Пока я не получу бумаги из Уайтхолла, устроить пороховые склады вам здесь не удастся. Во всяком случае. Пороху не хватит». Но видно было, что Мерлин сильно обеспокоен.
– Даже камню было видно? – шепотом спросила Гвенллиан, думая о МакКольме с восхищением.
– Неужели школу когда-то пытались закрыть? – сказал Афарви.
– Сцена требует трактовки, – задумчиво сказал Ллевелис.
* * *
– Итак, сегодня, сегодня… «Забвение как профессиональная необходимость», – и Морган-ап-Керриг, загадочно улыбаясь, зачитал из какой-то книги в козлином переплете притчу, которая освещала новую тему исчерпывающим образом, так что можно было уже ничего не пояснять:
Двое монахов шли однажды по грязной дороге. Лил проливной дождь. Дойдя до перекрестка, они встретили красивую девушку в шелковом платье, которая не могла перейти через рытвину. «Идем, девушка», – сразу же сказал один из монахов. Он взял ее на руки и перенес через грязь.
Второй ничего не сказал и молчал до тех пор, пока они не подошли к монастырю. Больше он не смог сдерживаться и сказал: «Нам, монахам, надо держаться подальше от женщин, тем более молодых и красивых. Они опасны. Зачем ты сделал это?» «Я оставил девушку там, – пожал плечами первый монах. – А ты все еще тащишь ее?»
– Ну, тут ни убавить, ни прибавить, – радостно сказал профессор Морган, оглядывая класс. – Не надо быть семи пядей во лбу, как говорится. Развивая эту тему: что необходимо профессионально забывать, допустим, врачу?
Все слегка задумались. Керидвен хотела было сказать, что врачу следует, наверное, притушить профессиональные знания, когда он просто отдыхает и наслаждается жизнью, чтобы, глядя на красивую девушку, не видеть сквозь все покровы, как макрофаги ее селезенки занимаются разрушением отживших свой век эритроцитов. Но тут в полной тишине раздался ответ Гвидиона:
– Для врача очень важно забывать, сколько пациентов умерло из-за его ошибок, а то он вообще не сможет работать.
Все, включая Моргана-ап-Керрига, оторопели, и только Ллевелис, Керидвен и Морвидд переглянулись так, как будто бы Гвидион их ничем не удивил.
* * *
Обворожительный и, как всегда, веселый профессор Мэлдун появился перед комиссией и приветствовал ее на ирландский манер, пожелав им умереть в Ирландии.
– Ваша семья и происхождение? – пробубнил Зануцки, делая пометки в своем вопроснике, когда Мэлдун в свободной позе расположился напротив него.
– Моя мать была монахиней и была изнасилована моим отцом. Он был тогда в военном набеге. Разумеется, он не запомнил ни ее имени, ни лица, – просто сказал Мэлдун.
– Так, ну, здесь, по-моему, случай ясный, – шепотом сказал психоаналитик.
– А сами вы? – спросил Зануцки Мэлдуна.
– Что я сам? Не собираюсь ли в военный набег? Не намерен ли кого-нибудь изнасиловать для продолжения рода, чтобы не отступать от семейных традиций? – лучезарно улыбнулся Мэлдун.
Зануцки ослабил узел галстука.
– Следовательно, у вас никогда не было нормальной семьи? – вежливо спросил психоаналитик.
– Да нет, почему? Я воспитывался в семье короля. Кстати, вот что, оказывается, изображено на этом гобелене! Ну и ну! Никогда не замечал.
Зануцки оглянулся на гобелен у себя над головой и побледнел.
– Случай более сложный, чем я думал, – зашептал ему в левое ухо взмокший психоаналитик.
– Моего отца звали Айлиль Острие Битвы, из рода Эоганахтов, и я так никогда и не отомстил за его смерть, – сказал Мэлдун.
– О-о, ну, тут такой букет!.. – простонал психоаналитик, хватаясь за голову.
– Не могли бы вы дать нам одно объяснение, – фальшиво улыбаясь, сказал один из методистов. – Если мы правильно понимаем, вы регулярно назначаете свои занятия на ночное время? Вы отдаете себе отчет в том, что это вредит здоровью детей?
– Сырость вредит того хуже, – задумчиво сказал Мэлдун. – Вечно промокшая одежда, мокрые ноги, – посудите сами, разве это дело?
– При чем тут сырость? – не поняли методисты.
– Потому что только со дна колодца, – раскрыл свою мысль Мэлдун, – днем видно звездное небо.
* * *
Небольшой старичок с белоснежными длинными волосами и удивительно невозмутимым выражением лица устроился перед комиссией на табуретке. Длинная его рубаха была расшита понизу орнаментом с оленями.
– Не могу произнести это имя, – озадаченно сказал методист, смотревший в список.
– Может быть, вы сами как-то представитесь? – резко сказал Зануцки.
