Лена ловила на себе вопросительные взгляды Адочки. Один старый Гиммер не изменил своего любовно-насмешливого отношения к Лене.
Припадки тоски и уныния сменялись в Лене приступами бессильной злобы. Иногда Лене попадались на улицах приказы, подписанные Ланговым; она ловила себя на том, что думает о нем, и презирала себя. В последние дни она испытывала необыкновенную физическую слабость, - трудно было сомневаться в причинах этого.
И все же, как ни ужасным казалось Лене все, что произошло и должно было произойти, она впервые в жизни ощущала в себе силу сопротивления. С жадным интересом прислушивалась она к разговорам вокруг себя, следила за газетами, сопоставляя написанное и услышанное с тем, что видела и чувствовала.
В городе начала выходить газета центрального бюро профессиональных союзов. Лена доставала ее через прислугу. Из-за цензурных вымарок газета выходила вся в белых квадратах, иногда с чистыми полосами. Другие газеты в городе травили ее как тайный орган большевиков; газету закрывали, но она появлялась под новыми и новыми названиями.
Лена знала уже, что под ударами белочешских войск советы пали по всей Сибири; кое-где еще сохранились маленькие советские островки, но они быстро таяли. Власть в городе перешла к старой думе. Дума подчинялась "приморскому правительству" какого-то Тибера и какого-то Дербера. Фамилии эти так примелькались Лене, что иногда, часами глядя в окно на заставленную военными судами бухту, сдерживая приступы тошноты, она бессмысленно повторяла про себя: "Тибер - Дербер, Тибер - Дербер..."
Большинство в думе и в правительстве было у партий правых эсеров и меньшевиков; торгово-промышленные круги, к которым принадлежал Гиммер, находились в думе в меньшинстве. Лена замечала, что газеты, поддерживающие правительство и думу, в каждом номере превозносят благородных чехов, а газета Гиммера и Солодовникова "Дальний Восток" прославляет заслуги доблестного есаула Калмыкова и какого-то Хорвата и заигрывает с японцами.
В думе сохранилась еще кучка людей, обвинявшаяся в сочувствии большевикам и раздражавшая и правительство и Гиммера. Газета "Дальний Восток", в точности отражавшая все, что говорилось в доме Гиммеров, обвиняла правительство в попустительстве большевикам и требовала твердой власти.
- Почему их не арестуют? - спросила однажды Лена.
- Кого?
Старый Гиммер остановился посреди комнаты и удивленно посмотрел на Лену.
- А большевиков в думе, - спокойно сказала Лена.
В течение нескольких секунд Гиммер давился рыбьей костью, раскачиваясь и багровея лицом и лысиной.
- Вот и я спрашиваю - почему? - закричал он, весело отфыркиваясь, изучая Лену смеющимися карими глазками. - А потому, видите ли, что предстоят выборы в новую думу и играют, видите ли, в демократизм, в депутатскую неприкосновенность, чтобы рабочих задобрить... Пошлый маскарад не ко времени, - вот почему не арестуют!.. Да ты уж не собираешься ли политикой заняться? Этого еще недоставало!
- Значит, рабочих победили, а боятся? - протяжно спросила Лена.
- Сами себя боятся... Ты скажи лучше, что у вас со Всеволодом произошло? Что-то он не заходит к нам. Я, конечно, не сватаю...
Гиммер лукаво сощурился.
- А выборы в думу это как, - это можно всем видеть?
- Не хочешь ли выдвинуть свою кандидатуру?
- Нет, я хочу знать, как это делается.
- А делается это очень скучно... Скучные партии выдвигают длинные скучные списки, город разбивают на участки, скучные молодые люди и девицы сидят возле ящиков за сургучными печатями, а скучающее население бросает в ящики записки, иногда не совсем приличного содержания... Очень неинтересное зрелище для красивой девушки из зажиточной семьи!.. Другое дело, когда перед тобой мужественный офицер, поэт, комендант крепости...
- А я не могла бы занять место скучающей девицы за ящиком?
Гиммер снова некоторое время с удивлением смотрел на Лену.
- Да ты что? Разве это тебе игрушки, в самом деле?
- Нет, я знаю, что это ваши игрушки, но я хотела бы знать, как вы играете в свои игрушки, - с усмешкой сказала Лена.
Брови старого Гиммера вылезли на лоб.
- Ты серьезно, что ли?
- Вполне серьезно...
- И что только делается в этом доме! - сказал старый Гиммер, растерянно потирая лысину. И вдруг заболтал руками и закричал: - Ничего не знаю, у тетки проси, у тетки проси!..
И, отмахиваясь обеими руками и фыркая, он быстро прошел в свой кабинет.
XXXV
Центральное бюро профессиональных союзов выдвинуло к выборам свой список. Первыми в списке шли сорок семь арестованных комиссаров. В числе их - на третьем месте - шел Сурков.
