - оглядывалась она на повара. - Иди ты, ради Христа, без тебя посвятят!.. Не дай бог, барыня вернутся...
Когда Лена с горы оглянулась на церковь, исходящую колокольным звоном, в темноте по всем направлениям двигались, как светлячки, желтые, красные, синие огоньки. Людей, несших огоньки, не было видно, но Лене казалось, что она видит их желтые, красные, синие ладони.
Она была сильно возбуждена; какое-то смутное решение вызревало в ней.
XXIV
- Даша, у тебя не найдется какого-нибудь старенького-старенького платья, совсем уже заношенного?
- Зачем вам, барышня?
- Да тут у знакомых одних будет спектакль, и мне нужно нищенку играть.
- Найдется... Хороших-то нету, а старенькое можно найти.
- Только, понимаешь, совсем уж негодное, чтобы совсем как у нищей. И ботинки - рваные-рваные... Только ты никому не говори. А то Лизу и Аду не принимают играть - они узнают, обидятся...
Кончились весенние экзамены, и семья Гиммеров только что перебралась на дачу. Совпало так, что Сережа как раз должен был ехать домой на каникулы. Лена под предлогом его проводов поехала в город, предупредив, что останется ночевать на городской квартире: поезд на Сучан отходил вечером. Дашину старенькую одежду Лена захватила с собой в саквояжике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156