Я завтра возьму отгул на работе, увидимся утром и тогда поговорим, ладно? Элизабет кивнула.
— Не понимаю, почему вы делаете все это для нас? Никто другой бы не стал. Любой захотел бы получить двадцать пять тысяч. Кто угодно.
— И ты? — резко и раздражённо спросила Барбара.
— Ну, нет, но я…
— Так, может, ты — не единственная в мире, кто думает, что друзья важнее денег?
— Да. Наверное. — В голосе Элизабет слышалось недоверие. Она повалилась на диван и положила руку на спину псу, чтобы чувствовать его, знать, что он и правда здесь, — и чтобы он знал, что она рядом. Единственное, чем она гордилась, — наконец-то она пришла ему на помощь.
Уже стоя в дверях, Барбара перевела взгляд с девушки на собаку. Её лицо странно изменилось — так свет играет с тенями в полях, когда сверху проносятся облака.
— У меня был свой Дамиан, — тихо сказала Барбара, — и я знаю, как это бывает. Знаю, чего это стоит. Вот почему двадцать пять тысяч долларов ничего для меня не значат. Спокойной ночи.
На следующее утро, едва открыв глаза, Элизабет поняла, что попала — не намеренно, а по воле случая — в абсолютно незнакомый мир, совсем не похожий на её уютное и рутинное прошлое. Она не сможет вернуться домой — по крайней мере, с собакой. Понятно, что и медицинский диплом она не получит. А если покажется на глаза отцу, он упечёт её в сумасшедший дом. Она изо всех сил старалась не допустить этого хаоса, но все случилось внезапно, и теперь ей было страшно. После того как мать их бросила, она росла в университетском медицинском центре, среди врачей, и проводила там больше времени, чем дома. По выходным сидела в лаборатории с цветными мелками или надувала хирургические перчатки, как воздушные шарики, дожидаясь, пока Дэйв или Билл закончат работу и заберут её домой. А здесь вместо людей, которых она хорошо знала, — высокомерных талантливых учёных и беспокойных ассистентов, — рядом оказалась сорокалетняя женщина, способная отказаться от двадцати пяти тысяч долларов ради бездомного пса. Вместо ярких белых стен университета, длинных коридоров с отполированными полами, ровного гула голосов, телефонов, пейджеров, факсов, мониторов и лабораторного оборудования теперь был тихий деревенский домик — следы лап на кухонном полу, фотографии собак, выставленные в ряд на каминной полке, как снимки родственников. Элизабет прижалась к своему псу.
Мы уже не в Канзасе, Тотошка. Перспектива оказаться в бегах её совсем не радовала, скорее наоборот. И поймав себя на том, что ей страшно, она расстроилась ещё больше. Я думала, это так романтично — быть в изгнании. И где же тут очарование? Никакого очарования она не чувствовала — только неуверенность за жизнь любимого пса и вину за то, что она ломала свою карьеру.
Она услышала, как в дом входит Барбара. Австралийка мурлыкала себе под нос:
Давным-давно сидели мы под ивой,
Считали звезды, ждали мы рассвет…
Но много лет прошло, и дерева уж нет.
Мелодия и слова были печальны, но Элизабет не удержалась от улыбки: вот что может сделать с песней австралийский акцент. Она села на диване и быстро оценила ситуацию. Грязная, жалкая, безработная, скорее всего, исключённая из университета, бездомная, усталая, голодная, у неё проблемы с законом, и она провела ночь на чужом диване, пропахшем псиной. Неслабо для семи утра первого дня оставшейся жизни.
Барбара вошла с чашкой какао в одной руке и сэндвичем в другой.
— Вот, держи. Ты, наверное, умираешь от голода.
Отец Элизабет Барбару назвал бы «женщиной без прикрас». Достаточно умная, несколько грубоватая деревенская жительница без всяких претензий. Она была дружелюбна и хотела помочь, но ощущались в ней уверенность и скрытность — признак любви к уединению. Её не слишком заботило, что Элизабет о ней думает. И у неё удивительные карие глаза — с ленцой, со смешинкой, проницательные. В них отражалось многое. Элизабет никогда не сталкивалась с такими людьми и, представив, как Севилл пытается забрать Дамиана у австралийки, невольно улыбнулась.
— Как твой дружок? — спросила Барбара. Такса обнюхивала заднюю лапу Дамиана, свесившуюся с дивана.
— Очень слаб, — ответила Элизабет. — Не знаю, мне кажется, с ним что-то ещё не в порядке, и мы этого не заметили.
До десяти часов, казалось, ещё целая вечность. Ты дочь и внучка выдающихся врачей, как же ты можешь знать так мало о медицине? Элизабет стало стыдно: словно она должна была уделять больше внимания медицине и вообще ничего толком не знала об этом мире.
— Мы можем что-нибудь сделать, пока ждём? — с несчастным видом спросила она.