Избирательная комиссия, в которую не входил старый Гиммер, - он сам баллотировался в думу, - после двухдневных дебатов признала список законным.
- Они с ума сходят! - неистовствовал старый Гиммер. - Что они, хотят превратить думу в совет собачьих депутатов?..
Типографские рабочие размножили список и воззвание центрального бюро в таком количестве, что списком и воззванием был заклеен и засыпан весь город, от Гнилого угла до Второй речки. В одну ночь, должно быть из озорства, списком был оклеен фасад здания городской думы, и целая толпа смотрела, как усатые милиционеры отдирали список скребницами, похожими на те, какими чистят лошадей.
Накануне самого дня выборов Лена была в думе, - инструктировали уполномоченных. В длинном полутемном коридоре, где, ожидая, когда освободится член избирательной комиссии, уныло слонялись незнакомые друг другу и не изъявлявшие желания знакомиться уполномоченные, Лена неожиданно столкнулась с Хлопушкиной и узнала в ней девушку с траурной повязкой, руководившую колонной в день похорон.
- Ты как сюда попала?.. Я так рада!..
Лена рванулась к ней и, почему-то смутившись, не подала руки.
- Как все... - уклончиво ответила Хлопушкина, тоже не подавая руки.
За те два с лишним года, которые Лена не видела ее, Хлопушкина словно бы распрямилась вся и похорошела лицом, а в глазах ее с прежними белыми негустыми ресничками появилось новое, твердое, суховатое выражение.
Они помолчали...
- Я видела тебя, когда хоронили...
Лена запнулась, не зная, как назвать тех, кого хоронили.
- Вот что!.. - настороженно протянула Хлопушкина.
- Как ты жила это время? - тихо спросила Лена.
- Так, работала...
Хлопушкина отвела глаза в сторону.
Они снова помолчали. Хлопушкина, видимо, не интересовалась тем, как жила Лена и как попала сюда.
- Я очень рада, - серьезно сказала Лена. - Когда будут распределять по участкам, я хотела бы попасть с тобой, а то я, боюсь, все напутаю... - Лена виновато улыбнулась.
- Все равно...
Из кабинета вышел маленький, кривенький старичок в сбившемся галстучке и пригласил уполномоченных в комнату заседаний.
Отправляясь в думу, Лена наметила себе после инструктажа ехать отыскивать какого-нибудь незнакомого доктора, чтобы проворить то, что было уже ясно для нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Припадки тоски и уныния сменялись в Лене приступами бессильной злобы. Иногда Лене попадались на улицах приказы, подписанные Ланговым; она ловила себя на том, что думает о нем, и презирала себя. В последние дни она испытывала необыкновенную физическую слабость, - трудно было сомневаться в причинах этого.
И все же, как ни ужасным казалось Лене все, что произошло и должно было произойти, она впервые в жизни ощущала в себе силу сопротивления. С жадным интересом прислушивалась она к разговорам вокруг себя, следила за газетами, сопоставляя написанное и услышанное с тем, что видела и чувствовала.
В городе начала выходить газета центрального бюро профессиональных союзов. Лена доставала ее через прислугу. Из-за цензурных вымарок газета выходила вся в белых квадратах, иногда с чистыми полосами. Другие газеты в городе травили ее как тайный орган большевиков; газету закрывали, но она появлялась под новыми и новыми названиями.
Лена знала уже, что под ударами белочешских войск советы пали по всей Сибири; кое-где еще сохранились маленькие советские островки, но они быстро таяли. Власть в городе перешла к старой думе. Дума подчинялась "приморскому правительству" какого-то Тибера и какого-то Дербера. Фамилии эти так примелькались Лене, что иногда, часами глядя в окно на заставленную военными судами бухту, сдерживая приступы тошноты, она бессмысленно повторяла про себя: "Тибер - Дербер, Тибер - Дербер..."
Большинство в думе и в правительстве было у партий правых эсеров и меньшевиков; торгово-промышленные круги, к которым принадлежал Гиммер, находились в думе в меньшинстве. Лена замечала, что газеты, поддерживающие правительство и думу, в каждом номере превозносят благородных чехов, а газета Гиммера и Солодовникова "Дальний Восток" прославляет заслуги доблестного есаула Калмыкова и какого-то Хорвата и заигрывает с японцами.
В думе сохранилась еще кучка людей, обвинявшаяся в сочувствии большевикам и раздражавшая и правительство и Гиммера. Газета "Дальний Восток", в точности отражавшая все, что говорилось в доме Гиммеров, обвиняла правительство в попустительстве большевикам и требовала твердой власти.
- Почему их не арестуют? - спросила однажды Лена.
- Кого?
Старый Гиммер остановился посреди комнаты и удивленно посмотрел на Лену.
