Группы мужчин в пиджаках и галстуках курили, жужжали и жестикулировали на площадках лестницы и в коридорах. В раскрытые двери зала заседаний виднелись ряды белых воротничков, проборов и лысин. Сутулый человек в чиновничьем мундире с перхотью на бархатном воротничке, держа под мышкой портфель, а в другой руке счеты, быстро прошел по коридору, обогнав Лену и Хлопушкину.
- Позвольте, позвольте, господа! - повторял он, лавируя между людьми.
Лена рассеянно отвечала на вежливые улыбки и поклоны знакомых членов думы, которых она привыкла видеть за сервированными столами или в гостиных.
В приемной избирательной комиссии было шумно и зелено от табачного дыма. Возбужденные, усталые уполномоченные, репортеры газет с записными книжками в руках сидели на столах, на сдвинутых в беспорядке креслах, стояли у стен или просто толкались по приемной, наполняя ее говором и клубами табачного дыма. У входа в кабинет председателя стоял покрытый черным фотографический аппарат, возле него в кресле дремал фотограф в белой панаме.
Лена и Хлопушкина сели у выхода в коридор на стулья, которые уступили им двое молодых людей. Из коридора в приемную то и дело входили люди и вновь уходили, хлопая дверьми. Лену качало от усталости, - стул, казалось, уплывал под ней.
- ...Нет, вы послушайте, что творилось у военного порта! - доносилось до Лены. - Были забиты все улицы и переулки, в одном месте дошло до свалки. Говорят, ранили милиционера, и есть жертвы среди избирателей...
- Уж и избиратели, нечего сказать! Это повод для кассации!..
- ...Я участвовал в выборах еще в семнадцатом году - никакого сравнения: активность необычайная...
- У нас, в Рабочей слободке, не меньше девяноста процентов. И все говорят, у них не меньше...
- На Второй речке только что кончилось. Вы видели, как принесли урну? Хотя бы одним глазком заглянуть!..
- ...Нет, вы - счастливец... Подумать только: центр Светланской, вся знать!..
- ...О, с этими неграмотными много комических эпизодов. Например, у нас на Матросской: "Пиши, - говорит: - за трудовой народ, за большевическую партию и за Советскую Россию..." Хохот ужасный!..
- Неужто так и сказал? Ха-ха-ха!.. Так прямо и сказал?.. Ха-ха-ха!..
Изредка открывалась дверь в кабинет председателя, вырывались стрекот машинок, бряканье счетов, и кто-нибудь выходил оттуда; фотограф в белой панаме испуганно подымал голову и вновь задремывал. Вышедшего окружали уполномоченные и репортеры, но он сердито или шутливо отмахивался:
- Ничего не знаю, не знаю, господа!..
Или:
- Ничего еще не известно, господа!..
Однажды в дверь высунулось сердитое лоснящееся лицо в пенсне:
- Уполномоченных с Алеутской просят пожаловать в комиссию!..
Лена вздрогнула: на Алеутской живет доктор, у которого она была вчера и к которому должна идти завтра...
Странно было думать, что этот доктор - тоже избиратель.
Лена прикрыла глаза рукой и тотчас же отняла руку и замученно и жалко посмотрела на Хлопушкину. Хлопушкина сидела, неподвижно глядя перед собой, точно выжидая чего-то. "Завтра... завтра... Боже мой!" - подумала Лена.
Через некоторое время уполномоченные по Алеутской - молодой человек семинарского вида и девушка в черной шляпке - вернулись из кабинета; их тотчас же окружили:
- Что случилось?.. Вы узнали что-нибудь?.. Что? Что?..
- Нелепость какая-то... Говорят, количество записок превышает число фактических избирателей! Что, я их сам писал, что ли? - возмущенно говорил молодой человек, дрожащей рукой поправляя длинные семинарские волосы.
- И намного превышает? - спрашивал репортер, быстро записывая что-то в книжечку.
- Всего на две записки...
- Может быть, вы от усталости забыли отметить кого-либо в списках? догадывался кто-то.
- Господи!.. Я отмечала самым внимательным образом! - взволнованно поясняла девушка в черной шляпке.
- Какая неприятность, дело подсудное!..
- Господи, неужели подсудное?
Девушка в черной шляпке заплакала и полезла в сумочку за платком.
- Повод для кассации...
В третий раз уже слышала Лена эти слова: "Повод для кассации", - точно выборы нужны были для того, чтобы обнаружить повод для их кассации.
Дверь из кабинета распахнулась, и показался председатель избирательной комиссии, за ним - кривенький старичок с синей папкой в руке, за ним виднелись еще какие-то вытянувшиеся и растерянные лица. Фотограф в белой панаме кинулся к председателю.
- Где прикажете?.. - начал было он.
