Даже теперь их верность держится на одном лишь золоте, которым я так щедро осыпаю их. Скоро и это изменится.
– А эта… болезнь, которой ты так боишься, кузен. Что это за болезнь?
– Нищета, кузен, – сурово ответил Вацлав Данилов. – Мы уже много столетий живем за счет труда миллионов и миллионов рабов – и она настигает нас. Боюсь, мы окажемся в безнадежном меньшинстве. Возможно, мы даже вымрем.
– Вымрем!
– В будущем нас постигнет та же участь, которая постигла рабовладельцев в Америке и аристократов во Франции. – Я также хочу, чтобы ты начал составлять опись и переправлять самые лучшие предметы искусства и антиквариата в наше поместье в Женеве. Я чувствую, что там они будут в большей безопасности.
Потерявший дар речи Коковцов смог лишь кивнуть в ответ, стараясь сообразить, когда Вацлав затеял все это. Казалось, он предусмотрел все.
Князь заглянул в документ и отложил его в сторону. Он еще раз тяжело вздохнул.
– Я хочу, чтобы ты, как только поделишь уральские угодья, – добавил он, – немедленно перевел вырученные от продажи каждого участка деньги в Даниловский банк в Женеве. Я не хочу ждать, пока соберется вся сумма. К тому времени может быть поздно, и потери будут астрономическими. Я также хочу, чтобы ты перевел всю нашу наличность в швейцарские франки и переслал их из страны.
– Как пожелаешь. – В голове Коковцова вихрем кружились мысли, и ему никак не удавалось разобраться в них. Пока ему было проще соглашаться со всеми распоряжениями кузена.
– И последнее.
– Да? Что еще может быть?
– Наш поезд.
– А что с ним?
– Он готов к внезапному отъезду?
– Да, стоит на нашей ветке, там, где всегда.
Князь сжал губы.
– С этой минуты он должен быть готов в любую минуту, независимо от того, где мы находимся – в Крыму, Москве или здесь. Я хочу, чтобы он всегда был полностью загружен углем, а паровозная бригада находилась на своих местах. Это также означает, что бригада должна быть в полном составе. Да, и пусть прицепят впереди еще два вагона с углем.
– Послушай, Вацлав… Князь остановил графа знаком.
– Я еще не закончил. Я также хочу, чтобы к составу прицепили еще шесть пустых багажных вагонов и два пассажирских, готовых к загрузке через несколько часов после получения уведомления.
Потерявший дар речи граф не сводил с него глаз и не мог двинуться с места. Вацлав Данилов молчал.
Немного оправившись, граф Коковцов нетвердым голосом произнес:
– Вацлав! Ну и напугал ты меня.
Вацлав по-прежнему молчал.
Граф поежился.
– Смею заметить, твой план, на случай всяких непредвиденных обстоятельств, конечно, хорош, но тот размах, который ты предлагаешь… не кажется ли тебе, что ты слишком далеко зашел?
– Боюсь, я не зашел так далеко, как надо бы. Да, очень важно, чтобы во внешнем виде поезда не было ничего необычного и бросающегося в глаза, если мы будем вынуждены предпринять довольно поспешный… отъезд. Чтобы поезд выглядел самым обычным образом, наши гербы должны быть удалены с паровоза и вагонов.
Страх окончательно сковал графа Коковцова.
– Вацлав, ради нашего блага я надеюсь, что ты не угадаешь развитие событий.
– Я тоже, поверь мне. В точности исполняй все мои распоряжения. И не подведи меня. – Князь властно кивнул. – А сейчас можешь идти. У тебя очень много дел.
Граф Коковцов встал и поспешно удалился. Мысли путались в его голове. Он был рад тому, что может уйти и спокойно все обдумать.
Очутившись на своей половине, Коковцов позвонил, чтобы ему принесли водки со льда, и стал пить прямо из бутылки, размышляя об услышанном и не сводя глаз с пляшущих языков пламени. Вскоре ледяной жар водки и исходящее от душистой хвойной древесины тепло начали постепенно растапливать его страхи.
«Совершенно очевидно, что Вацлав все предусмотрел, так к чему же без нужды беспокоиться по поводу неопределенного будущего? – спрашивал он себя. – Кроме того, во всем надо видеть хорошие стороны. Если что-нибудь…»
Сердце у графа в груди бешено застучало, и он резко выпрямился в кресле.
Если что-нибудь произойдет, ветры политических перемен ему только на руку. Его комиссионные от всех сделок, которые он совершал для Даниловых, обычно составляли пять процентов, и он их заработает на продаже уральских поместий. Пять процентов от продажи двадцати девяти миллионов акров составят кругленькую сумму. А кроме того, у него появилась идеальная возможность получить еще немного сверх этой суммы. В конце концов, когда речь идет о двадцати девяти миллионах акров, никто и не заметит потери миллиона или двух.
