И ради такого счастья стоило бороться, стоило ломать и тратить слова, лишаться сна и аппетита. Найдется же, п конце концов, верный способ, попадется в руки надежный рычаг! Или какой-нибудь счастливый случай поможет и укажет путь.
— дни шли за днями, а подходящих путей и способов находилось мало придумал какой то предлог, чтобы послать город городские соблазны повернут мысли куда следует. Мари отправилась поэтому могла целый день наслаждаться всем, что там привлекало и манило. Но вернулась она вовсе не в таком восторге, как в первый раз: городская жизнь сейчас пока лились ей вялой и скудной, а жара нестерпимой.
Питом Тыну попробовал пустить в ход денежные посулы. Он обещал всю прибыль от продажи барских телят целиком отдавить— она может с этими деньгами делать псе, что душе угодно, с первого дня. Обещал ей также доли.) дохода с каждого фунта масла, а под конец намекнул, что небось и «тот, другой» -—не такой уж, тоже нет да подарит что-нибудь сверх всего прочего.
По Мари, обнажив редкие зубы, усмехнулась: Ишь какие вы добренькие!
Приллупу часто приходила мысль — не посоветовать ли барину, чтобы он сам по-отечески пробрал строптивую молодуху: может, от господского слова будет больше толку, чем от мужицкого. Но всякий раз этот способ казался ому палкой о двух концах: вдруг Мари возьмет да и все портит каким-нибудь не в меру бойким, дерзким.
Однажды около полудня молодухе велели прийти выть полы в господском доме. А так как в этот день барин никуда но уезжал — Тыну сам видел его издали,— то, возможно, за этим приказом, принесенным кухаркой, скрывалось желание хозяина встретиться с Мари наедине. Но это могло быть и не так. Приллуп ничего не в силах был изменить, но поспешил уверить себя, что все обойдется благополучно.
Однако молодуха ответила посыльной с беспримерной дерзостью:
— Не пойду! Пускай зовут Пастухову жену, это ее давний заработок, он ей больше нужен, чем мне!
К счастью, Тыну успел еще догнать стряпуху в воротах: не передавай, мол, такого ответа, скажи лучше, что никого не застала дома!
— Господи помилуй! — вернувшись, воскликнул Тыну с искренним испугом, но и не без задней мысли, внезапно пришедшей ему в голову.— Неужто ты не видишь, что он тебя добивается, что ты ему приглянулась! Он мог бы любую другую выбрать, баб и девок кругом — хоть пруд пруди, а вот ему нужно тебя, только тебя! Неужели ты этого не ценишь! Разве не знаешь, кто он и кто ты!
Но что ты будешь делать с этой озорницей! Она расхохоталась, увидев его жалкую мину и сжатые руки, и выкрикнула, захлебываясь от смеха:
— Не ценю... не ценю!.. Я только себя ценю и уважаю, когда ты наконец поймешь это!
Мари смеялась редко и тихо, такого безудержного хохота Тыну от нее никогда не слышал.
Теперь Тыну уже больше ничего не мог придумать, решительно ничего. Словно на плечах у него была не голова, а деревянный чурбан. Чурбан этот, казалось, был вечно затуманен какой-то одурью: при ходьбе Тыну мерещилось, что у самых его ног — крутизна, что еще шаг — и он свалится в яму. И руки двигались неуверенно. Нагружая воз клевера, он вынужден был напряженно следить, чтобы навильник не попал мимо. по вечерам, когда он усталый ложился в постель, все тело казалось ему деревянным и кровать колыхалась под ним, как челнок на волнах.
В своем смятении Тыну начал опять, почти бессознательно, искать помощи у высших сил.
Он стал читать Библию, обеденным с голом заставлял детей набожно складывать руки, после церкви заглядывал еще и в молитвенный дом; ему захотелось также пойти вместе с женой к причастию, хотя оба они причащались после свадьбы, а с того времени не прошло еще и трех месяцев. Раньше Тыну был совсем равнодушен к религии: теперь же рвение его дошло до того, что он и молодухе заявил: пусть она со своей стороны тоже помогает установить в доме «христианский порядок», пусть требует, чтобы дети учили катехизис и по вечерам читали «Отче наш». Слушая эти наставления, можно было подумать, что сам Тыну всегда чтил такой порядок и неизменно его придерживался.
Так Приллуп постучался в дверь к господу богу косвенным образом; отсюда недалеко было и до прямой просьбы о помощи в известном важном деле. Тыну попытался пройти вне очереди. Но его снова заставили ждать. И следствием явилось то, что он опять начал склоняться в сторону темных сил.
