Не очень лестная, но исчерпывающая. «Проявил крайне умеренный интерес к мгновенно парализующим ядам».
– Да, это все объясняет.
Затем у Змейка обнаружился замечательный ученик по имени Инир из Тангви. Девочки просто чуть не влюбились в него по гравюре «Инир из Тангви беседует с духами огня на выпускном экзамене по органической химии». Но ажиотаж разом прекратился, как только они наткнулись на письмо его из дома к Змейку с описанием одного опыта: «Я разогревал в тиглях оба сплава, но оказалось, что в лабораторных условиях трудно повторить то, что так легко происходит в природе. Кислота же могла существовать только при высоких температурах, но не могла долго находиться в сфероидном состоянии. По стечению обстоятельств, ко мне в лабораторию как раз в это время ворвался Джеральд Трелони, так некстати охваченный жаждой мести, и вызвал меня на поединок. Я заколол его очень чисто – так, чтобы кровь не залила мне огонь под тиглями, но немного не рассчитал, и труп, падая, сдвинул декель, нарушив чистоту эксперимента. Тем не менее, вещество, полученное мной в конечном счете, обладает тем самым оттенком пурпурного, который вы мне описали, дорогой наставник, и действительно прожигает латунную пластину, оставляя по краям отверстия голубоватый налет. При повторном опыте я, разумеется, прослежу за тем, чтобы декели были закрыты герметически».
– Ну что, по-прежнему нравится он нам? – мрачно спросила Керидвен у Морвидд. – Ты хотела бы иметь с ним свидание?
– Как бы это свидание не совпало с днем эксперимента, – отвечала Морвидд.
Судьба Мориена-ап-Тэйви, следующего ученика Змейка, заставила их призадуматься. Среди материалов, подшитых к хроникам, обнаружилось несколько страничек, написанных собственной рукой Мориена. Первая бумага была датирована годом поступления Мориена в школу, была написана почти детским почерком и содержала всего четыре строчки: «Мориен, сын Тэйви, сына Ангвина и Линед, из Гламорганшира. Посещал воскресную школу при церкви святой Хэледд в приходе Ллинавэлин. Естественная история, физика и химия привлекают меня более других наук». В другом томе хроник, с разницей во времени в семь лет, нашлась записка Мориена, написанная скоростным почерком с быстрыми росчерками в конце абзацев: «…оставался четыре часа тридцать минут в центре лондонского пожара 1344 года, где, следуя Вашим указаниям, фиксировал фактическую скорость обугливания тканей человеческого тела (результаты см. в таблице по графам…), что отчасти может способствовать опровержению формулы де Клуа и эль-Фахира…». Записка была дважды сложена вдоль и адресована Змейку.
– То есть Змейк отослал его в прошлое и спокойно бросил одного в горящем городе? – тупо переспросила Керидвен, пытаясь как-то уяснить себе содержание записки.
– А он, вместо того, чтобы тушить огонь или спасать, например, людей, наблюдал там скорость обугливания… тканей? – с выражением произнеся последнее слово, добавила Морвидд.
– Так. По-моему, за семь лет Мориен… как бы это сказал Змейк?.. проявил ярко выраженный интерес к предмету. А вот ответ на записку, – сказал Ллевелис. – «Дорогой Мориен, последние образцы тканей не удовлетворяют требованиям экперимента, необходимо воспроизвести седьмую и восьмую стадии, в особенности на препаратах эмбриона, с любовью, Змейк».
– С какой любовью? – похолодела Керидвен.
– Да нет. Это я так, пошутил, – промямлил Ллевелис, которому вообще-то было сильно не по себе. – Это приложено к другому письму, латинскому. «Тарквиний Змейк приветствует Мерлина Амброзия. SVBEEV. Здоровье Оливера ухудшается; я должен быть все время при нем. Отъезд наш из Ирландии становится, таким образом, делом решенным…»
– Ну, это просто какое-то бытовое письмо! Нет, вы послушайте, что у меня, – сказала Керидвен, листавшая том хроник за начало XVIII века. – Змейк пишет докладную записку, выгораживает какого-то Риддерха, чтобы его не отчислили. Это Змейк-то! Выгораживает. Представляете? Вы только послушайте: «Признавая, что последние эксперименты Риддерха, сына Мивира, с кровью были слишком рискованными, я, тем не менее, прошу проявить снисхождение и разрешить ему продолжить обучение, принимая во внимание его неординарные способности в области преображения стихий».
– Это Змейк пишет?? – сунулся к ней Ллевелис. – Ну да, его почерк. Этим почерком он мне в пятницу написал: «Стремление выделиться везде и во всем в химии тем более опасно, что может неожиданно легко осуществиться».
