Ты, как болванчик, кланяйся, и все… пардон за неуместное сравненье. Ты что здесь муки Вертера развел?
– Аллах акбар, да кто же так играет? – подхватил Лливарх, игравший темпераментного араба и только что отказавшийся от той же Крейдиладд без тени душевных мук. – Тут делать ноги надо поскорей! Чем меньше тобой сказано, тем лучше! Невеста – бесприданница, пойми!
– Не знаю, что мешает вам, Афарви, – медленно сказал Мак Кархи, – но если вдруг китайский этикет, мы можем переделать вас в бенгальца.
Молчала только Двинвен, которая стояла ближе всех и видела лицо разряженного китайского претендента на ее руку. После репетиции она шепотом спросила Афарви в комнатушке размером со шкаф, в которой они гримировались, что такое с ним случилось. Афарви, с подведенными черным глазами, стирая со щек платком желтую пудру, отвечал:
– Ты думаешь, легко из раза в раз отказываться подло от тебя мне, когда на деле я б не отказался?
– А от чего б не отказался ты? – все так же шепотом спросила Двинвен.
– Пойти вдвоем с тобой, к примеру, в город на семичасовой сеанс в кино, – искренне сказал Афарви, привычным движением отцепляя китайскую косу.
* * *
Ллевелис, сидя на столе, как Будда, выжидательно говорил:
– А может быть, весь мир вокруг тебя – просто иллюзия?
– Вполне возможно, – немного подумав, покладисто соглашался Гвидион.
– А может быть, ты сам – лишь чья-то игра воображения?
– Почему нет? – пожимал плечами Гвидион.
– А как ты думаешь, вот эта пуговица не оторвется у меня сегодня?
– Да нет, вроде крепко пришита, – деловито осмотрев пуговицу, говорил Гвидион.
И Ллевелис в очередной раз взвивался, как язык пламени.
– Вот, – говорил он, спрыгивая на пол. – Вот то, о чем я говорю. Ты можешь усомниться в том, что ты реально существуешь, можешь предположить, что весь мир – сон, потому что это все легко! А усомниться в надежности пуговицы гораздо труднее! Потому что вот она, эта пуговица, и вроде бы пришита она крепко!.. – тут он с искаженным от усилия лицом вырывал эту пуговицу с мясом и швырял на пол. – Начнем с начала, – и вытирал пот со лба.
Гвидиону фантастически трудно давалось введение в сомнение. Обычные текущие задания Мерлина, которые Ллевелис щелкал, как фисташки, повергали Гвидиона в недоумение.
Мерлин давал в начале урока заурядный текст для разминки, одну из историй, которых в учебнике был нескончаемый запас. К ней давалось задание, например:
Усомнитесь вместе с Сэймэем в том же, в чем усомнился он.
Учитель Сэймэй слыл среди соседей человеком беспорочным. Рядом с ним жила красивая девушка, родители которой владели продуктовой лавкой. Внезапно родители обнаружили, что у нее должен появиться ребенок. Они были в ярости. Девушка отказалась назвать отца ребенка, но после долгих настояний назвала Сэймэя. В большом гневе родители пришли к учителю. «Так ли это?» – только и сказал он.
Когда ребенок родился, его принесли к Сэймэю. К тому времени он потерял всякое уважение окружающих, что совсем не волновало его. Он окружил ребенка заботой и теплом, брал у соседей молоко для ребенка и все, в чем тот нуждался. Через год девушка все же не выдержала и сказала родителям правду, что отцом ребенка был молодой человек, работавший на рыбном рынке. Отец и мать девушки сразу пошли к Сэймэю, попросили у него прощения, долго извинялись перед ним и просили вернуть ребенка. Сэймэй охотно простил их. Отдавая ребенка, он сказал лишь: «Так ли это?»
Гвидион обхватывал голову руками. Таких заданий он не понимал, хоть убей.
– Ну, что вы тут корчитесь? – говорил Мерлин. – Настоящий ученый должен уметь усомниться во всем! Давайте, сомневайтесь!.. Как вы собираетесь работать по специальности?
– Если мне нужно удалить овце больную почку, а я начну сомневаться в том, что я – это я и что в руке у меня действительно скальпель, овца подохнет, – в раздумье говорил Гвидион.
– Нужно успевать сомневаться быстро! И не в чем попало! – строго говорил Мерлин. – Ох уж этот Диан, вырастил тут ученичка… на мою голову!
Но однажды Мерлин все-таки собрался с мыслями, поплевал на пальцы, кряхтя, полистал некоторые ветеринарные энциклопедии и сочинил пример, который на первом же занятии, страшно довольный собой, изложил Гвидиону:
– А вот представьте-ка себе, дитя мое, что у овцы бактериальный дерматит, тяжелейший?
Все зажали носы и отвернулись, и только Гвидион с зажегшимся в глазах живым интересом сказал:
– Ну?
– Что ну? Убил одну! А вы хотите воспользоваться цинковой мазью. За неимением глюкокортикоидов. А? – и Мерлин залихватски потер руки.