Однажды в воскресенье, когда в церкви кончилась служба, Приллуп, направляясь к церковным воротам, случайно столкнулся с ворожеей из Сутсу поспешил отправить Мири пику за булками, а сам, многозначительно руку, увлек ее из толпы и сторону. Не знает ли» мол, пил такого средства, чтобы заставить непослушную образумиться и повиноваться мужу дело псе равно каком.
Трийну была бодрая старуха, почтенного вида, прилично одетая; ее матерински кроткие глаза смотрели на не ох ближних одинаково спокойно и дружелюбно. Л между ними сидел огромный нос, неудержимо рвущийся в мир; он был велик по размерам, но ничуть не величествен, его широкий, мясистый кончик и сегодня уютно. Чернота еще больше сгустилась, когда Трийну, слушай нопросы Приллупа, обратилась к своей коричневой лакированной табакерке. Темно-красный яйцевидный чепец был у знахарки чуть сдвинут к затылку, но и это не выглядело высокомерно: над всем господствовали почтенные седины, выглядывавшие из-под кружева чепца, и мягкое выражение лица старушки.
Сродство она, конечно, знает. И такое, что поможет наверняка всякую хворь — свое зелье. А против иной хвори — даже несколько.
И бабуся, с минуту поглядев вверх, на петуха, венчавшего церковную башню, повела разумную и дельную речь, но выказывая при этом никакого нескромного любопытства по поводу личных дел Тыну Приллупа. Пусть мяэ-кюльский приятель, поучала она, в ночь под варфоломеев день тайком отстрижет у своей молодухи прядь волос; пусть так же украдкой постарается добыть у нее серу из правого уха и грязь из-под ногтя большого пальца левой ноги — это можно проделать и в любую ночь. Со своей добычей пусть придет в Сутсу, там к ней добавят еще кое-что и нашепчут некие тайные слова. Снадобье это он должен будет потом носить на груди, под рубашкой, и оно постепенно начнет действовать.
Но варфоломеев день показался Приллупу слишком дальним сроком: дело у него было спешное.
Ну, тогда можно выстричь волосы в ночь со среды на четверг, когда луна будет на ущербе. Под Варфоломея, конечно, не в пример лучше, но авось удастся прибавить зелью крепости другим способом.
Распрощались они торопливо, потому что к знахарке приближалась, пробираясь между помещичьими могилами, какая-то девушка с заплаканными глазами. Несомненно, в этом укромном уголке за часовней, у самой стены церковного сада, где они сейчас стояли, знаменитейшая в приходе знахарка уже не раз принимала посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— дни шли за днями, а подходящих путей и способов находилось мало придумал какой то предлог, чтобы послать город городские соблазны повернут мысли куда следует. Мари отправилась поэтому могла целый день наслаждаться всем, что там привлекало и манило. Но вернулась она вовсе не в таком восторге, как в первый раз: городская жизнь сейчас пока лились ей вялой и скудной, а жара нестерпимой.
Питом Тыну попробовал пустить в ход денежные посулы. Он обещал всю прибыль от продажи барских телят целиком отдавить— она может с этими деньгами делать псе, что душе угодно, с первого дня. Обещал ей также доли.) дохода с каждого фунта масла, а под конец намекнул, что небось и «тот, другой» -—не такой уж, тоже нет да подарит что-нибудь сверх всего прочего.
По Мари, обнажив редкие зубы, усмехнулась: Ишь какие вы добренькие!
Приллупу часто приходила мысль — не посоветовать ли барину, чтобы он сам по-отечески пробрал строптивую молодуху: может, от господского слова будет больше толку, чем от мужицкого. Но всякий раз этот способ казался ому палкой о двух концах: вдруг Мари возьмет да и все портит каким-нибудь не в меру бойким, дерзким.
Однажды около полудня молодухе велели прийти выть полы в господском доме. А так как в этот день барин никуда но уезжал — Тыну сам видел его издали,— то, возможно, за этим приказом, принесенным кухаркой, скрывалось желание хозяина встретиться с Мари наедине. Но это могло быть и не так. Приллуп ничего не в силах был изменить, но поспешил уверить себя, что все обойдется благополучно.
Однако молодуха ответила посыльной с беспримерной дерзостью:
— Не пойду! Пускай зовут Пастухову жену, это ее давний заработок, он ей больше нужен, чем мне!
К счастью, Тыну успел еще догнать стряпуху в воротах: не передавай, мол, такого ответа, скажи лучше, что никого не застала дома!
— Господи помилуй! — вернувшись, воскликнул Тыну с искренним испугом, но и не без задней мысли, внезапно пришедшей ему в голову.— Неужто ты не видишь, что он тебя добивается, что ты ему приглянулась! Он мог бы любую другую выбрать, баб и девок кругом — хоть пруд пруди, а вот ему нужно тебя, только тебя! Неужели ты этого не ценишь! Разве не знаешь, кто он и кто ты!
