.. Ты ему скажи, мы ее здесь убережем, никому в обиду не дадим!
- Скажу, Пётра...
- Ну, прощай.
- Прощай, Пётра... Дай я тебя поцелую...
Игнат Васильевич облапил Суркова и, закрыв все его лицо медным своим волосом, поцеловал в губы.
- Каков, а? - сказал Петр, проводив его глазами. - Шестьдесят четыре года, а разве дашь?
- Кто это?
- Борисов, Игнат Васильевич. Замечательный мужик! Сам пошел в партизаны, четырех сыновей привел, двух внуков и племянника. Восемь бойцов из одной фамилии! А брат его десятским в селе... Ну, с чем прибыл? внезапно изменив тон, спросил Петр.
- Ругаться прибыл, - спокойно сказал Алеша.
- А разве есть за что?
Петр круто остановился, и в холодноватых, финского разреза глазах его точно взорвалось что-то.
- Ты, стало быть, считаешь, что работаешь настолько хорошо, что тебя уж и поругать не за что? - Алеша вопросительно и насмешливо смотрел на него.
- Ага, ты, значит, приехал выправлять наши недостатки, - притворялся непонимающим Петр. - Ну, значит, ты приехал помогать, а не ругаться?..
- А ведь ты, бывало, поговаривал, что ничем, дескать, так не исправишь недостатков человека, как если хорошенько поругаешь его. С той поры ты, видно, помягчел?
- Во всяком случае, рад слышать, что у тебя нет возражений против нашей основной линии, - усмехнулся Петр.
- Вот именно, что есть: я приехал провести в жизнь директиву областкома, - сказал Алеша и встал.
- Какого областкома? - язвительно переспросил Петр. - Разве вы восстановили связи с тюрьмой?
- Связи с тюрьмой мы еще не восстановили, по областной комитет все-таки существует, - сухо сказал Алеша, поняв, что Петр пытается оспорить его полномочия.
Некоторое время они походили друг возле друга, жмурясь и фыркая, как коты, готовые подраться, и - не приняли боя.
- Ладно, - улыбнулся Петр. - Как на фронте дела?
- На фронте дела сейчас улучшились. Своей информации у нас, правда, еще нет, но, судя даже по белым газетам, на уральском направлении есть кой-какой перелом в нашу пользу.
- Областным комитетом это обстоятельство, кажется, не было предусмотрено?
- Дурак... - тоненько сказал Алеша.
Они снова взъерошились и походили друг возле друга, и снова не приняли боя.
- Что Гришка? - Петр спрашивал о младшем брате Алеши Маленького.
- Гришка по-прежнему у вагранки. Он твой сторонник, - с улыбкой сказал Алеша, - велел пожать руку и похвалить... Нельзя сказать, чтобы у парня был светлый ум.
- Вот что! А старики твои живы?
- Живы. Папаша велел кланяться тебе... Да, видел я мамашу твою перед отъездом: "Поцелуй, говорит, его, Алешенька, послаще..." - "Стану, - я говорю, - целовать такую морду!"
- Как она? Пьет? - хрипло спросил Петр.
- Пьет, - тихо сказал Алеша.
- Так... - Петр молча походил по комнате.
Они так много несли в себе друг против друга, что им трудно было говорить о чем-нибудь постороннем.
- Ну, расскажи о всех делах ваших! - не выдержал Петр.
- Да нет, уж расскажи сначала о своих.
- По ранжиру, значит? - усмехнулся Петр. - Изволь...
X
Петр Сурков бежал с гауптвахты в первых числах февраля. Он бежал среди бела дня, почти чудом, и когда впоследствии вспоминал свое бегство, ему казалось, что это бежал не он, а кто-то другой.
В плену его содержали в одном бараке с красногвардейцами, захваченными вместе с ним в штабе крепости. По праздникам их выводили на работу в военные склады или в Минный городок. (По праздникам их выводили потому, что в будние дни пленные могли бы войти в сношение с работавшими там грузчиками и рабочими мастерских.)
В то воскресенье, когда Петру удалось бежать, они работали в военном порту по переброске железного лома из места расположения доков к мартеновскому цеху, в котором погиб когда-то отец Петра и в котором Петр работал потом машинистом на кране.
Доки, пакгаузы, корпуса цехов военного порта занимали огромную территорию вдоль бухты - от сада Невельского до Гнилого угла. Со стороны города военный порт был обнесен высокой кирпичной стеной, и попасть в него, равно как и выйти из него, можно было только через главные ворота, на людную Портовую улицу. Кроме обычного контроля, у ворот всегда стоял часовой. Но сама территория порта была очень удобна для бегства - беспорядочно застроена, завалена остовами судов, загромождена снарядными ящиками, кучами лома, угля и шлака. И Петр, знавший здесь каждый закоулок, решил попробовать.