— Я давала ему антибиотики — самые сильные, что у меня были. Думаю, можно поставить капельницу, — сказала Барбара, — у меня тут есть все, что нужно, если хочешь. Тебе решать.
— Вы знаете, как это делать? Правда? Капельницу бы хорошо…
Барбара пожала плечами.
— У меня есть справочник. Я принесу.
Она ушла, оставив Элизабет в недоумении: откуда в доме такие вещи? Когда Барбара вернулась, девушка решилась её спросить.
— Шприц и прочее? Держу на всякий случай. Никогда не знаешь, что может понадобиться. Там, где я росла, в глуши, у нас не было всяких глупостей, вроде ветеринаров и прочего. Это основы, такое каждый должен был знать.
Барбара говорила и готовила капельницу. Потом опустилась на колени перед псом, и он стал разглядывать её полузакрытым здоровым глазом. Австралийка сощурилась ему в ответ.
— Он жутко выглядит. Вставал ночью?
— Нет, вообще не двигался.
— Думаю, это из-за кровотечения. Проклятье. Похоже, при драке в него воткнули что-то острое или сам напоролся. Ничего, сейчас поставим капельницу, пока доктор не приедет. Так, зажми-ка ему вену на ноге, вот так…
Пёс, видимо, начал доверять женщинам абсолютно и теперь без всяких эмоций наблюдал, как игла входит ему в вену на передней лапе. Элизабет откинулась назад, чтобы лучше видеть, как поступает лекарство.
— Барбара, а что вы имели в виду, когда сказали, что у вас был свой Дамиан?
— Погоди секунду. — Барбара ушла на кухню. Элизабет слышала, как хлопнула дверца холодильника и забулькало молоко. Барбара вернулась в комнату, села на кушетку и показала на стену над телевизором, всю завешанную фотографиями. На всех была одна собака.
— Он появился за пять лет до того, как я вышла замуж, и покинул меня через четыре года после… — Она умолкла, явно не желая заканчивать фразу, но затем продолжила: — Мы вместе многое пережили. Он был моим лучшим партнёром. А в Австралии — ты уже догадалась, откуда я родом, — партнёрство — очень важная часть жизни. Гораздо более крепкие узы, чем просто дружба, понимаешь? Твой партнёр — это твой партнёр, ты никогда его не бросишь. У тебя есть партнёры по работе, и в спорте, и… Ну, это тяжело описать, на самом деле, но если бы я была в Австралии и сказала бы кому-нибудь, что «Дамиан и Лиз — лучшие партнёры», там бы поняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Не понимаю, почему вы делаете все это для нас? Никто другой бы не стал. Любой захотел бы получить двадцать пять тысяч. Кто угодно.
— И ты? — резко и раздражённо спросила Барбара.
— Ну, нет, но я…
— Так, может, ты — не единственная в мире, кто думает, что друзья важнее денег?
— Да. Наверное. — В голосе Элизабет слышалось недоверие. Она повалилась на диван и положила руку на спину псу, чтобы чувствовать его, знать, что он и правда здесь, — и чтобы он знал, что она рядом. Единственное, чем она гордилась, — наконец-то она пришла ему на помощь.
Уже стоя в дверях, Барбара перевела взгляд с девушки на собаку. Её лицо странно изменилось — так свет играет с тенями в полях, когда сверху проносятся облака.
— У меня был свой Дамиан, — тихо сказала Барбара, — и я знаю, как это бывает. Знаю, чего это стоит. Вот почему двадцать пять тысяч долларов ничего для меня не значат. Спокойной ночи.
На следующее утро, едва открыв глаза, Элизабет поняла, что попала — не намеренно, а по воле случая — в абсолютно незнакомый мир, совсем не похожий на её уютное и рутинное прошлое. Она не сможет вернуться домой — по крайней мере, с собакой. Понятно, что и медицинский диплом она не получит. А если покажется на глаза отцу, он упечёт её в сумасшедший дом. Она изо всех сил старалась не допустить этого хаоса, но все случилось внезапно, и теперь ей было страшно. После того как мать их бросила, она росла в университетском медицинском центре, среди врачей, и проводила там больше времени, чем дома. По выходным сидела в лаборатории с цветными мелками или надувала хирургические перчатки, как воздушные шарики, дожидаясь, пока Дэйв или Билл закончат работу и заберут её домой. А здесь вместо людей, которых она хорошо знала, — высокомерных талантливых учёных и беспокойных ассистентов, — рядом оказалась сорокалетняя женщина, способная отказаться от двадцати пяти тысяч долларов ради бездомного пса. Вместо ярких белых стен университета, длинных коридоров с отполированными полами, ровного гула голосов, телефонов, пейджеров, факсов, мониторов и лабораторного оборудования теперь был тихий деревенский домик — следы лап на кухонном полу, фотографии собак, выставленные в ряд на каминной полке, как снимки родственников. Элизабет прижалась к своему псу.