В течение следующей недели, упорно листая тома хроник, они смогли убедиться в одном: после Риддерха больше личных учеников у Змейка не было.
– Либо после гениального Риддерха Змейк триста лет не мог никого видеть…
– Либо наоборот – в школе после Риддерха не могли видеть никаких учеников Змейка…
– Похоже, что второе, – в некотором страхе сказала Керидвен, которая как раз наткнулась на отдельной странице на запись невыцветающими чернилами: «Решением преподавательского состава школы имя Риддерха-ап-Мивира объявляется забытым и отныне не будет произнесено ни в школе, ни за ее пределами».
– Я не понял. Как это увязывается? – сказал Ллевелис, державший в это время в руках табели и характеристики Риддерха. – Его выпустили из школы с прекрасными результатами, проводили торжественным напутствием и сразу же, всем коллективом, на веки вечные прокляли??..
Чем стал заниматься Риддерх после выпуска, таким образом, узнать было невозможно. Однако сам процесс обучения Риддерха сопровождался столь многими комментариями Змейка и других преподавателей, что постепенно перед ними стала складываться цельная картина. Риддерх-ап-Мивир был необыкновенно одарен. Добрейший Морган-ап-Керриг испуганно писал в докладной записке, поданной Мерлину: «Чувствую, что я неспособен найти подход к Риддерху, сыну Мивира: он ничего не забывает ». Рианнон писала о нем в характеристике: «Я никогда прежде не сталкивалась с учеником, настолько легко овладевающим предметом. Я не могу избавиться от впечатления, что язык змей, пауков, крыс и скорпионов он знал изначально ».
Вслед за тем они нашли потрепанную тетрадь, принадлежавшую Риддерху-ап-Мивиру. Открыть ее они решились не сразу, подозревая, что со страниц им плеснет в лицо кровью, но внутри были просто конспекты речей Мерлина и записи с конгресса по опасным химическим связям. Видимо, Риддерх и Змейк сидели на конгрессе рядом и переписывались со скуки во время неинтересных им докладов, потому что на полях сохранилось несколько фраз карандашом:
(рукой Змейка): Хорошо ли вы себе представляете тот эффект, который производит ваша сыворотка?
(рукой Риддерха): Представляю, я уже ее испробовал. Я понимаю, о чем вы, но это побочный эффект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Да, это все объясняет.
Затем у Змейка обнаружился замечательный ученик по имени Инир из Тангви. Девочки просто чуть не влюбились в него по гравюре «Инир из Тангви беседует с духами огня на выпускном экзамене по органической химии». Но ажиотаж разом прекратился, как только они наткнулись на письмо его из дома к Змейку с описанием одного опыта: «Я разогревал в тиглях оба сплава, но оказалось, что в лабораторных условиях трудно повторить то, что так легко происходит в природе. Кислота же могла существовать только при высоких температурах, но не могла долго находиться в сфероидном состоянии. По стечению обстоятельств, ко мне в лабораторию как раз в это время ворвался Джеральд Трелони, так некстати охваченный жаждой мести, и вызвал меня на поединок. Я заколол его очень чисто – так, чтобы кровь не залила мне огонь под тиглями, но немного не рассчитал, и труп, падая, сдвинул декель, нарушив чистоту эксперимента. Тем не менее, вещество, полученное мной в конечном счете, обладает тем самым оттенком пурпурного, который вы мне описали, дорогой наставник, и действительно прожигает латунную пластину, оставляя по краям отверстия голубоватый налет. При повторном опыте я, разумеется, прослежу за тем, чтобы декели были закрыты герметически».
– Ну что, по-прежнему нравится он нам? – мрачно спросила Керидвен у Морвидд. – Ты хотела бы иметь с ним свидание?
– Как бы это свидание не совпало с днем эксперимента, – отвечала Морвидд.
Судьба Мориена-ап-Тэйви, следующего ученика Змейка, заставила их призадуматься. Среди материалов, подшитых к хроникам, обнаружилось несколько страничек, написанных собственной рукой Мориена. Первая бумага была датирована годом поступления Мориена в школу, была написана почти детским почерком и содержала всего четыре строчки: «Мориен, сын Тэйви, сына Ангвина и Линед, из Гламорганшира. Посещал воскресную школу при церкви святой Хэледд в приходе Ллинавэлин. Естественная история, физика и химия привлекают меня более других наук». В другом томе хроник, с разницей во времени в семь лет, нашлась записка Мориена, написанная скоростным почерком с быстрыми росчерками в конце абзацев: «…оставался четыре часа тридцать минут в центре лондонского пожара 1344 года, где, следуя Вашим указаниям, фиксировал фактическую скорость обугливания тканей человеческого тела (результаты см. в таблице по графам…), что отчасти может способствовать опровержению формулы де Клуа и эль-Фахира…». Записка была дважды сложена вдоль и адресована Змейку.