Старенький преподаватель достал из-за пазухи берестяную табакерку, уселся поудобнее, со смаком нюхнул табаку и начал:
– Не из очень я великих, не из очень чтобы малых: все те песни, что поются на равнинах Калевалы, я сложил во время оно, чтоб свою развеять скуку. Всех сказителей и бардов я великий прародитель, кто мое не знает имя, тот вообще имен не знает. Головой закрыл я солнце, заслоняю месяц ясный, а ступнями врос в заливы, в темные речные тони. Если палец подыму я, в тучах сделаю просветы, если опущу я палец, дуб к земле пригну столетний.
– Это какая-то феноменальная мания величия, – мрачно пробормотал Зануцки. – Ну что ж, с этим все ясно. Обсудим характер вашего предмета. Итак, вы преподаете, – Зануцки заглянул в бумажку и аккуратно прочитал: – фольклор и эпические сказания народов Севера.
– Ты назвать фольклором можешь и вот этот лес дремучий, и бурливых вод теченье, и на небе ясный месяц, и лосося ход весенний. Это все такой же эпос, как планет круговращенье, обновление природы. Ты сказать бы мог, пожалуй, что и лось могучий Хийси – это маленький ягненок, и что Укко, бог верховный, – это малая козявка. Мифы – то, что ты бормочешь, я же знаю правду жизни.
Когда и с этим стало ясно, Зануцки промокнул лоб платочком и перешел к особенностям методики:
– Скажите, пожалуйста: как у вас обстоят дела с расчасовкой, календарным планом и текстотекой? – спросил он. – По какому принципу вы отбираете материал? Какие компоненты входят в модуль первого уровня обучения? Какое количество смысловых единиц в содержании текста, на ваш взгляд, методически допустимо?
– Может, что еще припомнишь, – спокойно сказал старичок, ковыряя в ухе, – иль уж высказал всю глупость?
* * *
– Мы тоже так думали. А потом мы нашли письмо, – сказала Керидвен.
Керидвен, знавшая наизусть письмо Змейка до того места, где начинались формулы, положительную характеристику Риддерха, данную Змейком, от которой мороз по коже шел, и резолюцию педсовета, объявлявшего имя выпускника забытым, выдала без запинки рассуждение о двуличии. Морвидд сидела на коленях статуи Демокрита и мерно постукивала об него ногой.
– Ты по-прежнему считаешь Змейка воплощением любви и нравственности? – безжизненным голосом спросил Ллевелис после того, как детальный рассказ о том, что делает Змейк в школе, слетел в беспорядке с их уст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Даже камню было видно? – шепотом спросила Гвенллиан, думая о МакКольме с восхищением.
– Неужели школу когда-то пытались закрыть? – сказал Афарви.
– Сцена требует трактовки, – задумчиво сказал Ллевелис.
* * *
– Итак, сегодня, сегодня… «Забвение как профессиональная необходимость», – и Морган-ап-Керриг, загадочно улыбаясь, зачитал из какой-то книги в козлином переплете притчу, которая освещала новую тему исчерпывающим образом, так что можно было уже ничего не пояснять:
Двое монахов шли однажды по грязной дороге. Лил проливной дождь. Дойдя до перекрестка, они встретили красивую девушку в шелковом платье, которая не могла перейти через рытвину. «Идем, девушка», – сразу же сказал один из монахов. Он взял ее на руки и перенес через грязь.
Второй ничего не сказал и молчал до тех пор, пока они не подошли к монастырю. Больше он не смог сдерживаться и сказал: «Нам, монахам, надо держаться подальше от женщин, тем более молодых и красивых. Они опасны. Зачем ты сделал это?» «Я оставил девушку там, – пожал плечами первый монах. – А ты все еще тащишь ее?»
– Ну, тут ни убавить, ни прибавить, – радостно сказал профессор Морган, оглядывая класс. – Не надо быть семи пядей во лбу, как говорится. Развивая эту тему: что необходимо профессионально забывать, допустим, врачу?
Все слегка задумались. Керидвен хотела было сказать, что врачу следует, наверное, притушить профессиональные знания, когда он просто отдыхает и наслаждается жизнью, чтобы, глядя на красивую девушку, не видеть сквозь все покровы, как макрофаги ее селезенки занимаются разрушением отживших свой век эритроцитов. Но тут в полной тишине раздался ответ Гвидиона:
– Для врача очень важно забывать, сколько пациентов умерло из-за его ошибок, а то он вообще не сможет работать.
Все, включая Моргана-ап-Керрига, оторопели, и только Ллевелис, Керидвен и Морвидд переглянулись так, как будто бы Гвидион их ничем не удивил.
* * *
Обворожительный и, как всегда, веселый профессор Мэлдун появился перед комиссией и приветствовал ее на ирландский манер, пожелав им умереть в Ирландии.