«Черт, – подумал он, делая еще один глоток, – передо мной открывается отличная возможность разбогатеть».
А тем временем состояние Даниловых будет постепенно уплывать в Швейцарию.
В середине января к Сенде начали возвращаться ее энергия и решительность.
В конце концов она была вынуждена смириться с тем, что Шмария оставил ее, и решила, что чахнуть во дворце, может, и пристало романтическим героиням, но в реальной жизни это связано со слишком большими неудобствами, поэтому она, призвав на помощь оставшиеся у нее силы, вернулась к жизни.
Хотя Сенда и не смогла выступить в «Вишневом саде» на сцене Юсуповского дворца, графиня Флорински договорилась о двух других спектаклях, которые должны были вскоре состояться: один в Елагинском дворце, а другой – у Строгановых.
– Это слишком скоро, Флора! – ошеломленно пыталась отговориться Сенда, когда графиня Флорински сообщила ей о предстоящих спектаклях. – Я просто не могу. Еще слишком рано!
– Но ты просто обязана! – вскричала графиня. – Не ради себя, разумеется. Мы всегда сможем позаботиться о тебе и малышке. Но как быть с остальной труппой? Голубушка, я знаю, что они рассчитывают на тебя. Если ты не примешь эти предложения, что с ними станет?
«Действительно, что?» – мрачно спрашивала себя Сенда, не видя выхода из затруднительного положения, в котором очутилась.
Последующие недели оказались до отказа наполненными всеми теми изнурительными делами, которые были так необходимы для ее воскрешения. Это был утомительный, но в то же время приятный переходный период, и у нее почти не оставалось времени, чтобы скорбеть о Шмарии, за что она была крайне благодарна. Графиня Флорински, подобно доброй фее, достала показавшуюся Сенде астрономической сумму денег.
– Это всего лишь аванс, моя дорогая. Вторая половина – потом, – объяснила ей графиня, засовывая новые хрустящие банкноты в обмякшую руку Сенды. И бойко добавила к этому еще одну ложь: – Разумеется, я вычла мои комиссионные, об этом можешь не волноваться.
К началу февраля Сенда практически встала на ноги. В пятницу утром, шестого февраля, графиня ввела ее в то, что она называла «скромной, но респектабельной» квартирой недалеко от Академии художеств, с высокими потолками и большими прямоугольными окнами, выходящими на Неву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– А эта… болезнь, которой ты так боишься, кузен. Что это за болезнь?
– Нищета, кузен, – сурово ответил Вацлав Данилов. – Мы уже много столетий живем за счет труда миллионов и миллионов рабов – и она настигает нас. Боюсь, мы окажемся в безнадежном меньшинстве. Возможно, мы даже вымрем.
– Вымрем!
– В будущем нас постигнет та же участь, которая постигла рабовладельцев в Америке и аристократов во Франции. – Я также хочу, чтобы ты начал составлять опись и переправлять самые лучшие предметы искусства и антиквариата в наше поместье в Женеве. Я чувствую, что там они будут в большей безопасности.
Потерявший дар речи Коковцов смог лишь кивнуть в ответ, стараясь сообразить, когда Вацлав затеял все это. Казалось, он предусмотрел все.
Князь заглянул в документ и отложил его в сторону. Он еще раз тяжело вздохнул.
– Я хочу, чтобы ты, как только поделишь уральские угодья, – добавил он, – немедленно перевел вырученные от продажи каждого участка деньги в Даниловский банк в Женеве. Я не хочу ждать, пока соберется вся сумма. К тому времени может быть поздно, и потери будут астрономическими. Я также хочу, чтобы ты перевел всю нашу наличность в швейцарские франки и переслал их из страны.
– Как пожелаешь. – В голове Коковцова вихрем кружились мысли, и ему никак не удавалось разобраться в них. Пока ему было проще соглашаться со всеми распоряжениями кузена.
– И последнее.
– Да? Что еще может быть?
– Наш поезд.
– А что с ним?
– Он готов к внезапному отъезду?
– Да, стоит на нашей ветке, там, где всегда.
Князь сжал губы.
– С этой минуты он должен быть готов в любую минуту, независимо от того, где мы находимся – в Крыму, Москве или здесь. Я хочу, чтобы он всегда был полностью загружен углем, а паровозная бригада находилась на своих местах. Это также означает, что бригада должна быть в полном составе. Да, и пусть прицепят впереди еще два вагона с углем.
– Послушай, Вацлав… Князь остановил графа знаком.
– Я еще не закончил. Я также хочу, чтобы к составу прицепили еще шесть пустых багажных вагонов и два пассажирских, готовых к загрузке через несколько часов после получения уведомления.