Двое подговоренных им красногвардейцев затеяли шумную драку; пока наблюдавший за этой группой пленных солдат разнимал дерущихся, Петр спокойной прихрамывающей походкой уже подходил к воротам. В кармане у него был железный болт.
Часовой стоял в контрольной будке и, прижав локтем штык, свертывал цигарку, пересмеиваясь о чем-то со сторожем, высунувшим голову из конторки. Когда Петр вошел, часовой не столько насторожился от его появления, сколько испугался того, что его захватили не на посту и свертывающим цигарку. Петр ударил солдата болтом по голове и, перешагнув через него, вышел на волю.
Прямо перед воротами от Портовой улицы отходил Первый портовый переулок, по левой стороне которого от самого угла тянулись трехэтажные кирпичные корпуса, где жили рабочие. Петр перебежал улицу и свернул в ворота налево. Он не оглядывался, но знал, что растерявшийся сторож успел выбежать из конторки уже после того, как он свернул в ворота.
Через минуту он постучал в квартиру Чуркиных.
С семейством Чуркиных, особенно с Алешей Маленьким, Петр был связан годами совместной работы и дружбы. Их отцы принадлежали к той группе петербургских рабочих, которая была переброшена в Тихоокеанский военный порт в последние годы прошлого столетия на строительство военных судов. Андрей Ефимович Сурков был мастеровым по стальной и железной плавке, а старик Чуркин - по чугунному литью. Правда, люди они были разные, и в былые времена семьи их не водились между собой. Чуркины жили сознательной и деятельной жизнью, читали книги, опрятно одевались и водили дружбу с ссыльными. А отец Петра был человек малограмотный, мечтал поначалу завести свое хозяйство, но пропивал все до нитки и не завел даже кошки, и друзей у него не было. Но когда отец Петра, оступившись в нетрезвом виде, свалился в ковш с расплавленной сталью (вместо сталевара Суркова только жирный пепел всплыл на мгновение на солнечную поверхность ковша), старик Чуркин первый помог его семье. Он устроил Петра на работу в порт и свел его с младшим своим сыном Григорием, а Григорий втащил Петра в кружок брата. Маленький, веселый паровозный машинист Алешка стал для Петра первым учителем жизни. Отсюда и повелась их многолетняя веселая богатырская дружба.
Петр застал дома только самого младшего представителя Чуркиных, двенадцатилетнего мальчика Костю.
- Тебя освободили? - обрадованно воскликнул Костя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
- Скажу, Пётра...
- Ну, прощай.
- Прощай, Пётра... Дай я тебя поцелую...
Игнат Васильевич облапил Суркова и, закрыв все его лицо медным своим волосом, поцеловал в губы.
- Каков, а? - сказал Петр, проводив его глазами. - Шестьдесят четыре года, а разве дашь?
- Кто это?
- Борисов, Игнат Васильевич. Замечательный мужик! Сам пошел в партизаны, четырех сыновей привел, двух внуков и племянника. Восемь бойцов из одной фамилии! А брат его десятским в селе... Ну, с чем прибыл? внезапно изменив тон, спросил Петр.
- Ругаться прибыл, - спокойно сказал Алеша.
- А разве есть за что?
Петр круто остановился, и в холодноватых, финского разреза глазах его точно взорвалось что-то.
- Ты, стало быть, считаешь, что работаешь настолько хорошо, что тебя уж и поругать не за что? - Алеша вопросительно и насмешливо смотрел на него.
- Ага, ты, значит, приехал выправлять наши недостатки, - притворялся непонимающим Петр. - Ну, значит, ты приехал помогать, а не ругаться?..
- А ведь ты, бывало, поговаривал, что ничем, дескать, так не исправишь недостатков человека, как если хорошенько поругаешь его. С той поры ты, видно, помягчел?
- Во всяком случае, рад слышать, что у тебя нет возражений против нашей основной линии, - усмехнулся Петр.
- Вот именно, что есть: я приехал провести в жизнь директиву областкома, - сказал Алеша и встал.
- Какого областкома? - язвительно переспросил Петр. - Разве вы восстановили связи с тюрьмой?
- Связи с тюрьмой мы еще не восстановили, по областной комитет все-таки существует, - сухо сказал Алеша, поняв, что Петр пытается оспорить его полномочия.
Некоторое время они походили друг возле друга, жмурясь и фыркая, как коты, готовые подраться, и - не приняли боя.
- Ладно, - улыбнулся Петр. - Как на фронте дела?
- На фронте дела сейчас улучшились. Своей информации у нас, правда, еще нет, но, судя даже по белым газетам, на уральском направлении есть кой-какой перелом в нашу пользу.
- Областным комитетом это обстоятельство, кажется, не было предусмотрено?
- Дурак... - тоненько сказал Алеша.