Но вокруг заклубились репортеры и уполномоченные, оттолкнули фотографа, и спутанный клубок людей, неся с собой председателя и рассерженно отбивающегося кривенького старичка с синей папкой, выкатился в коридор. Фотограф, подняв над головой аппарат, ринулся вслед, потерял панаму, подхватил ее на лету и исчез в коридоре.
Из кабинета один за другим молча выходили люди с угрюмыми и сконфуженными лицами. Человек в потрепанном клетчатом пиджаке и черных брюках гармоникой, увидев Хлопушкину, радостно просиял ей крупными глазами и зубами.
- Ну что? Как? - спросила она, замигав своими белыми ресничками, вставая навстречу ему.
- Полная победа, Сонечка! Но, конечно, кассируют, - сказал он вполголоса, склонившись к ней. - Пошли, пошли!..
И он, схватив ее за руку, увлек в коридор.
Лена поднялась, не зная, идти ли за ними или еще подождать здесь, но в это время из кабинета показался грузный старый Гиммер с налившимися кровью глазами, за ним еще более грузный и старый Солодовников и еще кто-то. Гиммер был в пальто, с котелком в руке.
- Доигрались!.. - говорил Гиммер, злобно фыркая.
Он увидел Лену:
- А, ты здесь? Поедем домой...
Он взял Лену под руку и, сопя, повлек ее по коридору, не отвечая на поклоны расступавшихся перед ним уполномоченных.
Машина, подрагивая и ревя, выбралась из толпы и рванулась по лоснящемуся асфальту; теплый ветер дунул Лене в лицо.
- Доигрались... - снова сказал старый Гиммер, надвигая котелок и подымая воротник.
- А что? Рабочий список получил больше других? - протяжно спросила Лена.
- Больше других?.. - Гиммер фыркнул и в упор посмотрел на Лену. - Он получил абсолютное большинство в думе, вот что он получил!..
И Гиммер грузно откинулся на сиденье.
Лена вдруг вспомнила фотографа в белой панаме, и на губах ее заиграла веселая и злая усмешка.
- И что же будет теперь?
- Что же будет?.. Придется всем этим пошлякам, говорунам, чистоплюям отереть плевок, который они получили прямо в рожу, и, придравшись к какому-нибудь пустяку, кассировать выборы. Вот что будет!.. Хотя люди ума и дела предупреждали их, что выборы сейчас - это глупость, маниловщина, преступление! Они, видите ли, кривлялись, что говорят от имени народа, а народ, который признает только силу, дал им коленкой под зад, харкнул им прямо в р-рожу, прямо в р-рожу!..
Гиммер почти кричал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
- Позвольте, позвольте, господа! - повторял он, лавируя между людьми.
Лена рассеянно отвечала на вежливые улыбки и поклоны знакомых членов думы, которых она привыкла видеть за сервированными столами или в гостиных.
В приемной избирательной комиссии было шумно и зелено от табачного дыма. Возбужденные, усталые уполномоченные, репортеры газет с записными книжками в руках сидели на столах, на сдвинутых в беспорядке креслах, стояли у стен или просто толкались по приемной, наполняя ее говором и клубами табачного дыма. У входа в кабинет председателя стоял покрытый черным фотографический аппарат, возле него в кресле дремал фотограф в белой панаме.
Лена и Хлопушкина сели у выхода в коридор на стулья, которые уступили им двое молодых людей. Из коридора в приемную то и дело входили люди и вновь уходили, хлопая дверьми. Лену качало от усталости, - стул, казалось, уплывал под ней.
- ...Нет, вы послушайте, что творилось у военного порта! - доносилось до Лены. - Были забиты все улицы и переулки, в одном месте дошло до свалки. Говорят, ранили милиционера, и есть жертвы среди избирателей...
- Уж и избиратели, нечего сказать! Это повод для кассации!..
- ...Я участвовал в выборах еще в семнадцатом году - никакого сравнения: активность необычайная...
- У нас, в Рабочей слободке, не меньше девяноста процентов. И все говорят, у них не меньше...
- На Второй речке только что кончилось. Вы видели, как принесли урну? Хотя бы одним глазком заглянуть!..
- ...Нет, вы - счастливец... Подумать только: центр Светланской, вся знать!..
- ...О, с этими неграмотными много комических эпизодов. Например, у нас на Матросской: "Пиши, - говорит: - за трудовой народ, за большевическую партию и за Советскую Россию..." Хохот ужасный!..
- Неужто так и сказал? Ха-ха-ха!.. Так прямо и сказал?.. Ха-ха-ха!..
Изредка открывалась дверь в кабинет председателя, вырывались стрекот машинок, бряканье счетов, и кто-нибудь выходил оттуда; фотограф в белой панаме испуганно подымал голову и вновь задремывал. Вышедшего окружали уполномоченные и репортеры, но он сердито или шутливо отмахивался:
- Ничего не знаю, не знаю, господа!..
