), но Бычок, поблагодарив, отказался. Весь вечер и весь
следующий день он либо тихо сидел у себя на шконке, либо молча
торчал в курилке. На третий день ему разрешили внеочередное
свидание -- приехал отец. Гек видел их на вахте, когда его самого
вели к адвокату (якобы по вновь открывшимся обстоятельствам
дела). Отец Бычка был грузный зобастый старик, почти на голову
выше сына; Гек цепко рассмотрел его и подивился, как у такого
борова мог получиться такой мелкий сын -- "в мамашу, небось...".
Ох и крепко удивился бы Гек, кабы услышал разговор осиротевшего
сына с овдовевшим отцом...
Тридцативосьмилетний холостяк Уильям Бонс, кадровый разведчик в
чине капитана, был одним из тихих "светил" в ведомстве
Муртеза-Доффера. Много лет он проработал в Штатах и Канаде на
оперативной работе: крал секреты, вербовал, "подчищал"... В одной
из командировок он отследил и анонимно "заложил" агента
внутренней контрразведки (тогда еще оба ведомства не слиплись в
мощной руке Дэнни). Свои прознали, но замяли, поскольку все же
агент был малозначащей мелочью из местных жителей и работал
"вслепую". Через годы, при объединении, все вскрылось и в личном
деле Бонса появилось "клеймо", а большая звездочка рассыпалась на
четыре помельче. Карьера отныне не касалась Бонса, несмотря на
его общепризнанные в узких кругах таланты и знания. А ведь ему
полтора-два шага оставалось до заветной, давно обещанной
посольской резидентуры в Британии -- мечты всей его служебной
жизни. Всем известно, что Бонс был страстным англоманом и столь
же страстным ненавистником творчества английского писателя
Стивенсона, из-за которого он получил оперативный псевдоним
"Морской волк", а от коллег обидную кличку "Пьяный Билли". И вот,
после нескольких лет канцелярского небытия, сам Муртез вызвал его
под светлейшие очи, предложив шанс! Работа предстояла необычная:
в течение неопределенного времени, от недели до трех-четырех лет,
это как получится, ему предстояло жить, внедренным в уголовную
среду с легендой уголовника. Основная цель -- пасти, желательно с
близкого расстояния, некоего Стивена Ларея, матерого урку с
неведомым прошлым. Если Ларей, паче чаяния, помрет, то задание
видоизменится или прекратится вовсе. Если же не помрет --
следить, наблюдать, изучать, докладывать. Анализировать. -- Не
разучился еще? Если, вовсе не обязательно -- это сразу
подчеркивается -- если работа даст интересные результаты...
ха..., сам бы хотел знать -- какие... Тогда будет полное
прощение, чин подполковника, дальнейшая перспектива и загранка в
логово злейшего врага на берегу батюшки-Темза... Если же нет --
то... Сам понимаешь...
И Уильям Бонс согласился. Профессиональные навыки в нем не
угасли, а напротив, казалось набрались сил и огня после
вынужденного простоя: Бонс запоем штудировал жаргон, порядки в
тюрьмах и зонах, где он якобы сиживал, запоминал сотни фотографий
и характеристик, учил наизусть блатные песни, несколько раз
подсаживался в камеры и транзитом на зоны, чтобы на месте
прочувствовать среду. Детдомовец -- он многое из своего прошлого
узнавал в нравах и обычаях тюрьмы; вспоминать было конечно
муторно, но привыкалось легче. Наколок решили не ставить, но
потом все же спецы из "внутренних", внедренных в "Контору",
накололи на предплечье нейтральный якорь (внутренне пребывая в
бессильном бешенстве, Уильям предполагал, что это хохмит
кто-нибудь из зловредных коллег, несмотря на заверения Муртеза в
том, что об операции знает крайне ограниченный круг лиц, с ним
лично не знакомых).
Внедрение прошло на редкость удачно. Бонс уже не трепетал
разоблачения, разговаривая, решая, обсуждая... Он вошел в роль.
Во избежание засветки всякие контакты с местным оперсоставом
исключались, равно как и шифрованные послания. Муртез обещал, что
организацию контактов возьмет на себя, только чтобы работал,
дорогуша! Обещан также был полный правовой иммунитет за все
деяния, необходимые по его роли. С наркотиками и убийствами лучше
не перебарщивать. Но если надо...
На роль отца был выбран полковник "Службы" в отставке, пенсионер,
дока и остроумец. "Дал" его сам Доффер, втихомолку от Адмирала
прибегающий к помощи отставленных от Службы толковых старых
кадров, только тем и виноватых перед Родиной, что они жили-жили,
а теперь вот -- состарились...
