Рози
тоже поднялась. И только сейчас, когда разговор практически
закончился, ей пришел на ум самый элементарный вопрос:
- Анна, а когда я смогу переехать в новую квартиру?
- Хоть завтра, если захотите.
Анна наклонилась и подняла картину. Она задумчиво посмотрела на
слова, написанные углем на обратной стороне полотна, затем повернула
ее к себе.
- Вы сказали, она странная, - сказала Рози. - Почему?
Анна ногтем постучала по стеклу.
- Потому что женщина располагается в самом центре, однако
изображена спиной к зрителю. Мне такой подход к рисунку, который во
всех остальных отношениях выполнен в традиционной манере,
представляется весьма оригинальным. - Она бросила искоса взгляд на
Рози, а когда заговорила снова, в речи слышалась некоторая неловкость,
словно она извинялась. - И здание у подножия холма не вписывается в
перспективу, если вы заметили.
- Я знаю. Человек, который продал мне картину, сказал об этом.
Мистер Леффертс считает, что автор сделал это намеренно. Иначе, как он
утверждает, потеряются какие-то детали.
- Наверное, он прав. - Взгляд Анны задержался на картине еще на
несколько секунд. - Все-таки в ней что-то есть, правда? Что-то от
штиля.
- Простите? Я не совсем поняла, что вы имеете в виду. Анна
рассмеялась.
- Я и сама не понимаю... как бы там ни было, в ней есть нечто,
заставляющее меня вспоминать романтические новеллы. Сильные мужчины,
страстные женщины, гормональные вихри. Штиль - единственное слово,
которое приходит мне в голову, ничего лучшего для описания своих
чувств я подобрать не могу. Что-то вроде затишья перед штормом. Может,
потому что небо такое? - Она опять повернула картину и посмотрела на
надпись углем. - Не это ли в первую очередь привлекло ваше внимание?
Ваше собственное имя?
- Нет, - покачала головой Рози. - К тому времени, когда я увидела
надпись, я уже знала, что куплю картину. - Она улыбнулась. - Пожалуй,
это просто совпадение - из тех, которым нет места в обожаемых вами
романтических книгах.
- Понятно. - Однако весь вид Анны свидетельствовал о том, что она
совершенно ничего не понимает.
Анна провела подушечкой большого пальца по надписи. Буквы легко
размазались.
- Да, - сказала Рози. Неожиданно, без всякой на то причины, она
ощутила прилив тревоги. Как будто в этот момент в том другом часовом
поясе, где уже начался настоящий вечер, кто-то подумал о ней. - В
конце концов, Роуз - довольно распространенное имя, в отличие от
Евангелины или, к примеру, Петронеллы.
- Наверное, вы правы. - Анна передала ей полотно. - И все-таки
забавно, что название картины выведено углем, согласитесь.
- Почему же?
- Уголь очень легко стирается. Если надпись не защитить - а на
вашей картине она не защищена, - она превращается в грязное пятно
буквально за считанные дни. "Мареновая Роза". Думаю, это было написано
совсем недавно. Но почему? {Сама} картина выглядит почтенно, ей,
должно быть, лет сорок, и я не удивлюсь, если на самом деле она
написана восемьдесят или сто лет назад. И в ней есть еще одна странная
деталь.
- Какая?
- Отсутствует подпись художника, - сказала Анна.
IV. СИЯЮЩИЙ ЛУЧ
1
Норман покинул родной город в воскресенье, за день до того, как
Рози должна была приступить к новой работе... работе, с которой она
вряд ли справится. Во всяком случае, ей так казалось. Он уехал
автобусом компании "Континентал экспресс", отправлявшимся в
одиннадцать ноль пять. Им двигали не мотивы экономии; он поставил
перед собой задачу - {жизненно важную} задачу - проникнуть в мысли, в
сознание, в голову Роуз. Норман до сих пор не желал признаться самому
себе, насколько сильно потряс его абсолютно неожиданный уход жены. Он
старательно убеждал себя в том, что его в первую очередь вывело из
себя похищение кредитной карточки - только похищение карточки, и
ничего более, - однако в душе понимал, что это не так. Хуже всего то,
что у него не возникло ни малейших подозрений. Ни малейшего
предчувствия. Даже интуиция не сработала.
