И снова на Омара взваливали работы, от которых все остальные нос воротили. Мальчик был прилежен и неглуп. Он с большой охотой овладевал знаниями и очень любил часы, когда, склонясь над картой, капитан рассказывал ему о ветрах и о соответствующих им маневрах под парусами, когда его обучали владению оружием, а иной раз и доверяли постоять у штурвала
Ко всему прочему, парнишка был очень храбр. Ничего не боялся. Совсем недавно, при нападении на «испанца», он еще раз подтвердил это. Парусник защищался. Ядра и пули летели вдоль и поперек, рушились надстройки и мачты, хлопали на ветру обгорелые клочья парусов. Юнга, не обращая на все это ни малейшего внимания, отчаянным прыжком первым оказался на палубе вражеского судна. Как старый опытный корсар, размахивая ятаганом и зажав в зубах один из двух заточенных, как бритва, кинжалов, он кинулся на отчаянно сражавшуюся испанскую команду.
— Молодчина, Омар! Из тебя выйдет настоящий корсар! — похвалил его капитан.
Юнга широко улыбнулся, показывая, что очень рад этой похвале и всей душой стремится стать хорошим пиратом. Ливио Парвизи будет корсаром! Таким же жестоким, таким же грубым и беспощадным, как все.
* * *
Всего несколько миль отделяло стоявшего на берегу Луиджи от столько лет разыскиваемого им сына, но между ними пролегал теперь целый мир. И не перекинуть было через эти мили мост от отца к сыну. Порвались все связи.
Отец? Омар знал, как звучит это слово по-турецки, по-арабски, по-берберски, но что эти звуки значили для него, не имеющего отца? Его «отцы» были здесь, на борту пиратского корабля, от них исходили все строгости, жестокости и наказания, которым ежедневно и ежечасно подвергался он, корабельный юнга Омар.
Краткая передышка в Алжире, затем снова в каперский рейд Сперва на запад, через пролив, от Гибралтара к Португалии, потом к берегам Египта, потом на север, в пределы королевства Сардиния, почти до самой Генуи, а оттуда — к Неаполю.
Дея Омар-пашу свергли, его преемник Али Ходжа-паша скончался от моровой язвы, и вот 1 марта 1818 года власть перешла к Гуссейн-паше, который оказался злейшим врагом Франции и освободил своих корсаров от запрета нападать на суда под французским флагом.
Прекрасная жизнь настала на борту разбойничьего корабля для выросшего большим и сильным Омара. Дикая, необузданная сила так и бурлила в нем, ища выхода, и находила его только в сражениях. Его лихорадило от крика «Корабль!» с «вороньего гнезда», он был несчастлив, не имея возможности принять участие в рукопашной, когда реис передавал ему штурвал, а остальные кидались на добычу.
Однажды страсть к приключениям подвела его. Он не удержался и оставил свой пост. Среди дикой схватки на вражеском борту появился вдруг корабельный юнга и увидел, что европейские матросы упорно теснят двух едва державшихся еще корсаров, поражение которых казалось неизбежным. Омар пронзительно вскрикнул и бросился на подмогу. Будоражащий души крик прокатился по палубе, воодушевляя корсаров рубиться еще ожесточеннее.
Полная победа!
Сияющий от счастья юнга подскочил к капитану и хотел было доложить о своих подвигах, ожидая похвалы и одобрительной улыбки.
— Веревку для непослушного щенка! — взревел реис при виде перепачканного кровью, едва прикрытого располосованною в клочья одеждой Омара.
И вот уже железные руки схватили перепуганного юнгу, чтобы исполнить жестокий приказ, как разгневанный капитан вспомнил вдруг, кто покровительствует Омару.
— Нет, не сейчас! Заковать его пока в цепи! Позже я решу, что с ним делать.
Приказ — превыше всего, твой пост — место святое, и покидать его во имя утоления своих страстей безнаказанно нельзя! Эту заповедь несчастный юнга усвоил, валяясь закованным в цепи на дне корабельного трюма. Времени поразмыслить о своем положении у него хватало. Вокруг была непроглядная тьма. День наверху или ночь? Луч света лишь на мгновение врывался в глухую тюрьму, когда приоткрывали люк, чтобы спустить узнику кусок хлеба и кувшин с водой. Человек, ставивший время от времени перед Омаром скудную пищу, не произносил ни слова. Омар пытался было завязать разговор, чтобы выяснить, что же с ним будет дальше, но вопросы его оставались без ответа.
Сколько будет длиться эта неизвестность? Уморить его здесь, что ли, собрались? Неужели нет на борту никого, кто пожалел бы его? Увидеть бы еще раз солнышко, вдохнуть еще раз полной грудью свежий морской воздух — хоть на мгновение, хоть перед самой смертью! Большего он и желать не осмеливался. Но ничего не менялось.
Единственным на борту, кого Омар знал поближе, был капитан. Он служил простым янычаром, когда его послали в Сиди-Фарух за взятыми в плен с захваченного генуэзского судна женщиной, ребенком и капитаном. Все его просьбы посодействовать в продвижении по службе Мустафа с усмешкой отклонял. В боях с объединенным британско-нидерландским флотом ему посчастливилось отличиться, и лишь после этого его, без протекции «Ученого», произвели в капитаны.
Люди помнили, что в прошлом «Ученый» не откликнулся на его просьбы, и причисляли поэтому капитана к ярым противникам Мустафы. В Алжире их хватало. Однако свалить этого всесильного человека пока никому не удавалось. Может, подставить ему ножку, прикрываясь этим мальчишкой? Но вот как? Этого реис еще не придумал.
Шторм? Корабль сильно качнуло. Омара швырнуло к борту. Браслеты на руках и ногах врезались в мясо. Что это? Выстрелы? Значит, идет бой. А он заперт в этой темнице.
— Выпустите меня! Я хочу сражаться! Эй, друзья, снимите с меня цепи! Выпустите, выпустите меня! — вопил не переставая Омар.
Он кричал, пока не сорвал голос. Никто к нему не шел. Никому он был не нужен. А оковы — такие крепкие… Не вырваться, как ни напрягай мышцы.
Совсем обессиленный, он скрючился кое-как на корточках. Напрасны его стоны, никто его не слышит. А вокруг — непроглядная ночь.
А может, корсаров одолели, и его освободят? Нет, на это надеяться не приходилось. Что он этим неверным? Он, корсар и магометанин?
Горло пересохло от крика, воздух спертый и зловонный. Омар потянулся к кувшину. Где же он? Опрокинулся, вода вылилась. Ни капли не осталось.
Забыли об арестованном. А ведь были как будто друзьями. Впрочем, какая это дружба — только покуда капитан позволяет!
Сколько же ему томиться еще в этом трюме? Три дня? Неделю? Или дольше? Что его ждет дальше? Когда его выпустят на свободу? Или выволокут, чтобы накинуть петлю на шею? А, да не все ли равно! Лишь бы только кончилось это безысходное, убийственное ожидание.
Заскрипела на петлях створка люка, луч света скользнул по вонючей, загаженной корабельной преисподней, по грязному, пропахшему трюмной гнилью человеку, упал на его чумазое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100