Старик сообщил, что родители (приемные) живы-здоровы, сын опять в
командировке и регулярно шлет открытки, что за его "успехами"
следят в официальном порядке, по сводкам и стукбеседам, что ему
пока личная благодарность от М...
Настал черед Бонса-Бычка докладывать о своем житье-бытье, а
рассказать -- было о чем. Предыдущие "траурные" двое суток Бонс
мысленно составлял и поправлял отчет, с тем, чтобы он был полным,
но без ненужной лирики. Он четко и точно рассказал "изнутри" о
положении дел на зоне и о расстановке сил. Доложил и о
предполагаемой коррупции среди офицеров зоны, о нравах сидельцев
в условиях "локалки". После этого перешел, как он хорошо понимал,
к главному: к личности своего главаря -- Ларея. Вскользь он
упомянул и о слухах, легендах шелестящих вокруг него, но
задерживаться на этом не стал, чтобы сэкономить время и память
старика (никаких записей, никакой техники). Из его наблюдений
выходило, что Ларей -- урка старого закала. Физически все еще
мощный, "реактивный", с отличной памятью. Авторитарен,
рационально жесток, умен, рассудителен, относительно образован.
Иностранных языков, по-видимому не знает, но иногда употребляет
латинские афоризмы и поговорки. При всей авторитарности -- любит
выслушать собеседника, но при этом ничем не выявляет
эмоционального отношения к услышанному. Придерживается архаичных
тюремных норм и правил, которые исповедует сам и обязует к этому
других. В натуральных потребностях весьма скромен. Умеет ладить с
людьми и наводить на них свое влияние. Очень скрытен: контакты с
волей носят регулярный и обширный характер, но никто ничего,
кроме него самого, точно не знает. Прошлое скрывает, упоминает
только то, что знают официальные органы. По их "понятиям" это
разрешается. В "понятиях" -- он очень близок к группировке
уголовников так называемой "золотой пробы", но отрицает свою к
ней принадлежность. Отрицание не носит "подчиненного" характера,
напротив, отзывается о них как бы сверху (Бонс замолчал здесь,
глядя в глаза своему "визави" и тот понимающе кивнул: высочайший
запрет на термин "Большие Ваны" еще никто не отменял и оба это
знали). Пользуется гигантским авторитетом среди сидельцев: его
ощутимо боятся даже ближайшие к нему, но уважают за
"справедливость" и паханскую хватку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
следующий день он либо тихо сидел у себя на шконке, либо молча
торчал в курилке. На третий день ему разрешили внеочередное
свидание -- приехал отец. Гек видел их на вахте, когда его самого
вели к адвокату (якобы по вновь открывшимся обстоятельствам
дела). Отец Бычка был грузный зобастый старик, почти на голову
выше сына; Гек цепко рассмотрел его и подивился, как у такого
борова мог получиться такой мелкий сын -- "в мамашу, небось...".
Ох и крепко удивился бы Гек, кабы услышал разговор осиротевшего
сына с овдовевшим отцом...
Тридцативосьмилетний холостяк Уильям Бонс, кадровый разведчик в
чине капитана, был одним из тихих "светил" в ведомстве
Муртеза-Доффера. Много лет он проработал в Штатах и Канаде на
оперативной работе: крал секреты, вербовал, "подчищал"... В одной
из командировок он отследил и анонимно "заложил" агента
внутренней контрразведки (тогда еще оба ведомства не слиплись в
мощной руке Дэнни). Свои прознали, но замяли, поскольку все же
агент был малозначащей мелочью из местных жителей и работал
"вслепую". Через годы, при объединении, все вскрылось и в личном
деле Бонса появилось "клеймо", а большая звездочка рассыпалась на
четыре помельче. Карьера отныне не касалась Бонса, несмотря на
его общепризнанные в узких кругах таланты и знания. А ведь ему
полтора-два шага оставалось до заветной, давно обещанной
посольской резидентуры в Британии -- мечты всей его служебной
жизни. Всем известно, что Бонс был страстным англоманом и столь
же страстным ненавистником творчества английского писателя
Стивенсона, из-за которого он получил оперативный псевдоним
"Морской волк", а от коллег обидную кличку "Пьяный Билли". И вот,
после нескольких лет канцелярского небытия, сам Муртез вызвал его
под светлейшие очи, предложив шанс! Работа предстояла необычная:
в течение неопределенного времени, от недели до трех-четырех лет,
это как получится, ему предстояло жить, внедренным в уголовную
среду с легендой уголовника. Основная цель -- пасти, желательно с
близкого расстояния, некоего Стивена Ларея, матерого урку с
неведомым прошлым. Если Ларей, паче чаяния, помрет, то задание
видоизменится или прекратится вовсе. Если же не помрет --
следить, наблюдать, изучать, докладывать. Анализировать. -- Не
разучился еще? Если, вовсе не обязательно -- это сразу
подчеркивается -- если работа даст интересные результаты...