Или:
- Ничего еще не известно, господа!..
Однажды в дверь высунулось сердитое лоснящееся лицо в пенсне:
- Уполномоченных с Алеутской просят пожаловать в комиссию!..
Лена вздрогнула: на Алеутской живет доктор, у которого она была вчера и к которому должна идти завтра...
Странно было думать, что этот доктор - тоже избиратель.
Лена прикрыла глаза рукой и тотчас же отняла руку и замученно и жалко посмотрела на Хлопушкину. Хлопушкина сидела, неподвижно глядя перед собой, точно выжидая чего-то. "Завтра... завтра... Боже мой!" - подумала Лена.
Через некоторое время уполномоченные по Алеутской - молодой человек семинарского вида и девушка в черной шляпке - вернулись из кабинета; их тотчас же окружили:
- Что случилось?.. Вы узнали что-нибудь?.. Что? Что?..
- Нелепость какая-то... Говорят, количество записок превышает число фактических избирателей! Что, я их сам писал, что ли? - возмущенно говорил молодой человек, дрожащей рукой поправляя длинные семинарские волосы.
- И намного превышает? - спрашивал репортер, быстро записывая что-то в книжечку.
- Всего на две записки...
- Может быть, вы от усталости забыли отметить кого-либо в списках? догадывался кто-то.
- Господи!.. Я отмечала самым внимательным образом! - взволнованно поясняла девушка в черной шляпке.
- Какая неприятность, дело подсудное!..
- Господи, неужели подсудное?
Девушка в черной шляпке заплакала и полезла в сумочку за платком.
- Повод для кассации...
В третий раз уже слышала Лена эти слова: "Повод для кассации", - точно выборы нужны были для того, чтобы обнаружить повод для их кассации.
Дверь из кабинета распахнулась, и показался председатель избирательной комиссии, за ним - кривенький старичок с синей папкой в руке, за ним виднелись еще какие-то вытянувшиеся и растерянные лица. Фотограф в белой панаме кинулся к председателю.
- Где прикажете?.. - начал было он.
Но вокруг заклубились репортеры и уполномоченные, оттолкнули фотографа, и спутанный клубок людей, неся с собой председателя и рассерженно отбивающегося кривенького старичка с синей папкой, выкатился в коридор. Фотограф, подняв над головой аппарат, ринулся вслед, потерял панаму, подхватил ее на лету и исчез в коридоре.
Из кабинета один за другим молча выходили люди с угрюмыми и сконфуженными лицами. Человек в потрепанном клетчатом пиджаке и черных брюках гармоникой, увидев Хлопушкину, радостно просиял ей крупными глазами и зубами.
- Ну что? Как? - спросила она, замигав своими белыми ресничками, вставая навстречу ему.
- Полная победа, Сонечка! Но, конечно, кассируют, - сказал он вполголоса, склонившись к ней. - Пошли, пошли!..
И он, схватив ее за руку, увлек в коридор.
Лена поднялась, не зная, идти ли за ними или еще подождать здесь, но в это время из кабинета показался грузный старый Гиммер с налившимися кровью глазами, за ним еще более грузный и старый Солодовников и еще кто-то. Гиммер был в пальто, с котелком в руке.
- Доигрались!.. - говорил Гиммер, злобно фыркая.
Он увидел Лену:
- А, ты здесь? Поедем домой...
Он взял Лену под руку и, сопя, повлек ее по коридору, не отвечая на поклоны расступавшихся перед ним уполномоченных.
Машина, подрагивая и ревя, выбралась из толпы и рванулась по лоснящемуся асфальту; теплый ветер дунул Лене в лицо.
- Доигрались... - снова сказал старый Гиммер, надвигая котелок и подымая воротник.
- А что? Рабочий список получил больше других? - протяжно спросила Лена.
- Больше других?.. - Гиммер фыркнул и в упор посмотрел на Лену. - Он получил абсолютное большинство в думе, вот что он получил!..
И Гиммер грузно откинулся на сиденье.
Лена вдруг вспомнила фотографа в белой панаме, и на губах ее заиграла веселая и злая усмешка.
- И что же будет теперь?
- Что же будет?.. Придется всем этим пошлякам, говорунам, чистоплюям отереть плевок, который они получили прямо в рожу, и, придравшись к какому-нибудь пустяку, кассировать выборы. Вот что будет!.. Хотя люди ума и дела предупреждали их, что выборы сейчас - это глупость, маниловщина, преступление! Они, видите ли, кривлялись, что говорят от имени народа, а народ, который признает только силу, дал им коленкой под зад, харкнул им прямо в р-рожу, прямо в р-рожу!..
Гиммер почти кричал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156