Она попыталась объяснить себе, почему так случилось. Пришло время исправлять ошибки. Дамиану будет хорошо везде, куда бы они его ни поместили. Профессор Хоффман обещал проследить, чтобы пёс прожил остаток жизни в Центре исследований. Но она не знала, следует ли из этого, что с Дамианом все будет в порядке. Раньше её никогда не беспокоили судьбы лабораторных собак, но теперь она спрашивала себя: что, если Дамиан попадёт на стол к её отцу? И если эта мысль причиняет ей боль, то как ей мириться с тем, что он делает каждый день с другими собаками?
Признавая, что жизнь подопытных собак в лучшем случае неприятна, Элизабет все же не задумывалась напрямую о том, какую роль играет её отец в экспериментах над животными. Двадцать лет она жила в доме, который держался на вивисекции. Впервые в жизни ей стало трудно с этим смириться.
Виктор Хоффман был очень зол на неё и наверняка предупредил тех, у кого теперь жил Дамиан, чтобы они не подпускали к собаке глупую и докучливую девицу по имени Элизабет Флетчер. Она даже боялась думать, что может случиться, если её увидят возле Дамиана. Может, её даже исключат из университета.
Она перевернулась на бок, кулаком подоткнув подушку. Ей было от себя противно — как ни старалась, она не могла забыть о собаке. Элизабет задремала, убеждая себя, что не стоит беспокоиться о животном, и тут же думая: накормлен ли он, удобно ли ему, куда его перевезли…
А ранним утром Дамиан впервые ей приснился. Как большинство её снов, этот был ярок и реалистичен, как видеофильм. Она шла по кампусу, пёс кружил перед ней, оглядывался назад и улыбался. Проснувшись, она удивилась, откуда знает такие подробности: улыбку Дамиана, его переваливающуюся походку. Ведь она никогда не видела, как он бегает без поводка.
Во сне они вместе гуляли. Большая серая белка перебежала тропинку, по которой они шли, и невероятно довольный собой Дамиан загнал её на большой клён. Пёс вставал передними лапами на ствол, затем бегом возвращался к Элизабет, приглашая её идти за ним к дереву. Он переводил взгляд с неё на белку, словно хотел, чтобы она сделала что-нибудь, но она не понимала, чего он хочет. В конце концов он уселся на землю и укоризненно на неё уставился.
Они шли дальше, и во сне была весна. Зелёная листва — такая роскошная, свежая, будто они видели все это сквозь зеленое бутылочное стёклышко; даже солнце казалось зеленоватым. Газоны кампуса были покрыты маленькими белыми маргаритками и яркими золотыми лютиками. Рододендроны притягивали взгляд великолепными красными, пурпурными и розовыми цветами. Они с псом пришли к мрачному зданию из кирпича и камня, которое сурово возвышалось над газонами. Внезапно одна из дверей отворилась, и вышел мужчина в белом лабораторном халате. Тот самый доктор, который лечил Дамиана, тот, Кто велел ей почистить клетку, и во сне он держал в руке поводок. Она застыла на месте, не в силах двинуться, и беспомощно, с ужасом смотрела, как человек позвал собаку и Дамиан доверчиво подбежал к нему. Надев поводок на шею пса, человек повернулся на каблуках и ушёл в здание, уволакивая за собой пса. Дамиан внезапно упёрся всеми лапами и повернулся к Элизабет. Глаза его наполнились таким ужасом, что у неё живот скрутило от страха. Их взгляды встретились, и затем, словно крупным планом в кино, она увидела, как губы пса шевельнулись и он сказал ей:
Помоги мне.
Она подбежала к двери, но ту уже заперли. Подёргала дверную ручку, все ещё видя ужас в глазах собаки, слыша мольбу в её странном, поразительном голосе. Но Дамиан исчез в этой крепости из кирпича и неприступного бюрократизма. Элизабет бегала от двери к двери, от окна к окну, совершенно обезумев, но не могла войти внутрь. Проснулась она в тот момент, когда в своём кошмаре тщетно тянула на себя большую, тяжёлую дверь. Лёжа в кровати, она моргала в темноте, пытаясь успокоить дыхание.
Драться или бежать, думала она. Та первобытная часть розга, где рождался страх, могла выбирать только между этими двумя действиями.
Бежать или драться?
У человека и собаки — без разницы — основные реакции одинаковы. В чем ещё, думала она, заключается их сходство?
Что ты выберешь? — насмешливо вопрошал внутренний голос. — Бежать или драться?
Ради неё пёс решил драться. Он не сбежал. Он напал на более крупного зверя — ради неё. Сможет ли она теперь с притворным сожалением бросить его и просто уйти?
Нет.
Она лежала, и её наполняла решимость, словно по сковороде растекалось масло. Решимость медленно затопляла её страх, самодовольство, желание избежать неприятностей. Эта решимость, казалось, выталкивала из неё все лишнее, пока не осталась только уверенность, что она не бросит собаку. Одновременно с этим пришли облегчение и печаль: она радовалась, что оказалась человеком, который не бросает друзей, и грустила, потому что впереди её ждали трудные времена, разочарование людей, которые были ей дороги. Всё это очень тяжело, и она решила действовать крайне осторожно.
Элизабет лежала в холодных предрассветных сумерках, укутавшись в одеяло. В открытое окно светила полная луна — почти касалась верхней границы тумана, гнездившегося у подножия холмов. Невидимое солнце уже освещало небосвод, и она смотрела, как заходит луна и одновременно поднимается солнце. В мире царила странная гармония. Луна опускалась медленно и отважно в темно-серую полосу тумана, уступая небо могучему солнцу, и она думала о том, может ли Дамиан видеть рассвет так же, как видит его она.
Первые осторожные расспросы ничего не дали. Она потратила несколько недель, между занятий расспрашивая лаборантов и хендлеров. Никто ничего не знал. Никаких официальных записей о переводе собаки не было. Дамиан словно сквозь землю провалился; чтобы найти его, требовались изобретательность и настойчивость. Она твёрдо решила, что должна узнать, что с ним случилось из-за неё.
Университет представлял собой огромный комплекс даже без вспомогательных территорий. Пёс мог быть где угодно — в одной из сотен лабораторий. За последние несколько месяцев она выяснила, что, несмотря на кажущуюся открытость исследований, в большинство лабораторий обслуживающий персонал не допускался. Любой учёный мог просто сказать, что контакты с внешней средой влияют на результаты тестов, поэтому для уборщиков и хендлеров лабораторию они закрывают. Иногда целые отделы были помечены табличками «Не входить». Если Дамиан за одной из этих дверей, она никогда не сможет его найти.
Прошло три недели. Каждый день она с надеждой обходила клетки, но всякий раз её ждало разочарование. Она даже сходила в лабораторию отца, чтобы с деланным безразличием посмотреть на животных, с которыми он работал. Она видела сотни собак — симпатичных собак, — но ни одна не ответила ей приветливой улыбкой, ни одна не узнала её.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113