В их семейной жизни был продолжительный период, когда он мог
похвастаться тем, что знает каждую ее мысль при пробуждении, может с
почти стопроцентной уверенностью сказать, что ей снилось ночью. Тот
факт, что все разом изменилось, сводил его с ума. Самые сильные страхи
- не выраженные словесно, однако не совсем укрывшиеся от глубинного
самоанализа - он испытывал, когда думал, что она, возможно, замышляла
и планировала побег в течение недель, месяцев, а то и года. Знай он
правду о том, как и почему она сбежала (говоря иначе, знай он о
единственной капельке крови, которую она обнаружила на пододеяльнике),
он, пожалуй, чувствовал бы себя спокойнее. А может, и наоборот,
нервничал бы сильнее, чем когда-либо.
Как бы там ни было, он понял, что его первоначальное намерение -
снять, выражаясь образно, шляпу мужа и надеть фуражку полицейского -
ошибочно. После разговора с Оливером Роббинсом он решил, что должен
снять {оба} этих головных убора и надеть что-то из ее гардероба. Он
обязан думать точно так же, как и она, и поездка автобусом, в котором
покинула город Роуз, призвана положить начало этому преображению.
Он поднялся по ступенькам в автобус, держа в руке сумку с вещами
первой необходимости и сменой одежды, и остановился у сиденья
водителя, глядя на проход между креслами.
- Решил передохнуть, приятель? - раздался голос следующего за ним
мужчины.
- Решил узнать, каково чувствовать себя со сломанным носом? -
мгновенно отозвался Норман. Стоявший за ним пассажир счел за благо
промолчать.
Норман задержался еще на несколько секунд, решая, на какое кресло
он
{(она)}
сядет, затем двинулся по проходу, пробираясь к выбранному месту.
Она ни в коем случае не пойдет в самый конец автобуса; его брезгливая
женушка ни за что не согласится сесть рядом с кабинкой туалета, разве
что по необходимости, если все остальные места заняты, однако хороший
друг Нормана Оливер Роббинс (который и выписал ему билет - как и ей)
заверил его, что рейс в одиннадцать ноль пять практически никогда не
бывает переполнен. Она не сядет над колесами (очень сильно
подбрасывает) или близко к кабине водителя (слишком подозрительно).
Нет-нет, ее устроит только место в центральной части автобуса, и с
левой стороны, потому что она левша, ведь люди, которые уверены, что
выбирают направление наугад, в большинстве случаев попросту
поворачивают в сторону своей сильной руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
тоже поднялась. И только сейчас, когда разговор практически
закончился, ей пришел на ум самый элементарный вопрос:
- Анна, а когда я смогу переехать в новую квартиру?
- Хоть завтра, если захотите.
Анна наклонилась и подняла картину. Она задумчиво посмотрела на
слова, написанные углем на обратной стороне полотна, затем повернула
ее к себе.
- Вы сказали, она странная, - сказала Рози. - Почему?
Анна ногтем постучала по стеклу.
- Потому что женщина располагается в самом центре, однако
изображена спиной к зрителю. Мне такой подход к рисунку, который во
всех остальных отношениях выполнен в традиционной манере,
представляется весьма оригинальным. - Она бросила искоса взгляд на
Рози, а когда заговорила снова, в речи слышалась некоторая неловкость,
словно она извинялась. - И здание у подножия холма не вписывается в
перспективу, если вы заметили.
- Я знаю. Человек, который продал мне картину, сказал об этом.
Мистер Леффертс считает, что автор сделал это намеренно. Иначе, как он
утверждает, потеряются какие-то детали.
- Наверное, он прав. - Взгляд Анны задержался на картине еще на
несколько секунд. - Все-таки в ней что-то есть, правда? Что-то от
штиля.
- Простите? Я не совсем поняла, что вы имеете в виду. Анна
рассмеялась.
- Я и сама не понимаю... как бы там ни было, в ней есть нечто,
заставляющее меня вспоминать романтические новеллы. Сильные мужчины,
страстные женщины, гормональные вихри. Штиль - единственное слово,
которое приходит мне в голову, ничего лучшего для описания своих
чувств я подобрать не могу. Что-то вроде затишья перед штормом. Может,
потому что небо такое? - Она опять повернула картину и посмотрела на
надпись углем. - Не это ли в первую очередь привлекло ваше внимание?
Ваше собственное имя?
- Нет, - покачала головой Рози. - К тому времени, когда я увидела
надпись, я уже знала, что куплю картину. - Она улыбнулась. - Пожалуй,
это просто совпадение - из тех, которым нет места в обожаемых вами
романтических книгах.
- Понятно. - Однако весь вид Анны свидетельствовал о том, что она
совершенно ничего не понимает.