Потерявший дар речи граф не сводил с него глаз и не мог двинуться с места. Вацлав Данилов молчал.
Немного оправившись, граф Коковцов нетвердым голосом произнес:
– Вацлав! Ну и напугал ты меня.
Вацлав по-прежнему молчал.
Граф поежился.
– Смею заметить, твой план, на случай всяких непредвиденных обстоятельств, конечно, хорош, но тот размах, который ты предлагаешь… не кажется ли тебе, что ты слишком далеко зашел?
– Боюсь, я не зашел так далеко, как надо бы. Да, очень важно, чтобы во внешнем виде поезда не было ничего необычного и бросающегося в глаза, если мы будем вынуждены предпринять довольно поспешный… отъезд. Чтобы поезд выглядел самым обычным образом, наши гербы должны быть удалены с паровоза и вагонов.
Страх окончательно сковал графа Коковцова.
– Вацлав, ради нашего блага я надеюсь, что ты не угадаешь развитие событий.
– Я тоже, поверь мне. В точности исполняй все мои распоряжения. И не подведи меня. – Князь властно кивнул. – А сейчас можешь идти. У тебя очень много дел.
Граф Коковцов встал и поспешно удалился. Мысли путались в его голове. Он был рад тому, что может уйти и спокойно все обдумать.
Очутившись на своей половине, Коковцов позвонил, чтобы ему принесли водки со льда, и стал пить прямо из бутылки, размышляя об услышанном и не сводя глаз с пляшущих языков пламени. Вскоре ледяной жар водки и исходящее от душистой хвойной древесины тепло начали постепенно растапливать его страхи.
«Совершенно очевидно, что Вацлав все предусмотрел, так к чему же без нужды беспокоиться по поводу неопределенного будущего? – спрашивал он себя. – Кроме того, во всем надо видеть хорошие стороны. Если что-нибудь…»
Сердце у графа в груди бешено застучало, и он резко выпрямился в кресле.
Если что-нибудь произойдет, ветры политических перемен ему только на руку. Его комиссионные от всех сделок, которые он совершал для Даниловых, обычно составляли пять процентов, и он их заработает на продаже уральских поместий. Пять процентов от продажи двадцати девяти миллионов акров составят кругленькую сумму. А кроме того, у него появилась идеальная возможность получить еще немного сверх этой суммы. В конце концов, когда речь идет о двадцати девяти миллионах акров, никто и не заметит потери миллиона или двух.
«Черт, – подумал он, делая еще один глоток, – передо мной открывается отличная возможность разбогатеть».
А тем временем состояние Даниловых будет постепенно уплывать в Швейцарию.
В середине января к Сенде начали возвращаться ее энергия и решительность.
В конце концов она была вынуждена смириться с тем, что Шмария оставил ее, и решила, что чахнуть во дворце, может, и пристало романтическим героиням, но в реальной жизни это связано со слишком большими неудобствами, поэтому она, призвав на помощь оставшиеся у нее силы, вернулась к жизни.
Хотя Сенда и не смогла выступить в «Вишневом саде» на сцене Юсуповского дворца, графиня Флорински договорилась о двух других спектаклях, которые должны были вскоре состояться: один в Елагинском дворце, а другой – у Строгановых.
– Это слишком скоро, Флора! – ошеломленно пыталась отговориться Сенда, когда графиня Флорински сообщила ей о предстоящих спектаклях. – Я просто не могу. Еще слишком рано!
– Но ты просто обязана! – вскричала графиня. – Не ради себя, разумеется. Мы всегда сможем позаботиться о тебе и малышке. Но как быть с остальной труппой? Голубушка, я знаю, что они рассчитывают на тебя. Если ты не примешь эти предложения, что с ними станет?
«Действительно, что?» – мрачно спрашивала себя Сенда, не видя выхода из затруднительного положения, в котором очутилась.
Последующие недели оказались до отказа наполненными всеми теми изнурительными делами, которые были так необходимы для ее воскрешения. Это был утомительный, но в то же время приятный переходный период, и у нее почти не оставалось времени, чтобы скорбеть о Шмарии, за что она была крайне благодарна. Графиня Флорински, подобно доброй фее, достала показавшуюся Сенде астрономической сумму денег.
– Это всего лишь аванс, моя дорогая. Вторая половина – потом, – объяснила ей графиня, засовывая новые хрустящие банкноты в обмякшую руку Сенды. И бойко добавила к этому еще одну ложь: – Разумеется, я вычла мои комиссионные, об этом можешь не волноваться.
К началу февраля Сенда практически встала на ноги. В пятницу утром, шестого февраля, графиня ввела ее в то, что она называла «скромной, но респектабельной» квартирой недалеко от Академии художеств, с высокими потолками и большими прямоугольными окнами, выходящими на Неву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146