Они снова взъерошились и походили друг возле друга, и снова не приняли боя.
- Что Гришка? - Петр спрашивал о младшем брате Алеши Маленького.
- Гришка по-прежнему у вагранки. Он твой сторонник, - с улыбкой сказал Алеша, - велел пожать руку и похвалить... Нельзя сказать, чтобы у парня был светлый ум.
- Вот что! А старики твои живы?
- Живы. Папаша велел кланяться тебе... Да, видел я мамашу твою перед отъездом: "Поцелуй, говорит, его, Алешенька, послаще..." - "Стану, - я говорю, - целовать такую морду!"
- Как она? Пьет? - хрипло спросил Петр.
- Пьет, - тихо сказал Алеша.
- Так... - Петр молча походил по комнате.
Они так много несли в себе друг против друга, что им трудно было говорить о чем-нибудь постороннем.
- Ну, расскажи о всех делах ваших! - не выдержал Петр.
- Да нет, уж расскажи сначала о своих.
- По ранжиру, значит? - усмехнулся Петр. - Изволь...
X
Петр Сурков бежал с гауптвахты в первых числах февраля. Он бежал среди бела дня, почти чудом, и когда впоследствии вспоминал свое бегство, ему казалось, что это бежал не он, а кто-то другой.
В плену его содержали в одном бараке с красногвардейцами, захваченными вместе с ним в штабе крепости. По праздникам их выводили на работу в военные склады или в Минный городок. (По праздникам их выводили потому, что в будние дни пленные могли бы войти в сношение с работавшими там грузчиками и рабочими мастерских.)
В то воскресенье, когда Петру удалось бежать, они работали в военном порту по переброске железного лома из места расположения доков к мартеновскому цеху, в котором погиб когда-то отец Петра и в котором Петр работал потом машинистом на кране.
Доки, пакгаузы, корпуса цехов военного порта занимали огромную территорию вдоль бухты - от сада Невельского до Гнилого угла. Со стороны города военный порт был обнесен высокой кирпичной стеной, и попасть в него, равно как и выйти из него, можно было только через главные ворота, на людную Портовую улицу. Кроме обычного контроля, у ворот всегда стоял часовой. Но сама территория порта была очень удобна для бегства - беспорядочно застроена, завалена остовами судов, загромождена снарядными ящиками, кучами лома, угля и шлака. И Петр, знавший здесь каждый закоулок, решил попробовать.
Двое подговоренных им красногвардейцев затеяли шумную драку; пока наблюдавший за этой группой пленных солдат разнимал дерущихся, Петр спокойной прихрамывающей походкой уже подходил к воротам. В кармане у него был железный болт.
Часовой стоял в контрольной будке и, прижав локтем штык, свертывал цигарку, пересмеиваясь о чем-то со сторожем, высунувшим голову из конторки. Когда Петр вошел, часовой не столько насторожился от его появления, сколько испугался того, что его захватили не на посту и свертывающим цигарку. Петр ударил солдата болтом по голове и, перешагнув через него, вышел на волю.
Прямо перед воротами от Портовой улицы отходил Первый портовый переулок, по левой стороне которого от самого угла тянулись трехэтажные кирпичные корпуса, где жили рабочие. Петр перебежал улицу и свернул в ворота налево. Он не оглядывался, но знал, что растерявшийся сторож успел выбежать из конторки уже после того, как он свернул в ворота.
Через минуту он постучал в квартиру Чуркиных.
С семейством Чуркиных, особенно с Алешей Маленьким, Петр был связан годами совместной работы и дружбы. Их отцы принадлежали к той группе петербургских рабочих, которая была переброшена в Тихоокеанский военный порт в последние годы прошлого столетия на строительство военных судов. Андрей Ефимович Сурков был мастеровым по стальной и железной плавке, а старик Чуркин - по чугунному литью. Правда, люди они были разные, и в былые времена семьи их не водились между собой. Чуркины жили сознательной и деятельной жизнью, читали книги, опрятно одевались и водили дружбу с ссыльными. А отец Петра был человек малограмотный, мечтал поначалу завести свое хозяйство, но пропивал все до нитки и не завел даже кошки, и друзей у него не было. Но когда отец Петра, оступившись в нетрезвом виде, свалился в ковш с расплавленной сталью (вместо сталевара Суркова только жирный пепел всплыл на мгновение на солнечную поверхность ковша), старик Чуркин первый помог его семье. Он устроил Петра на работу в порт и свел его с младшим своим сыном Григорием, а Григорий втащил Петра в кружок брата. Маленький, веселый паровозный машинист Алешка стал для Петра первым учителем жизни. Отсюда и повелась их многолетняя веселая богатырская дружба.
Петр застал дома только самого младшего представителя Чуркиных, двенадцатилетнего мальчика Костю.
- Тебя освободили? - обрадованно воскликнул Костя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156