– Ваша семья и происхождение? – пробубнил Зануцки, делая пометки в своем вопроснике, когда Мэлдун в свободной позе расположился напротив него.
– Моя мать была монахиней и была изнасилована моим отцом. Он был тогда в военном набеге. Разумеется, он не запомнил ни ее имени, ни лица, – просто сказал Мэлдун.
– Так, ну, здесь, по-моему, случай ясный, – шепотом сказал психоаналитик.
– А сами вы? – спросил Зануцки Мэлдуна.
– Что я сам? Не собираюсь ли в военный набег? Не намерен ли кого-нибудь изнасиловать для продолжения рода, чтобы не отступать от семейных традиций? – лучезарно улыбнулся Мэлдун.
Зануцки ослабил узел галстука.
– Следовательно, у вас никогда не было нормальной семьи? – вежливо спросил психоаналитик.
– Да нет, почему? Я воспитывался в семье короля. Кстати, вот что, оказывается, изображено на этом гобелене! Ну и ну! Никогда не замечал.
Зануцки оглянулся на гобелен у себя над головой и побледнел.
– Случай более сложный, чем я думал, – зашептал ему в левое ухо взмокший психоаналитик.
– Моего отца звали Айлиль Острие Битвы, из рода Эоганахтов, и я так никогда и не отомстил за его смерть, – сказал Мэлдун.
– О-о, ну, тут такой букет!.. – простонал психоаналитик, хватаясь за голову.
– Не могли бы вы дать нам одно объяснение, – фальшиво улыбаясь, сказал один из методистов. – Если мы правильно понимаем, вы регулярно назначаете свои занятия на ночное время? Вы отдаете себе отчет в том, что это вредит здоровью детей?
– Сырость вредит того хуже, – задумчиво сказал Мэлдун. – Вечно промокшая одежда, мокрые ноги, – посудите сами, разве это дело?
– При чем тут сырость? – не поняли методисты.
– Потому что только со дна колодца, – раскрыл свою мысль Мэлдун, – днем видно звездное небо.
* * *
Небольшой старичок с белоснежными длинными волосами и удивительно невозмутимым выражением лица устроился перед комиссией на табуретке. Длинная его рубаха была расшита понизу орнаментом с оленями.
– Не могу произнести это имя, – озадаченно сказал методист, смотревший в список.
– Может быть, вы сами как-то представитесь? – резко сказал Зануцки.
Старенький преподаватель достал из-за пазухи берестяную табакерку, уселся поудобнее, со смаком нюхнул табаку и начал:
– Не из очень я великих, не из очень чтобы малых: все те песни, что поются на равнинах Калевалы, я сложил во время оно, чтоб свою развеять скуку. Всех сказителей и бардов я великий прародитель, кто мое не знает имя, тот вообще имен не знает. Головой закрыл я солнце, заслоняю месяц ясный, а ступнями врос в заливы, в темные речные тони. Если палец подыму я, в тучах сделаю просветы, если опущу я палец, дуб к земле пригну столетний.
– Это какая-то феноменальная мания величия, – мрачно пробормотал Зануцки. – Ну что ж, с этим все ясно. Обсудим характер вашего предмета. Итак, вы преподаете, – Зануцки заглянул в бумажку и аккуратно прочитал: – фольклор и эпические сказания народов Севера.
– Ты назвать фольклором можешь и вот этот лес дремучий, и бурливых вод теченье, и на небе ясный месяц, и лосося ход весенний. Это все такой же эпос, как планет круговращенье, обновление природы. Ты сказать бы мог, пожалуй, что и лось могучий Хийси – это маленький ягненок, и что Укко, бог верховный, – это малая козявка. Мифы – то, что ты бормочешь, я же знаю правду жизни.
Когда и с этим стало ясно, Зануцки промокнул лоб платочком и перешел к особенностям методики:
– Скажите, пожалуйста: как у вас обстоят дела с расчасовкой, календарным планом и текстотекой? – спросил он. – По какому принципу вы отбираете материал? Какие компоненты входят в модуль первого уровня обучения? Какое количество смысловых единиц в содержании текста, на ваш взгляд, методически допустимо?
– Может, что еще припомнишь, – спокойно сказал старичок, ковыряя в ухе, – иль уж высказал всю глупость?
* * *
– Мы тоже так думали. А потом мы нашли письмо, – сказала Керидвен.
Керидвен, знавшая наизусть письмо Змейка до того места, где начинались формулы, положительную характеристику Риддерха, данную Змейком, от которой мороз по коже шел, и резолюцию педсовета, объявлявшего имя выпускника забытым, выдала без запинки рассуждение о двуличии. Морвидд сидела на коленях статуи Демокрита и мерно постукивала об него ногой.
– Ты по-прежнему считаешь Змейка воплощением любви и нравственности? – безжизненным голосом спросил Ллевелис после того, как детальный рассказ о том, что делает Змейк в школе, слетел в беспорядке с их уст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115