Мы уже не в Канзасе, Тотошка. Перспектива оказаться в бегах её совсем не радовала, скорее наоборот. И поймав себя на том, что ей страшно, она расстроилась ещё больше. Я думала, это так романтично — быть в изгнании. И где же тут очарование? Никакого очарования она не чувствовала — только неуверенность за жизнь любимого пса и вину за то, что она ломала свою карьеру.
Она услышала, как в дом входит Барбара. Австралийка мурлыкала себе под нос:
Давным-давно сидели мы под ивой,
Считали звезды, ждали мы рассвет…
Но много лет прошло, и дерева уж нет.
Мелодия и слова были печальны, но Элизабет не удержалась от улыбки: вот что может сделать с песней австралийский акцент. Она села на диване и быстро оценила ситуацию. Грязная, жалкая, безработная, скорее всего, исключённая из университета, бездомная, усталая, голодная, у неё проблемы с законом, и она провела ночь на чужом диване, пропахшем псиной. Неслабо для семи утра первого дня оставшейся жизни.
Барбара вошла с чашкой какао в одной руке и сэндвичем в другой.
— Вот, держи. Ты, наверное, умираешь от голода.
Отец Элизабет Барбару назвал бы «женщиной без прикрас». Достаточно умная, несколько грубоватая деревенская жительница без всяких претензий. Она была дружелюбна и хотела помочь, но ощущались в ней уверенность и скрытность — признак любви к уединению. Её не слишком заботило, что Элизабет о ней думает. И у неё удивительные карие глаза — с ленцой, со смешинкой, проницательные. В них отражалось многое. Элизабет никогда не сталкивалась с такими людьми и, представив, как Севилл пытается забрать Дамиана у австралийки, невольно улыбнулась.
— Как твой дружок? — спросила Барбара. Такса обнюхивала заднюю лапу Дамиана, свесившуюся с дивана.
— Очень слаб, — ответила Элизабет. — Не знаю, мне кажется, с ним что-то ещё не в порядке, и мы этого не заметили.
До десяти часов, казалось, ещё целая вечность. Ты дочь и внучка выдающихся врачей, как же ты можешь знать так мало о медицине? Элизабет стало стыдно: словно она должна была уделять больше внимания медицине и вообще ничего толком не знала об этом мире.
— Мы можем что-нибудь сделать, пока ждём? — с несчастным видом спросила она.
— Я давала ему антибиотики — самые сильные, что у меня были. Думаю, можно поставить капельницу, — сказала Барбара, — у меня тут есть все, что нужно, если хочешь. Тебе решать.
— Вы знаете, как это делать? Правда? Капельницу бы хорошо…
Барбара пожала плечами.
— У меня есть справочник. Я принесу.
Она ушла, оставив Элизабет в недоумении: откуда в доме такие вещи? Когда Барбара вернулась, девушка решилась её спросить.
— Шприц и прочее? Держу на всякий случай. Никогда не знаешь, что может понадобиться. Там, где я росла, в глуши, у нас не было всяких глупостей, вроде ветеринаров и прочего. Это основы, такое каждый должен был знать.
Барбара говорила и готовила капельницу. Потом опустилась на колени перед псом, и он стал разглядывать её полузакрытым здоровым глазом. Австралийка сощурилась ему в ответ.
— Он жутко выглядит. Вставал ночью?
— Нет, вообще не двигался.
— Думаю, это из-за кровотечения. Проклятье. Похоже, при драке в него воткнули что-то острое или сам напоролся. Ничего, сейчас поставим капельницу, пока доктор не приедет. Так, зажми-ка ему вену на ноге, вот так…
Пёс, видимо, начал доверять женщинам абсолютно и теперь без всяких эмоций наблюдал, как игла входит ему в вену на передней лапе. Элизабет откинулась назад, чтобы лучше видеть, как поступает лекарство.
— Барбара, а что вы имели в виду, когда сказали, что у вас был свой Дамиан?
— Погоди секунду. — Барбара ушла на кухню. Элизабет слышала, как хлопнула дверца холодильника и забулькало молоко. Барбара вернулась в комнату, села на кушетку и показала на стену над телевизором, всю завешанную фотографиями. На всех была одна собака.
— Он появился за пять лет до того, как я вышла замуж, и покинул меня через четыре года после… — Она умолкла, явно не желая заканчивать фразу, но затем продолжила: — Мы вместе многое пережили. Он был моим лучшим партнёром. А в Австралии — ты уже догадалась, откуда я родом, — партнёрство — очень важная часть жизни. Гораздо более крепкие узы, чем просто дружба, понимаешь? Твой партнёр — это твой партнёр, ты никогда его не бросишь. У тебя есть партнёры по работе, и в спорте, и… Ну, это тяжело описать, на самом деле, но если бы я была в Австралии и сказала бы кому-нибудь, что «Дамиан и Лиз — лучшие партнёры», там бы поняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113