- А большевиков в думе, - спокойно сказала Лена.
В течение нескольких секунд Гиммер давился рыбьей костью, раскачиваясь и багровея лицом и лысиной.
- Вот и я спрашиваю - почему? - закричал он, весело отфыркиваясь, изучая Лену смеющимися карими глазками. - А потому, видите ли, что предстоят выборы в новую думу и играют, видите ли, в демократизм, в депутатскую неприкосновенность, чтобы рабочих задобрить... Пошлый маскарад не ко времени, - вот почему не арестуют!.. Да ты уж не собираешься ли политикой заняться? Этого еще недоставало!
- Значит, рабочих победили, а боятся? - протяжно спросила Лена.
- Сами себя боятся... Ты скажи лучше, что у вас со Всеволодом произошло? Что-то он не заходит к нам. Я, конечно, не сватаю...
Гиммер лукаво сощурился.
- А выборы в думу это как, - это можно всем видеть?
- Не хочешь ли выдвинуть свою кандидатуру?
- Нет, я хочу знать, как это делается.
- А делается это очень скучно... Скучные партии выдвигают длинные скучные списки, город разбивают на участки, скучные молодые люди и девицы сидят возле ящиков за сургучными печатями, а скучающее население бросает в ящики записки, иногда не совсем приличного содержания... Очень неинтересное зрелище для красивой девушки из зажиточной семьи!.. Другое дело, когда перед тобой мужественный офицер, поэт, комендант крепости...
- А я не могла бы занять место скучающей девицы за ящиком?
Гиммер снова некоторое время с удивлением смотрел на Лену.
- Да ты что? Разве это тебе игрушки, в самом деле?
- Нет, я знаю, что это ваши игрушки, но я хотела бы знать, как вы играете в свои игрушки, - с усмешкой сказала Лена.
Брови старого Гиммера вылезли на лоб.
- Ты серьезно, что ли?
- Вполне серьезно...
- И что только делается в этом доме! - сказал старый Гиммер, растерянно потирая лысину. И вдруг заболтал руками и закричал: - Ничего не знаю, у тетки проси, у тетки проси!..
И, отмахиваясь обеими руками и фыркая, он быстро прошел в свой кабинет.
XXXV
Центральное бюро профессиональных союзов выдвинуло к выборам свой список. Первыми в списке шли сорок семь арестованных комиссаров. В числе их - на третьем месте - шел Сурков.
Избирательная комиссия, в которую не входил старый Гиммер, - он сам баллотировался в думу, - после двухдневных дебатов признала список законным.
- Они с ума сходят! - неистовствовал старый Гиммер. - Что они, хотят превратить думу в совет собачьих депутатов?..
Типографские рабочие размножили список и воззвание центрального бюро в таком количестве, что списком и воззванием был заклеен и засыпан весь город, от Гнилого угла до Второй речки. В одну ночь, должно быть из озорства, списком был оклеен фасад здания городской думы, и целая толпа смотрела, как усатые милиционеры отдирали список скребницами, похожими на те, какими чистят лошадей.
Накануне самого дня выборов Лена была в думе, - инструктировали уполномоченных. В длинном полутемном коридоре, где, ожидая, когда освободится член избирательной комиссии, уныло слонялись незнакомые друг другу и не изъявлявшие желания знакомиться уполномоченные, Лена неожиданно столкнулась с Хлопушкиной и узнала в ней девушку с траурной повязкой, руководившую колонной в день похорон.
- Ты как сюда попала?.. Я так рада!..
Лена рванулась к ней и, почему-то смутившись, не подала руки.
- Как все... - уклончиво ответила Хлопушкина, тоже не подавая руки.
За те два с лишним года, которые Лена не видела ее, Хлопушкина словно бы распрямилась вся и похорошела лицом, а в глазах ее с прежними белыми негустыми ресничками появилось новое, твердое, суховатое выражение.
Они помолчали...
- Я видела тебя, когда хоронили...
Лена запнулась, не зная, как назвать тех, кого хоронили.
- Вот что!.. - настороженно протянула Хлопушкина.
- Как ты жила это время? - тихо спросила Лена.
- Так, работала...
Хлопушкина отвела глаза в сторону.
Они снова помолчали. Хлопушкина, видимо, не интересовалась тем, как жила Лена и как попала сюда.
- Я очень рада, - серьезно сказала Лена. - Когда будут распределять по участкам, я хотела бы попасть с тобой, а то я, боюсь, все напутаю... - Лена виновато улыбнулась.
- Все равно...
Из кабинета вышел маленький, кривенький старичок в сбившемся галстучке и пригласил уполномоченных в комнату заседаний.
Отправляясь в думу, Лена наметила себе после инструктажа ехать отыскивать какого-нибудь незнакомого доктора, чтобы проворить то, что было уже ясно для нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156