Анна провела подушечкой большого пальца по надписи. Буквы легко
размазались.
- Да, - сказала Рози. Неожиданно, без всякой на то причины, она
ощутила прилив тревоги. Как будто в этот момент в том другом часовом
поясе, где уже начался настоящий вечер, кто-то подумал о ней. - В
конце концов, Роуз - довольно распространенное имя, в отличие от
Евангелины или, к примеру, Петронеллы.
- Наверное, вы правы. - Анна передала ей полотно. - И все-таки
забавно, что название картины выведено углем, согласитесь.
- Почему же?
- Уголь очень легко стирается. Если надпись не защитить - а на
вашей картине она не защищена, - она превращается в грязное пятно
буквально за считанные дни. "Мареновая Роза". Думаю, это было написано
совсем недавно. Но почему? {Сама} картина выглядит почтенно, ей,
должно быть, лет сорок, и я не удивлюсь, если на самом деле она
написана восемьдесят или сто лет назад. И в ней есть еще одна странная
деталь.
- Какая?
- Отсутствует подпись художника, - сказала Анна.
IV. СИЯЮЩИЙ ЛУЧ
1
Норман покинул родной город в воскресенье, за день до того, как
Рози должна была приступить к новой работе... работе, с которой она
вряд ли справится. Во всяком случае, ей так казалось. Он уехал
автобусом компании "Континентал экспресс", отправлявшимся в
одиннадцать ноль пять. Им двигали не мотивы экономии; он поставил
перед собой задачу - {жизненно важную} задачу - проникнуть в мысли, в
сознание, в голову Роуз. Норман до сих пор не желал признаться самому
себе, насколько сильно потряс его абсолютно неожиданный уход жены. Он
старательно убеждал себя в том, что его в первую очередь вывело из
себя похищение кредитной карточки - только похищение карточки, и
ничего более, - однако в душе понимал, что это не так. Хуже всего то,
что у него не возникло ни малейших подозрений. Ни малейшего
предчувствия. Даже интуиция не сработала.
В их семейной жизни был продолжительный период, когда он мог
похвастаться тем, что знает каждую ее мысль при пробуждении, может с
почти стопроцентной уверенностью сказать, что ей снилось ночью. Тот
факт, что все разом изменилось, сводил его с ума. Самые сильные страхи
- не выраженные словесно, однако не совсем укрывшиеся от глубинного
самоанализа - он испытывал, когда думал, что она, возможно, замышляла
и планировала побег в течение недель, месяцев, а то и года. Знай он
правду о том, как и почему она сбежала (говоря иначе, знай он о
единственной капельке крови, которую она обнаружила на пододеяльнике),
он, пожалуй, чувствовал бы себя спокойнее. А может, и наоборот,
нервничал бы сильнее, чем когда-либо.
Как бы там ни было, он понял, что его первоначальное намерение -
снять, выражаясь образно, шляпу мужа и надеть фуражку полицейского -
ошибочно. После разговора с Оливером Роббинсом он решил, что должен
снять {оба} этих головных убора и надеть что-то из ее гардероба. Он
обязан думать точно так же, как и она, и поездка автобусом, в котором
покинула город Роуз, призвана положить начало этому преображению.
Он поднялся по ступенькам в автобус, держа в руке сумку с вещами
первой необходимости и сменой одежды, и остановился у сиденья
водителя, глядя на проход между креслами.
- Решил передохнуть, приятель? - раздался голос следующего за ним
мужчины.
- Решил узнать, каково чувствовать себя со сломанным носом? -
мгновенно отозвался Норман. Стоявший за ним пассажир счел за благо
промолчать.
Норман задержался еще на несколько секунд, решая, на какое кресло
он
{(она)}
сядет, затем двинулся по проходу, пробираясь к выбранному месту.
Она ни в коем случае не пойдет в самый конец автобуса; его брезгливая
женушка ни за что не согласится сесть рядом с кабинкой туалета, разве
что по необходимости, если все остальные места заняты, однако хороший
друг Нормана Оливер Роббинс (который и выписал ему билет - как и ей)
заверил его, что рейс в одиннадцать ноль пять практически никогда не
бывает переполнен. Она не сядет над колесами (очень сильно
подбрасывает) или близко к кабине водителя (слишком подозрительно).
Нет-нет, ее устроит только место в центральной части автобуса, и с
левой стороны, потому что она левша, ведь люди, которые уверены, что
выбирают направление наугад, в большинстве случаев попросту
поворачивают в сторону своей сильной руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168