– То есть Змейк отослал его в прошлое и спокойно бросил одного в горящем городе? – тупо переспросила Керидвен, пытаясь как-то уяснить себе содержание записки.
– А он, вместо того, чтобы тушить огонь или спасать, например, людей, наблюдал там скорость обугливания… тканей? – с выражением произнеся последнее слово, добавила Морвидд.
– Так. По-моему, за семь лет Мориен… как бы это сказал Змейк?.. проявил ярко выраженный интерес к предмету. А вот ответ на записку, – сказал Ллевелис. – «Дорогой Мориен, последние образцы тканей не удовлетворяют требованиям экперимента, необходимо воспроизвести седьмую и восьмую стадии, в особенности на препаратах эмбриона, с любовью, Змейк».
– С какой любовью? – похолодела Керидвен.
– Да нет. Это я так, пошутил, – промямлил Ллевелис, которому вообще-то было сильно не по себе. – Это приложено к другому письму, латинскому. «Тарквиний Змейк приветствует Мерлина Амброзия. SVBEEV. Здоровье Оливера ухудшается; я должен быть все время при нем. Отъезд наш из Ирландии становится, таким образом, делом решенным…»
– Ну, это просто какое-то бытовое письмо! Нет, вы послушайте, что у меня, – сказала Керидвен, листавшая том хроник за начало XVIII века. – Змейк пишет докладную записку, выгораживает какого-то Риддерха, чтобы его не отчислили. Это Змейк-то! Выгораживает. Представляете? Вы только послушайте: «Признавая, что последние эксперименты Риддерха, сына Мивира, с кровью были слишком рискованными, я, тем не менее, прошу проявить снисхождение и разрешить ему продолжить обучение, принимая во внимание его неординарные способности в области преображения стихий».
– Это Змейк пишет?? – сунулся к ней Ллевелис. – Ну да, его почерк. Этим почерком он мне в пятницу написал: «Стремление выделиться везде и во всем в химии тем более опасно, что может неожиданно легко осуществиться».
В течение следующей недели, упорно листая тома хроник, они смогли убедиться в одном: после Риддерха больше личных учеников у Змейка не было.
– Либо после гениального Риддерха Змейк триста лет не мог никого видеть…
– Либо наоборот – в школе после Риддерха не могли видеть никаких учеников Змейка…
– Похоже, что второе, – в некотором страхе сказала Керидвен, которая как раз наткнулась на отдельной странице на запись невыцветающими чернилами: «Решением преподавательского состава школы имя Риддерха-ап-Мивира объявляется забытым и отныне не будет произнесено ни в школе, ни за ее пределами».
– Я не понял. Как это увязывается? – сказал Ллевелис, державший в это время в руках табели и характеристики Риддерха. – Его выпустили из школы с прекрасными результатами, проводили торжественным напутствием и сразу же, всем коллективом, на веки вечные прокляли??..
Чем стал заниматься Риддерх после выпуска, таким образом, узнать было невозможно. Однако сам процесс обучения Риддерха сопровождался столь многими комментариями Змейка и других преподавателей, что постепенно перед ними стала складываться цельная картина. Риддерх-ап-Мивир был необыкновенно одарен. Добрейший Морган-ап-Керриг испуганно писал в докладной записке, поданной Мерлину: «Чувствую, что я неспособен найти подход к Риддерху, сыну Мивира: он ничего не забывает ». Рианнон писала о нем в характеристике: «Я никогда прежде не сталкивалась с учеником, настолько легко овладевающим предметом. Я не могу избавиться от впечатления, что язык змей, пауков, крыс и скорпионов он знал изначально ».
Вслед за тем они нашли потрепанную тетрадь, принадлежавшую Риддерху-ап-Мивиру. Открыть ее они решились не сразу, подозревая, что со страниц им плеснет в лицо кровью, но внутри были просто конспекты речей Мерлина и записи с конгресса по опасным химическим связям. Видимо, Риддерх и Змейк сидели на конгрессе рядом и переписывались со скуки во время неинтересных им докладов, потому что на полях сохранилось несколько фраз карандашом:
(рукой Змейка): Хорошо ли вы себе представляете тот эффект, который производит ваша сыворотка?
(рукой Риддерха): Представляю, я уже ее испробовал. Я понимаю, о чем вы, но это побочный эффект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115