ха..., сам бы хотел знать -- какие... Тогда будет полное
прощение, чин подполковника, дальнейшая перспектива и загранка в
логово злейшего врага на берегу батюшки-Темза... Если же нет --
то... Сам понимаешь...
И Уильям Бонс согласился. Профессиональные навыки в нем не
угасли, а напротив, казалось набрались сил и огня после
вынужденного простоя: Бонс запоем штудировал жаргон, порядки в
тюрьмах и зонах, где он якобы сиживал, запоминал сотни фотографий
и характеристик, учил наизусть блатные песни, несколько раз
подсаживался в камеры и транзитом на зоны, чтобы на месте
прочувствовать среду. Детдомовец -- он многое из своего прошлого
узнавал в нравах и обычаях тюрьмы; вспоминать было конечно
муторно, но привыкалось легче. Наколок решили не ставить, но
потом все же спецы из "внутренних", внедренных в "Контору",
накололи на предплечье нейтральный якорь (внутренне пребывая в
бессильном бешенстве, Уильям предполагал, что это хохмит
кто-нибудь из зловредных коллег, несмотря на заверения Муртеза в
том, что об операции знает крайне ограниченный круг лиц, с ним
лично не знакомых).
Внедрение прошло на редкость удачно. Бонс уже не трепетал
разоблачения, разговаривая, решая, обсуждая... Он вошел в роль.
Во избежание засветки всякие контакты с местным оперсоставом
исключались, равно как и шифрованные послания. Муртез обещал, что
организацию контактов возьмет на себя, только чтобы работал,
дорогуша! Обещан также был полный правовой иммунитет за все
деяния, необходимые по его роли. С наркотиками и убийствами лучше
не перебарщивать. Но если надо...
На роль отца был выбран полковник "Службы" в отставке, пенсионер,
дока и остроумец. "Дал" его сам Доффер, втихомолку от Адмирала
прибегающий к помощи отставленных от Службы толковых старых
кадров, только тем и виноватых перед Родиной, что они жили-жили,
а теперь вот -- состарились...
Старик сообщил, что родители (приемные) живы-здоровы, сын опять в
командировке и регулярно шлет открытки, что за его "успехами"
следят в официальном порядке, по сводкам и стукбеседам, что ему
пока личная благодарность от М...
Настал черед Бонса-Бычка докладывать о своем житье-бытье, а
рассказать -- было о чем. Предыдущие "траурные" двое суток Бонс
мысленно составлял и поправлял отчет, с тем, чтобы он был полным,
но без ненужной лирики. Он четко и точно рассказал "изнутри" о
положении дел на зоне и о расстановке сил. Доложил и о
предполагаемой коррупции среди офицеров зоны, о нравах сидельцев
в условиях "локалки". После этого перешел, как он хорошо понимал,
к главному: к личности своего главаря -- Ларея. Вскользь он
упомянул и о слухах, легендах шелестящих вокруг него, но
задерживаться на этом не стал, чтобы сэкономить время и память
старика (никаких записей, никакой техники). Из его наблюдений
выходило, что Ларей -- урка старого закала. Физически все еще
мощный, "реактивный", с отличной памятью. Авторитарен,
рационально жесток, умен, рассудителен, относительно образован.
Иностранных языков, по-видимому не знает, но иногда употребляет
латинские афоризмы и поговорки. При всей авторитарности -- любит
выслушать собеседника, но при этом ничем не выявляет
эмоционального отношения к услышанному. Придерживается архаичных
тюремных норм и правил, которые исповедует сам и обязует к этому
других. В натуральных потребностях весьма скромен. Умеет ладить с
людьми и наводить на них свое влияние. Очень скрытен: контакты с
волей носят регулярный и обширный характер, но никто ничего,
кроме него самого, точно не знает. Прошлое скрывает, упоминает
только то, что знают официальные органы. По их "понятиям" это
разрешается. В "понятиях" -- он очень близок к группировке
уголовников так называемой "золотой пробы", но отрицает свою к
ней принадлежность. Отрицание не носит "подчиненного" характера,
напротив, отзывается о них как бы сверху (Бонс замолчал здесь,
глядя в глаза своему "визави" и тот понимающе кивнул: высочайший
запрет на термин "Большие Ваны" еще никто не отменял и оба это
знали). Пользуется гигантским авторитетом среди сидельцев: его
ощутимо боятся даже ближайшие к нему, но уважают за
"справедливость" и паханскую хватку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129