— Шербет, сладости, фрукты! Сочные, спелые, сладкие фрукты! Покупайте, покупайте! — кричали торговцы, и здесь не упускавшие своей выгоды.
— Что за товар привез, Али?
— А можно этих собак потрогать руками?
— Сколько просишь за них? — галдели алжирцы, перебивая друг друга.
— Эй, старик, что дашь за это колечко? Я снял его с одной христианской женщины.
— А ну, прыгай, парень, прыгай! Быстрее, быстрее! — глумливый смех перекрыл общий гул.
Один из пиратов пнул ногой молодого матроса, замедлившего шаги перед бешеной толпой.
Чиновники дея рассекали людскую стену, прокладывая себе путь. Восьмая часть добычи принадлежала государству. С государством полагалось рассчитываться в первую очередь. Остальное делили реис и команда.
Иной раз эти бестии схватывались между собой, грызлись за жирный кусок, как дикие звери.
И, как всегда, умоляли о помощи пленники, вопили побитые и затоптанные, сыпали проклятиями дерущиеся корсары, во весь голос ликовали сумевшие отхватить у других какую-нибудь малость, лаяли собаки, кусая людей за ноги.
Сумасшедший дом!
Одетые в черное стояли в сторонке. Им не нужно было протягивать руки и хвататься за добычу. Им ее еще доставят.
Иные из несчастных европейцев проявляли полное безразличие ко всему, что происходит с ними и вокруг них. Рабство — конец жизни. Другие все еще боролись, как львы, за свободу, бросались на землю, огрызались на пинки и палочные удары.
Вот один вырвался из рук стражника. Рывок вперед. Мощнейший рывок. Словно разъяренный бык, устремился он на янычара. Удар. Солдат повалился как мешок.
Толпа завыла. Стоявшие поближе накинулись на смельчака. Удар саблей. Пленник с разрубленным затылком упал замертво. Освободился от рабства. Жители Алжира и думать забыли, что помогают ненавистным туркам.
Кровавый спектакль; зрелище, бесчисленные ужасающие подробности которого потрясали душу! Восьмая часть — дею. Это — самое главное, это — прежде всего и во что бы то ни стало. А дальше — дальше все на торг, все на продажу!
У француза комок стоял в горле. И Европа это терпит! Сюда бы наших государственных мужей, наших принципалов, пусть бы полюбовались! Что они знают об этом? Потешаются над правдивыми сообщениями, как над страшными сказками, числят их не более чем «интересными историями, добротно сработанной, изящной, занимательной болтовней». Такие истории нужны, чтобы приятнее казалась людям жизнь в бедной приключениями благополучной Европе. А в реальности этакое просто невозможно! Ведь мы живем в XIX веке, а не в древнем Риме, в мрачные времена гонения христиан. Нравы с тех пор помягчали, люди поумнели. Охота на рабов в Африке? Ха! Бедных чернокожих влекут к счастью, к налаженной, беззаботной жизни на плантациях благочестивых хозяев, к цивилизации. А Алжир — что ж, с Алжиром еще надо разобраться. Страшные какие-то приходят оттуда вести, что-то в них явно не совпадает с истиной; по крайней мере не все.
— Нет, нет — все это чистая правда, а не развлекательные историйки, чтобы пощекотать вам нервы! — О, с каким наслаждением выкрикнул бы де Вермон эти слова прямо в лицо беспечным европейцам. — Это горькая правда, Европа! Ты прячешь голову в песок, как страус, не хочешь видеть истины. Еще бы — ведь это же нарушило бы твой покой, твои народы могли бы запротестовать и порвать хитросплетенные сети своих правителей.
Пьер Шарль сердито махнул рукой, повернулся и зашагал вверх по дороге, в город. Впереди него тащился сгорбившийся, с трясущейся на тонкой шее головой старый еврей. Он свернул в ближний переулок, и де Вермон увидел его профиль.
— Шимон! — воскликнул он вполголоса.
Человек в черном кафтане и ермолке осторожно оглянулся, почтительно поклонился.
— Сладил в порту удачное дельце? — спросил Пьер Шарль.
— Нет, господин.
— Еще нет?
— Я бедный человек, господин де Вермон. Мне достаются только крохи с богатого стола.
— То-то в прошлый раз ты и отхватил преогромную партию вин, ликеров, ветчины, вяленой рыбы и всего прочего, что туркам их Кораном вкушать запрещено. Неплохой барыш ты тогда получил, а? Впрочем, меня это не касается. А вот насчет кредита мне бы с тобой договориться хотелось.
— Для меня было бы большой честью достойно принять господина француза в моем скромном доме.
— Сможешь мне помочь?
— Деньги нынче дороги. Я сам вынужден одалживаться у братьев. Каждому надо жить. Но не сомневайтесь, господин, я сделаю для вас все, что смогу.
— Я знаю это. И мои слова — всего лишь шутка. Мне просто хотелось удостовериться, что наши старые отношения все еще в силе.
— Все зависит от того, захотите ли вы и впредь дарить меня своим доверием. Я вас не подведу. Чем могу служить вам, господин?
Де Вермон осмотрелся вокруг. Шимон увидел это.
— Приходите ночью ко мне. Я в вашем распоряжении.
Не кивнув даже на прощание, делая вид, будто просто так, случайно прошел несколько шагов рядом с незнакомым спутником, еврей скрылся в придорожной кофейне.
Пьер Шарль продолжил путь и добрался вскоре до своего парусника. Надо было сказать своим людям, куда он собирается пойти: ведь Алжир с его закоулками и разного рода злачными местами очень опасен. Надо было также взять с собой денег. Шимон, агент дома де Вермонов в Алжире, человек дельный, верный, честный, неболтливый, ловкий, но недешево обходящийся.
Незадолго до того как закрыться городским воротам, де Вермон снова был в городе. В руке он нес, как здесь было принято, фонарь. Навстречу ему попадались прохожие со свечками. Это были евреи. Им, единственным из всех, запрещалось пользоваться фонарями. Делалось это для того, чтобы евреев даже ночью можно было узнать среди всех других людей.
Шимон уже ждал визитера. Пьеру Шарлю не пришлось стоять перед дверью — она отворилась, едва он постучался.
— Входите, господин, да принесет ваш приход удачу моему дому! — приветствовал Шимон молодого француза.
— Мир тебе и твоим близким!
Шимон низко склонил голову и приложил правую руку к сердцу.
— Ваш слуга, господин! Садитесь, пожалуйста.
Мебели в помещении почти не было. Лишь на полу лежало несколько циновок с подушками, да два низеньких табурета стояли возле круглого столика, на котором лежал молитвенник старого торговца. Горела свеча.
— Не так давно привели генуэзский приз, — начал Пьер Шарль.
— «Астру»?
— Да. Купил ли ты что-нибудь с нее?
— А что вы ищете? — уклонился торговец от ясного и однозначного ответа.
Пьер Шарль понял. Упоминание имени «Астра» показалось еврею почему-то неприятным. Но может, он ошибается?
— Одну картину.
— На судне были картины? Об этом мне неизвестно.
— Не для продажи. Мне рассказали, что на судне находился один молодой художник. Мне хочется пополнить хотя бы одним из его рисунков мою коллекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100