— Мио бы корзинку обратно,— промолвила Мари со свойственной ей мимолетной улыбкой, которая, словно искра, вспыхивала на ее серьезном лице и тотчас же исчезала без следа.
— Обратно... так-так... Ну, тогда давай выложим их сюда...
Кремер взял корзинку в левую руку и стал выкладывать из нее яйца на письменный стол. Но, как видно, слишком спешил — одно яйцо упало па пол. Оба проводили его взглядом. Около самого барииова ботинка расплывался большой золотистый глазок желтка.
Только Кремер рассмеялся, чуть покраснев, Мари же, против его ожидания, даже не улыбнулась.
— Позвольте, я сама,— сказала она и, взяв у барина корзинку, спокойно и проворно выложила яйца на зеленое сукно.-— Три десятка — вместе с этим.— Она показала мальцем па разбитое яйцо.
Ободренный се серьезностью, господин фон Кремер смог даже придать своим словам оттенок шутки. Взглянув па пол, он воскликнул:
— Л что же нам с этим делать?
— Я сейчас уберу, если...— Молодуха огляделась по стороппм.
Нот, йот... Я просто так сказал. Пильгельмина сама уборег.
— Побось обомлеот, как увидит?
— Ничего, я живо приведу ее в чувство.
Мари, наверно, представила себе эту картину, и ей стало так смешно, что искра неудержимой улыбки теперь ярко осветила каждую черточку ее чисто умытого лица. Глаза ее заблестели, рот приоткрылся, обнажая редкие белые зубы; высокая грудь дышала избытком жизненной силы.
От всего этого у Кремера помутилось в голове. Словно сквозь сон припоминалось ему потом, как он протянул Мари крупную бумажку, а когда у нее не нашлось сдачи, все же сунул ей деньги, пробормотав, что она ведь еще будет приносить Вильгельмине яйца... Немного яснее запомнилась ему минута, когда Мари уже открывала дверь, чтобы уйти, а он вдруг схватил ее за руку и каким-то чужим, суровым и хриплым голосом приказал:
— Скажи Тыну — пусть завтра придет в контору... Нет, пусть придет сегодня же вечером!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Выйдя из конторы, Приллуп не решился дать волю своим чувствам, пока не огоптел достаточно далеко от окон господского дома. Сначала он шагал на своих длинных ногах как бы крадучись, втянув голову в плечи и глядя в землю. Лишь отойдя шагов на двести, он оглянулся и рассмеялся. Прошел еще немного, еще раз оглянулся и опять засмеялся. А миновав ореховую рощу и поднявшись на пригорок у основания длинного холма Круузимяэ, рассмеялся в третий раз, еще громче. Выпрямившись во весь рост, он долго и серьезно смотрел на помещичий дом, освещенный красным отблеском заката, потом закусил губу, скорчил гримасу и, трясясь от смеха, зафыркал и запыхтел, как еж. Время от времени он приговаривал, судорожно держась за бока:
— Ох, потеха! Ну и потеха! Надо всем рассказать!
Лишь после того, как приступ смеха совсем прошел, он зашагал дальше, но и на ходу все осматривался слезящимися глазами — с кем бы норным поделиться новостью. Дорога, однако, была, куда ни погляди, безлюдной. Хохот перестал его одолевать, лишь в дремучих зарослях бороды, покрывавшей щеки по самые скулы, долго еще блуждала усмешка, пока одна внезапная мысль не погасила ее на время.
«А может, он обманул?.. Просто хотел покуражиться?.. Слишком, дескать, молодая для старого хрыча?.. И что она, мол, скажет?.. Услышит, мол, косолапый, и...»
Склонив голову набок, он смотрел на носки своих по-столов и припоминал все что слышал и видел. Но, по-видимому, пришел к заключению, которое отогнало внезапную мысль: его заросшее лицо снова просияло.гОн запустил пальцы в бороду, поднял влажную прядь к самому, сопя, понюхал ее: «Хм... хм... Чертово винцо! Пьешь — точно сусло, а гляди, как оно горит в груди!» Приллуп выпил в конторе два стакана портвейна и забыл вы гореть рот.
Усмехаясь, он пошел дальше, к воротам, уткнув большой палец под ребра, в то место, где весело горело господское винцо. Он твердо решил первому же встречному рассказать о нелепице, которую услышал в конторе: пусть и другие посмеются. Но вдруг с ним случилось нечто неожиданное, в чем он и сам не смог себе дать отчет. Он свернул с дороги и на нос чаи ом склоне холма, где одиноко росли три кудрявые сосны, повалился навзничь на чахлую трапу.
Хозяйское молоко!..
Приллуп лежал неподвижно, как бревно. Он скрестил руки иод головой и глядел на закат широко раскрытыми глазами. Небо еще рдело рсеми оттенками красного и желтого. Над горизонтом стояло облако, напоминавшее гербового двуглавого орла, и контуры его сияли так ослепительно, что казалось — птица заслоняет собой окно небесного чертога и в спину ей бьет яркий свет. И еще всякие небесные твари тихонько плыли с юга к пламенеющему зарову: одни — похожие на земных, другие — невиданно причудливые, и, когда приближались к орлу, контуры их загорались. Но постепенно сияние угасало, краски все больше тускнели, и лицо у Тыну стало синее, как у человека, умершего от удушья.
Он по прежнему лежал не шевелясь. По его рукам ползали маленькие черные муравьи: не поглядев, он юг головой к муравьиной кочке. Один муравей пробежал но бороде и губам. Приллуп наконец почувствовал щекотку, отряхнулся и сел. Потом замахал рукой, как бы отгоняя комаров, и вскочил на ноги. На его полосатом лице опять заиграла усмешка.
Но когда он, снова выйдя па дорогу, увидал старика из усадьбы Отоа, ковылявшего впереди со связкой грабельных чоропкон на плече, то догонять его не стал; и когда повстречалась Крыыт, жена Вяйке-Юри, оказалось, что и для нее у Приллупа нет никаких новостей. Он шагал прямо к воротам, настолько погруженный в себя, что прошел на расстоянии сажени от качелей и не заметил, как с ним поздоровалис соседские девчонки.
В воротах встретила Каару, виляя не только хвостом, но . всем задом; она весело скалила белые зубы и фыркала 01 радости. Но и для собаки у хозяина не нашлось ни слова; наградой ей было только то, что Тыну, войдя в ворота, рассеянно уставился на нее.
Вскоре собачонке показалось жутко, что хозяин так долго стоит на одном месте и смотрит на нее вытаращенными глазами, и она предпочла исчезнуть в сумерках, которые тончайшей пепельной пылью опускались над двором, стирая резкие линии и как бы увеличивая все предметы.
Приллуп хотел было войти в избу, но заметил на изгороди рядом с амбаром три серые фигуры и побрел туда. Точно большая ночная птица с двумя птенцами -— по одному под каждым крылом,— на изгороди сидела Мари, прижав к себе Анни и Юку. Все трое смотрели в сторону болота.
— Что за диво вы там увидели? — улыбнулся отец.
— Слушаем, как и Тану люди разговаривают,— шепотом ответила Аппи,— Тише, не мешай!
И правда — чистый прохладны]! воздух был так неподвижен, что долетали голоса с той стороны болота, где на берегу, достигавшем примерно высоты холма Круузимяэ, чернела за полосой кустарника деревня Тану,— долетали с такой поразительной отчетливостью, как будто невидимые спорщики стояли где-то здесь, за ближайшим кустом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49