Но что ты будешь делать с этой озорницей! Она расхохоталась, увидев его жалкую мину и сжатые руки, и выкрикнула, захлебываясь от смеха:
— Не ценю... не ценю!.. Я только себя ценю и уважаю, когда ты наконец поймешь это!
Мари смеялась редко и тихо, такого безудержного хохота Тыну от нее никогда не слышал.
Теперь Тыну уже больше ничего не мог придумать, решительно ничего. Словно на плечах у него была не голова, а деревянный чурбан. Чурбан этот, казалось, был вечно затуманен какой-то одурью: при ходьбе Тыну мерещилось, что у самых его ног — крутизна, что еще шаг — и он свалится в яму. И руки двигались неуверенно. Нагружая воз клевера, он вынужден был напряженно следить, чтобы навильник не попал мимо. по вечерам, когда он усталый ложился в постель, все тело казалось ему деревянным и кровать колыхалась под ним, как челнок на волнах.
В своем смятении Тыну начал опять, почти бессознательно, искать помощи у высших сил.
Он стал читать Библию, обеденным с голом заставлял детей набожно складывать руки, после церкви заглядывал еще и в молитвенный дом; ему захотелось также пойти вместе с женой к причастию, хотя оба они причащались после свадьбы, а с того времени не прошло еще и трех месяцев. Раньше Тыну был совсем равнодушен к религии: теперь же рвение его дошло до того, что он и молодухе заявил: пусть она со своей стороны тоже помогает установить в доме «христианский порядок», пусть требует, чтобы дети учили катехизис и по вечерам читали «Отче наш». Слушая эти наставления, можно было подумать, что сам Тыну всегда чтил такой порядок и неизменно его придерживался.
Так Приллуп постучался в дверь к господу богу косвенным образом; отсюда недалеко было и до прямой просьбы о помощи в известном важном деле. Тыну попытался пройти вне очереди. Но его снова заставили ждать. И следствием явилось то, что он опять начал склоняться в сторону темных сил.
Однажды в воскресенье, когда в церкви кончилась служба, Приллуп, направляясь к церковным воротам, случайно столкнулся с ворожеей из Сутсу поспешил отправить Мири пику за булками, а сам, многозначительно руку, увлек ее из толпы и сторону. Не знает ли» мол, пил такого средства, чтобы заставить непослушную образумиться и повиноваться мужу дело псе равно каком.
Трийну была бодрая старуха, почтенного вида, прилично одетая; ее матерински кроткие глаза смотрели на не ох ближних одинаково спокойно и дружелюбно. Л между ними сидел огромный нос, неудержимо рвущийся в мир; он был велик по размерам, но ничуть не величествен, его широкий, мясистый кончик и сегодня уютно. Чернота еще больше сгустилась, когда Трийну, слушай нопросы Приллупа, обратилась к своей коричневой лакированной табакерке. Темно-красный яйцевидный чепец был у знахарки чуть сдвинут к затылку, но и это не выглядело высокомерно: над всем господствовали почтенные седины, выглядывавшие из-под кружева чепца, и мягкое выражение лица старушки.
Сродство она, конечно, знает. И такое, что поможет наверняка всякую хворь — свое зелье. А против иной хвори — даже несколько.
И бабуся, с минуту поглядев вверх, на петуха, венчавшего церковную башню, повела разумную и дельную речь, но выказывая при этом никакого нескромного любопытства по поводу личных дел Тыну Приллупа. Пусть мяэ-кюльский приятель, поучала она, в ночь под варфоломеев день тайком отстрижет у своей молодухи прядь волос; пусть так же украдкой постарается добыть у нее серу из правого уха и грязь из-под ногтя большого пальца левой ноги — это можно проделать и в любую ночь. Со своей добычей пусть придет в Сутсу, там к ней добавят еще кое-что и нашепчут некие тайные слова. Снадобье это он должен будет потом носить на груди, под рубашкой, и оно постепенно начнет действовать.
Но варфоломеев день показался Приллупу слишком дальним сроком: дело у него было спешное.
Ну, тогда можно выстричь волосы в ночь со среды на четверг, когда луна будет на ущербе. Под Варфоломея, конечно, не в пример лучше, но авось удастся прибавить зелью крепости другим способом.
Распрощались они торопливо, потому что к знахарке приближалась, пробираясь между помещичьими могилами, какая-то девушка с заплаканными глазами. Несомненно, в этом укромном уголке за часовней, у самой стены церковного сада, где они сейчас стояли, знаменитейшая в приходе знахарка уже не раз принимала посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49