– Так, – сказал Гвидион с таким осмысленным видом, какого у него на введении в сомнение давно уже не бывало.
– И вот вы берете оксид этого самого… – Мерлин пощелкал пальцами, – никеля…
– Цинка, – кивнул Гвидион.
– …И потихонечку его наносите на пораженные участки этой самой… овцы. И тут вдруг вас охватывает одно маленькое сомнение…
Гвидион напрягся.
– Что вы уже не в первый раз видите эту овцу! И что эта овца будто бы раньше была больше размером!
Гвидион непроизвольно зашевелил губами, соображая.
– А самое-то главное – что у этой овцы и тогда уже был какой-то декоматоз!
– Демодекоз? – быстро спросил Гвидион.
– Ну!
– Клещи? – растерянно переспросил Гвидион.
– Да какие клещи! Думайте лучше!
– Это была, конечно, мать той овцы… у нее наследственное заболевание… не бактериальное… псориаз!
– Вот! – торжествующе провозгласил Мерлин. – Какое-то маленькое сомнение – а сколько ощутимой пользы для всех!.. В основе всякой диагностики лежит хорошее, добротное сомнение, дитя мое.
С того дня отметки Гвидиона по введению в сомнение заметно улучшились. Более того, он безошибочно поставил диагноз в трех случаях, которые Мак Кехт нарочно подсунул ему как сложные.
* * *
На спецкурсе по шпилькам для волос Сюань-цзан неспешно изложил события эпох Ся, Шан, Чжоу и династии Цинь и подбирался уже к Западной Хань, обволакивая всех странностью своих рассказов.
– Одного чиновника из южных провинций послали отвезти шпильки из рога носорога в дар императору Сунь Цюаню. Когда он проплывал мимо храма на озере Гуйтин, чиновник вознес молитву духу храма. Неожиданно дух обратился к нему: «Давай сюда свои носорожьи шпильки!» Чиновник перепугался, не посмел ничего возразить и сразу же разложил свои шпильки перед алтарем. Дух сказал: «Когда доберешься до Шитоучэна, верну тебе твои шпильки». Чиновнику ничего не оставалось, как плыть дальше. Он принял как неизбежное будущую смертную казнь за утрату доверенных ему шпилек. Но когда он добрался до Шитоучэна, вдруг огромный карп длиной в три чи прыгнул к нему в лодку. Разрезали рыбу – и нашли там шпильки. Этот рассказ от слова до слова приводит Гань Бао из Синьцая в цзюани четвертой своих записок, однако он не объясняет одного, – вкрадчиво сказал Сюань-цзан, – зачем духу озера Гуйтин понадобились эти шпильки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Аллах акбар, да кто же так играет? – подхватил Лливарх, игравший темпераментного араба и только что отказавшийся от той же Крейдиладд без тени душевных мук. – Тут делать ноги надо поскорей! Чем меньше тобой сказано, тем лучше! Невеста – бесприданница, пойми!
– Не знаю, что мешает вам, Афарви, – медленно сказал Мак Кархи, – но если вдруг китайский этикет, мы можем переделать вас в бенгальца.
Молчала только Двинвен, которая стояла ближе всех и видела лицо разряженного китайского претендента на ее руку. После репетиции она шепотом спросила Афарви в комнатушке размером со шкаф, в которой они гримировались, что такое с ним случилось. Афарви, с подведенными черным глазами, стирая со щек платком желтую пудру, отвечал:
– Ты думаешь, легко из раза в раз отказываться подло от тебя мне, когда на деле я б не отказался?
– А от чего б не отказался ты? – все так же шепотом спросила Двинвен.
– Пойти вдвоем с тобой, к примеру, в город на семичасовой сеанс в кино, – искренне сказал Афарви, привычным движением отцепляя китайскую косу.
* * *
Ллевелис, сидя на столе, как Будда, выжидательно говорил:
– А может быть, весь мир вокруг тебя – просто иллюзия?
– Вполне возможно, – немного подумав, покладисто соглашался Гвидион.
– А может быть, ты сам – лишь чья-то игра воображения?
– Почему нет? – пожимал плечами Гвидион.
– А как ты думаешь, вот эта пуговица не оторвется у меня сегодня?
– Да нет, вроде крепко пришита, – деловито осмотрев пуговицу, говорил Гвидион.
И Ллевелис в очередной раз взвивался, как язык пламени.
– Вот, – говорил он, спрыгивая на пол. – Вот то, о чем я говорю. Ты можешь усомниться в том, что ты реально существуешь, можешь предположить, что весь мир – сон, потому что это все легко! А усомниться в надежности пуговицы гораздо труднее! Потому что вот она, эта пуговица, и вроде бы пришита она крепко!.. – тут он с искаженным от усилия лицом вырывал эту пуговицу с мясом и швырял на пол. – Начнем с начала, – и вытирал пот со лба.
Гвидиону фантастически трудно давалось введение в сомнение. Обычные текущие задания Мерлина, которые Ллевелис щелкал, как фисташки, повергали Гвидиона в недоумение.
