Дамиан не мог понять, почему Единственная просит его говорить, когда Белая Боль стоит здесь, готовый забрать его, как только он это сделает. Он и не пытался понять мотивы людей, не собачье это дело — размышлять о причинах человеческих желаний. Пёс просто хотел порадовать Элизабет — так же сильно, как не хотел провоцировать сильного и жуткого альфа-лидера, стоящего у стены.
Элизабет мягко опустила руку на голову Дамиана — простой жест, от которого пёс снова затрепетал. Однако эта дрожь отличалась от нервного напряжения, которое вызывал в нем мужчина. Дамиан был не в состоянии понять, почему Единственная так действует на него, почему он так предан существу другого вида. Узы между ними — девушкой и собакой — зародились в глубочайшей древности, когда их предки стали союзниками в борьбе за выживание в суровом и безжалостном мире. Абсолютное доверие тяжко далось диким людям и ещё более диким собакам, но оно возникло, это полное доверие. Дом, сердце и даже дети, в конечном счёте, вверялись заботам плотоядных животных, прежде казавшихся смертельно опасными. Любовь Дамиана к Элизабет была истинной любовью настоящей собаки к Единственной, к избранной, за которой стоит следовать. Она возникла в том уголке его души, откуда берут начало чистота, глубина и отчаяние, и горела подлинным, земным огнём.
Севилл переступил с ноги на ногу, и Дамиан вздрогнул. Вот и все. Дамиан посмотрел на Элизабет, посмотрел на Севилла. Голос громко и настойчиво повторил:
Здесь Белая Боль.
Это Плохо.
Лежи смирно.
И все же душа Элизабет тихо взывала к нему, и он чувствовал её, как ускользающий в порыве ветра запах, слабый, но ощутимый. Элизабет гладила его по голове, Дамиан поднял на неё глаза и неловко заскулил: страх перед Севиллом вытесняла более сильная эмоция, и от этого становилось больно.
— Сделай это для меня, дружок. Мы пройдём через это месте, — прошептала она.
Они встретились взглядами, и чудо свершилось. В это мгновение он стал её собакой, а она стала его богиней. Он должен её защищать, служить ей. В его венах текла кровь самых решительных и преданных собак в истории, и Дамиан словно вернулся домой: он осознал, что его долг — служить другому созданию, а не себе самому. Странное товарищество — эта волшебная связь бросила вызов привычному инстинкту выживания. Желая умереть за неё, он мог смело встретить любые лишения. Девушка осторожно нагнулась к Дамиану, и пёс шагнул под её руку. Её прикосновение удержало его на месте.
— Ты доверился мне, Дами, и дальше мы будем вместе. — Она вытащила карточки, а Дамиан смотрел по очереди то на неё, то на мужчину. — Не смотри на него, смотри на меня. Здесь только ты и я, дружок, — произнесла она медленно, — ты и я, так было всегда. А теперь, — она подняла жёлтую карточку, — что это?
Дамиан корчился в сомнениях, а Элизабет хотела, чтобы он говорил, и в её голосе он слышал отчаяние. Он чувствовал, что она расстроена. Если Севилл сделает с ним что-нибудь плохое, произойдёт это потому, что Единственная просила его говорить, но все же это Её просьба. Дамиан, пёс, выросший в одиночестве, всегда желал подчинения человеку, но никогда не знал его и теперь внутренне соглашался на то, чтобы его воля слилась с её волей.
— Жел… — Это был хриплый шёпот, предназначенный ей одной. Дамиан готов был вызвать гнев Севилла ради неё. С этого момента он не мог отказать ей ни в чем. Пёс скосил глаза на мужчину, ожидая его действий.
Ничего не произошло.
Элизабет протянула руку, погладила его. Её глаза сияли, она часто моргала.
— Хорошо! — горячо прошептала она. — Хорошо.
Она схватила его за обе щеки и нежно покачала его голову. Он сделал ей приятное и наслаждался этим чувством, неторопливо постукивая хвостом от радости. Глубокое, граничащее с болью счастье заслужить её одобрение было ценнее чего бы то ни было. Ни гордость, ни философия не могли помешать его радости.
— Видишь, — сказал Севилл, — это было не так трудно.
Она готова была задушить его в этот момент.
Томас Оуэн, четвёртый из восьми детей, родившихся и выросших в трейлерном парке, приткнувшемся за чахлой полоской елей у заброшенного деревенского шоссе, ещё в ранней юности приобрёл два непоколебимых убеждения. Первое: если он будет хорошо себя вести и сумеет угодить Богу, то в будущем сможет заслужить восхитительное вознаграждение. Эту веру он унаследовал от матери, одной из самых стойких и выносливых натур, какие только и выживают под жестоким южным солнцем Луизианы. Земные вещи проходят, говорила мать своему молчаливому сыну, и бренный мир наполнен скорбью и бедствиями, которые испытывают и искушают человеческую веру.
Её глубокая и простая вера требовала искать смысл в этой жизни. Убогая реальность их существования была очевидна для юных обитателей крошечного трейлера, и глаза Томаса, слишком серьёзные для человечка его возраста, смотрели, как мать в одиночку справляется с жизненными испытаниями. Её готовность молча выносить превратности судьбы привела к тому, что некоторые дети подняли на смех такое долготерпение, сочтя его слабостью. Старшие дети быстро покинули её, ощущая себя униженными и преданными: ни себя, ни их не могла защитить она от варварских издевательств отца, когда тот изредка появлялся дома. Однако юный Томас знал — со всей сыновней преданностью, — что мать заботится о них и её верное сердце не разорвалось до сих пор только потому, что она такая сильная. Мать была его героем, и он никогда не подвергал сомнению её приверженность многочисленным и зачастую несправедливо строгим догматам её религии.
Второе убеждение Томаса явилось скорее результатом наследственности, нежели обстоятельств жизни. Предки его были отважными густоволосыми саксами, что заполонили всю Южную Англию, устроились на новом месте и смешались с основным населением феодального острова. Мужественные и верные, его предки служили множеству лордов, передавая по наследству фамильные черты, благодаря которым становились крепкими фермерами, преданными вассалами и честнейшими дворецкими. Главной чертой характера Томаса Оуэна была непоколебимая надёжность.
У Томаса не было никаких шансов получить высшее образование, о котором он так мечтал, и поэтому он ухватился за возможность работать в университете с кем-нибудь из хорошо известных учёных. Том относился к доктору Севиллу с благоговейным трепетом и был очень доволен, что сможет изучать медицину, работая и общаясь с таким блестящим учёным. Том уже примирился с мыслью, что из-за некоторых семейных обязательств у него никогда не будет диплома. С благодарностью и с небрежного благословения Севилла Том погрузился в море учебного материала, который его окружал. Быстро и жадно впитывая знания, он немедленно усвоил, что, когда разговор заходит о профессиональных тонкостях, ему нужно помалкивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113