Было тихо. На всякий случай Ллевелис крикнул: «Эге-гей!»
– Брось, – сказала Морвидд. – Здесь звучат все равно мысли, а не слова. Звучали, точнее. Вот сейчас попробуем его разбудить.
Она зажгла свечи, зажгла травы, разложила предметы и попросила не вмешиваться, что бы ни происходило. Затем она воззвала к различным сущностям – к кому-то по-латыни, к кому-то по-древнееврейски.
В дверном проеме возник Кервин Квирт. Он оперся о косяк и некоторое время смотрел на все это молча.
– Вы собираетесь снять запрет с эха? – спросил он затем с участием.
Ллевелис сразу инстинктивно решил на всякий случай защитить девочек, что было глупо, так как Кервин Квирт был последним человеком, который мог бы их обидеть.
– Это моя идея, – сказал Ллевелис. – Они не виноваты.
– Я не о том. Вы пытаетесь снять запрет? – повторил Кервин Квирт, тоже начиная слегка раскачиваться в такт движениям Морвидд. – Вы действительно думаете, что здешнему эху запретили говорить ? Вы припоминаете хоть один случай, чтобы вам в школе что-нибудь запретили? Профессор Мерлин всегда действует только убеждением.
– А театр? – сразу спросил Ллевелис.
– Он не запрещал, он просто вывернулся от нас и улизнул, – сказала Керидвен.
– И эхо молчит не потому, что ему запретили говорить, а потому, что его логически убедили замолчать, – продолжал Кервин Квирт. – Оно не заколдовано, если мне будет позволено так выразиться, а убеждено. Так что делать пассы руками и жечь благовония, бить в бубен и плясать в данном случае неуместно. Пойдемте отсюда.
– Но так бы хотелось его хоть разок послушать! – воскликнула Морвидд. – Ведь мне же для науки!..
– Совет преподавателей в свое время счел это эхо опасным, а в совет входят… как бы это сказать… не случайные люди, – мягко заметил голос Кервина Квирта, отдавшийся во всех уголках зала, в то время как губы самого куратора были плотно сжаты.
– Что это? Что это было? – закричал голос Ллевелиса, в то время как Ллевелис молчал.
– Эхо! – сказала Керидвен одновременно с эхом. – Это и есть эхо!
– Ну и ну! – прозвучала мысль Морвидд, и наступила тишина.
– Ну вот, эхо смилостивилось над вами, Морвидд, – с улыбкой сказал Кервин Квирт. – Слова «для науки» оказали на него магическое воздействие. А теперь марш в постель.
– Интересно, – сказал Ллевелис, когда они, вздыхая, спускались за ушедшим вперед Кервином Квиртом по узкой винтовой лестнице. – Кервин Квирт так и будет появляться сам собой каждый раз, когда мы будем заблуждаться?..
* * *
Поскольку Ллевелис и девочки довольно плохо представляли себе, с какого времени Змейк работает в школе, а также – как тома хроник располагаются по хронологии, они по случайности начали просматривать хроники с двенадцатого-тринадцатого века. Это приоткрыло некоторые завесы, но Змейк, разумеется, не упоминался там вплоть до первой четверти семнадцатого.
– Я нашла запись речи Мерлина с балкона к студентам в день святой Двинвен 1132 года, – воскликнула Керидвен. – Да, хлестко он тут…
«Если вы думаете, что долг студента – напиваться и дебоширить, так я вас разочарую. Куда я ни гляну, все и повсюду все время пьяны… Напьются – а потом спят на лекции, хоть из пушек по ним пали!.. Эта вот скверная мода, что идет из Европы, – пить вино пребольшими бочками и бренчать на лютне какие-то стишки! Это у меня-то над ухом!»
Слушайте, а эпоха вагантов-то, видно, мимо нашей школы не прошла, – фыркнула Керидвен. – Тоже, наверное, кто-то пропустил по стаканчику и сочинил какую-нибудь ахинею. Но что все всё время валялись пьяными, что-то не верится. По-моему, он сгущает краски. «Нет, я, конечно, не против разврата… покуда это касается меня самого! А не зеленой молодежи!.. Не далее как две, нет, три недели назад я встретил двух… нет, одного студента, который распевал Всепьянейшую литургию, эту похабщину! И если вот этот вот гимн пороку я услышу еще хоть один раз… Если все это будет продолжаться, то я уйду. Посыплю голову пеплом и уйду. Ну, после этого школа, естественно, закроется… Это уж само собой разумеется. Кхм».
– Смотрите! – закричал тут Ллевелис. – Мерлин ужасно возмущался, когда мы захотели устроить театр, так? – он потряс томом хроник. – А здесь сказано, что в школе раньше был студенческий театр! Только им не удалось поставить ни одной пьесы!
– Мерлин их застукал?
– Да нет же! Они были официально. Их никто не преследовал. Они спокойно репетировали. Но незадолго до постановки… что-то случилось. Вы гляньте, чего тут только нет: эскизы костюмов, декораций, тексты пьес… Матерь Божья! Я преклоняюсь перед тем, кто это написал!..
– Так и что случилось?
– Не совсем понятно. Вот, они оставили записку… Полные тексты пьес, готовые, замечания по постановке!.. С ума сойти можно… Записку… «К сожалению, наши смутные времена не позволяют нам осуществить этот замысел. Двое из участников вынуждены вернуться домой, и шаткая политическая обстановка делает невозможным сам спектакль. Мы оставляем задуманное до лучших времен. Линвел, сын Шэфре, Майрвен, дочь Лливелина, Эйлир, сын Эдерна, и так далее, подписи, 1653 год».
Тут Ллевелис окончательно вдохновился и сказал:
– Мы обязаны это поставить. Именно потому, что они не смогли… понимаете? Мы прижмем Мерлина к ногтю… то есть к стене. Теперь уж точно.
И когда толпа замарашек с горящими глазами, частично в извлеченных уже из кладовой разноцветных тряпках, опять окружила зазевавшегося Мерлина, тому пришлось сдаться и выслушать их повторно.
– В семнадцатом веке… Им что-то помешало тогда… Они ставили две пьесы… Это гениально, – тихо, но внятно говорил Ллевелис, оставив привычку орать. – Мы сделаем то же самое. По их записям, по тому же тексту… Пожалуйста!
– Пожалуйста! – возмутился Мерлин. – Да сколько времени я уже вам твержу, что пора начинать репетиции. Апрель на носу… – последние слова Мерлина, впрочем, ни на что не повлияли, на дворе по-прежнему был декабрь, – а вы еще до сих пор в каком-то анабиозе… неглиже. Нужно портных скорее, шить костюмы.
С того дня лицо Ллевелиса осветилось внутренним светом, и он сосредоточился бы на театре, если бы только не страх за Гвидиона. Этот страх гнал его в библиотеку и заставлял искать и искать сведения о том, что же все-таки выходит обыкновенно из изящных рук Змейка.
– Смотрите, какой-то Яго… что за Яго?
– Это валлийская форма английского имени «Джеймс».
– Да? Никогда не слышал. Редкое какое-то имя. Так вот, Яго, сын Йорвета, в 1630-х годах специализировался у Змейка. Трехгодичный спецкурс по токсикологии, в дополнение к основным дисциплинам, Тарквиний Змейк. Вот тебе и на! А Змейк-то его вышвырнул в середине первого года.
– Как вышвырнул?
– Так. Прекратил спецкурс. Что такое? А, вот. Приложена характеристика, рукой Змейка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115