– Ну, если ты настаиваешь, – не очень убедительно пробормотала она.
– Обещай мне!
– Я обещаю.
У Голди вырвался глубокий вздох облегчения. Затем она обняла внучку и стала укачивать, как маленькую. Сама Голди тоже плакала, не из-за потерянной любви, а потому что знала, что, настаивая на том, чтобы Сенда вышла замуж за Соломона, она предала свою внучку, самого дорогого для нее человека на земле.
– Вот увидишь, – ласково шептала старая женщина, – все образуется.
Сенда осторожно высвободилась из бабушкиных объятий.
– Замужество означает… столько разных вещей.
– Ты должна лишь исполнять свой долг.
– Но ведь мне придется… ты знаешь, ночью…
– Это все совершенно естественно, – сурово ответила Голди. – Сейчас не время думать о твоих супружеских обязанностях. Со временем ты к этому привыкнешь.
Но Сенда так и не смогла к этому привыкнуть.
В первую брачную ночь, когда Соломон церемонно снимал с себя свой лучший костюм, аккуратно складывая на стул каждую вещь, прежде чем перейти к следующей, Сенда почувствовала, как тошнота подкатывает к ее горлу.
Она повернулась к нему спиной: обнаженный, он был ей еще более противен, чем в одежде. Ее тошнило при виде его густой бороды и еще более густых темных волос на теле. Его бледное тощее тело и тонкий, торчащий вверх член вызывали у нее невыносимое отвращение. Когда он, обнаженный, скользнул к ней под покрывало, она не шевельнулась и лежала неподвижно, как скала.
– Спокойной ночи, Соломон! – с резкой категоричностью сказала она, по самую шею натягивая на себя одеяло.
Его руки под одеялом задвигались.
– Я люблю тебя, Сенда, – мягко проговорил он.
– Я устала, – послышалось в ответ. Ей хотелось выпрыгнуть из кровати и прямо как есть, в теплой ночной рубашке, выбежать на улицу и помчаться домой, в свою родную кровать в комнате, где они спали с бабушкой Голди. Но она знала, что не осмелится сделать это. Данным ею словом и долгом она была принуждена делить с Соломоном его жизнь и постель. Все остальное было немыслимо.
Сенда съежилась, ощутив его неуклюжий мокрый поцелуй на своем затылке.
– Я… я себя неважно чувствую, – умоляюще сказала она, борясь с подступающей к горлу тошнотой. – Наверное, от вина или от всех этих танцев…
– Ты меня не любишь? – Соломон казался обиженным. Он еще ближе подвинулся к ней, и Сенда почувствовала, как его влажный пенис прижался прямо к ее ягодицам.
– Разумеется, я люблю тебя, Соломон, – покорно проговорила девушка. Она ощущала на себе его пронзительный взгляд и была рада тому, что лежит к нему спиной, а ее пышные блестящие медно-красные волосы скрывают, подобно вуали, ее лицо. От этого она чувствовала себя в большей безопасности и изоляции, а он не мог видеть на ее лице отвращения.
– Что-то случилось? – продолжал настаивать Соломон.
– Ничего такого, что не прошло бы после короткого сна, – солгала Сенда. – А сейчас, пожалуйста, погаси свет и дай мне уснуть. Может быть, завтра…
Но когда настало завтра, она нашла другой предлог, и на следующую ночь тоже. Один день без любви следовал за другим, и в конце концов Соломон сдался. Сенда была его женой во всех отношениях, кроме одного.
– Многим женщинам это не нравится, – говорил ему отец. – Со временем это проходит.
Но Сенда никогда не удовлетворяла физические потребности Соломона. А ее собственную страсть удовлетворял Шмария на лесной прогалине, когда она открывала ему то, что никогда не позволяла себе открыть его брату, своему мужу.
Шмарии она предлагала выдающиеся вперед гордые спелые соски своих полных грудей и свой мягкий, сильный живот. Шмарии она предлагала свои худые бедра и вьющиеся медные волосы на лобке, за которыми начиналась самая нежная и потаенная часть женского естества.
Это Шмария, а не Соломон, овладевал ею, вновь и вновь доводя ее до бурного оргазма, заставляя ее чувствовать себя любимой и совершенной.
Именно поэтому сейчас она сидела на условленном месте на прогалине березового леса и снова, затаив дыхание и чувствуя, как кровь приливает к ее щекам, ожидала его прихода. Она представляла себе его сильное тело поверх своего, его жадные губы на своих губах, его язык на своей груди и потом ниже, между ногами, пока в конце концов она не взмолится, чтобы он взял ее. Господи, как она любила заниматься с ним любовью, как всегда была ненасытна, пока они снова и снова предавались страсти в эти украденные часы, что проводили вдвоем!
Треск сломанной ветки пробудил ее от грез. Сенда распрямилась, оглядывая изумрудными глазами деревья в поисках Шмарии.
– Шмария, – нежно позвала она; сердце ее громко стучало от возбуждения. – Шмария, я здесь. Шмария! Ради бога, Шмария! Что с тобой случилось?
Она прижала руку к груди, ее точеные тонкие ноздри раздулись, а глаза стали огромными как блюдца. На одно долгое, страшное мгновение ее сердце остановилось, но через минуту отчаянно заколотилось.
Шмария молчал. Протягивая вперед руки, он неуверенно, как пьяный, шел ей навстречу, но она знала, знала совершенно точно, это подсказывало ей сердце, что не вино заставляло его шататься. Что-то с ним случилось. Он ранен. О Господи! Его лоб был рассечен, и оттуда текла кровь.
Вскрикнув, приказала себе подняться на ноги и быстро побежала меж деревьев ему навстречу. Добежав до него, она обняла его и, осторожно усадив на землю, приложила его голову к стволу березы.
– Не волнуйся, – проговорил он, тяжело дыша. – Я упал. С лошади. Со мной все в порядке.
– Ничего не говори сейчас, просто отдыхай, – коротко приказала Сенда и заторопилась назад к источнику. Дойдя до него, сорвала с пояса свой любимый алый шарф, наклонилась над небольшой заводью, опустила его в ледяную воду и держала там до тех пор, пока не убедилась, что шерсть как следует промокла. Затем поспешила назад.
Она опустилась перед ним на колени и осторожно промыла ему рану на голове. Вода стекала по его лицу и капала за воротник.
Пока Сенда смывала кровь, Шмария сидел с ничего не выражающим лицом и закрытыми глазами, вытянув перед собой длинные мускулистые ноги. Как и ей, ему исполнилось шестнадцать лет. Без ботинок в нем было больше шести футов роста, и даже сейчас, когда его лицо с гордыми чертами было в крови, а золотистые волосы растрепаны, она не могла не любоваться его мужественным видом. Несмотря на крупное телосложение и развитую мускулатуру, в нем не было ни единой унции лишнего веса. Он отличался здоровьем человека, большую часть времени проводящего на открытом воздухе. И он был красив… так невероятно красив, что у нее сжималось сердце: с чувственными от природы красными губами, дерзкими синими, как сапфир, глазами, в которых постоянно светилось веселое презрение, и чисто выбритым мощным раздвоенным подбородком, нахально выдающимся вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146