Мерлин давал в начале урока заурядный текст для разминки, одну из историй, которых в учебнике был нескончаемый запас. К ней давалось задание, например:
Усомнитесь вместе с Сэймэем в том же, в чем усомнился он.
Учитель Сэймэй слыл среди соседей человеком беспорочным. Рядом с ним жила красивая девушка, родители которой владели продуктовой лавкой. Внезапно родители обнаружили, что у нее должен появиться ребенок. Они были в ярости. Девушка отказалась назвать отца ребенка, но после долгих настояний назвала Сэймэя. В большом гневе родители пришли к учителю. «Так ли это?» – только и сказал он.
Когда ребенок родился, его принесли к Сэймэю. К тому времени он потерял всякое уважение окружающих, что совсем не волновало его. Он окружил ребенка заботой и теплом, брал у соседей молоко для ребенка и все, в чем тот нуждался. Через год девушка все же не выдержала и сказала родителям правду, что отцом ребенка был молодой человек, работавший на рыбном рынке. Отец и мать девушки сразу пошли к Сэймэю, попросили у него прощения, долго извинялись перед ним и просили вернуть ребенка. Сэймэй охотно простил их. Отдавая ребенка, он сказал лишь: «Так ли это?»
Гвидион обхватывал голову руками. Таких заданий он не понимал, хоть убей.
– Ну, что вы тут корчитесь? – говорил Мерлин. – Настоящий ученый должен уметь усомниться во всем! Давайте, сомневайтесь!.. Как вы собираетесь работать по специальности?
– Если мне нужно удалить овце больную почку, а я начну сомневаться в том, что я – это я и что в руке у меня действительно скальпель, овца подохнет, – в раздумье говорил Гвидион.
– Нужно успевать сомневаться быстро! И не в чем попало! – строго говорил Мерлин. – Ох уж этот Диан, вырастил тут ученичка… на мою голову!
Но однажды Мерлин все-таки собрался с мыслями, поплевал на пальцы, кряхтя, полистал некоторые ветеринарные энциклопедии и сочинил пример, который на первом же занятии, страшно довольный собой, изложил Гвидиону:
– А вот представьте-ка себе, дитя мое, что у овцы бактериальный дерматит, тяжелейший?
Все зажали носы и отвернулись, и только Гвидион с зажегшимся в глазах живым интересом сказал:
– Ну?
– Что ну? Убил одну! А вы хотите воспользоваться цинковой мазью. За неимением глюкокортикоидов. А? – и Мерлин залихватски потер руки.
– Так, – сказал Гвидион с таким осмысленным видом, какого у него на введении в сомнение давно уже не бывало.
– И вот вы берете оксид этого самого… – Мерлин пощелкал пальцами, – никеля…
– Цинка, – кивнул Гвидион.
– …И потихонечку его наносите на пораженные участки этой самой… овцы. И тут вдруг вас охватывает одно маленькое сомнение…
Гвидион напрягся.
– Что вы уже не в первый раз видите эту овцу! И что эта овца будто бы раньше была больше размером!
Гвидион непроизвольно зашевелил губами, соображая.
– А самое-то главное – что у этой овцы и тогда уже был какой-то декоматоз!
– Демодекоз? – быстро спросил Гвидион.
– Ну!
– Клещи? – растерянно переспросил Гвидион.
– Да какие клещи! Думайте лучше!
– Это была, конечно, мать той овцы… у нее наследственное заболевание… не бактериальное… псориаз!
– Вот! – торжествующе провозгласил Мерлин. – Какое-то маленькое сомнение – а сколько ощутимой пользы для всех!.. В основе всякой диагностики лежит хорошее, добротное сомнение, дитя мое.
С того дня отметки Гвидиона по введению в сомнение заметно улучшились. Более того, он безошибочно поставил диагноз в трех случаях, которые Мак Кехт нарочно подсунул ему как сложные.
* * *
На спецкурсе по шпилькам для волос Сюань-цзан неспешно изложил события эпох Ся, Шан, Чжоу и династии Цинь и подбирался уже к Западной Хань, обволакивая всех странностью своих рассказов.
– Одного чиновника из южных провинций послали отвезти шпильки из рога носорога в дар императору Сунь Цюаню. Когда он проплывал мимо храма на озере Гуйтин, чиновник вознес молитву духу храма. Неожиданно дух обратился к нему: «Давай сюда свои носорожьи шпильки!» Чиновник перепугался, не посмел ничего возразить и сразу же разложил свои шпильки перед алтарем. Дух сказал: «Когда доберешься до Шитоучэна, верну тебе твои шпильки». Чиновнику ничего не оставалось, как плыть дальше. Он принял как неизбежное будущую смертную казнь за утрату доверенных ему шпилек. Но когда он добрался до Шитоучэна, вдруг огромный карп длиной в три чи прыгнул к нему в лодку. Разрезали рыбу – и нашли там шпильки. Этот рассказ от слова до слова приводит Гань Бао из Синьцая в цзюани четвертой своих записок, однако он не объясняет одного, – вкрадчиво сказал Сюань-цзан, – зачем духу озера Гуйтин понадобились эти шпильки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115