Голова у нее была простоволосая, руки и шея обнажены, на смуглой, кое-где белой коже блестели бусинки пота. Из-под подоткнутой юбки виднелся край посконной рубашки и тугие икры.
Ульрих фон Кремер позабыл все заранее придуманные фразы и, повинуясь какому-то внутреннему толчку, игриво протянул руку к шее женщины. На миг он ощутил под своей ладонью две примеченные складочки, а большим пальцем коснулся мягкой, теплой округлости под подбородком; в голову ему ударил удивительно свежий, молодой, дурманящий запах пота. Но еще сильнее взволновало Ульриха то, как была встречена его смелая попытка: Мари с готовностью повернула к нему лицо и, шутливо вскрикнув, бросила на барина смеющийся взгляд. Он отдернул руку и растерянно остановился; в ушах у него шумело, в глазах рябило. Взбудораженная кровь подсказала ему, что он сейчас нашел то, чего жаждал, ради чего явился сюда; но теперь, когда эта находка была в его руках, он до того испугался, что колени его подкосились и ему захотелось бежать без оглядки.
И он бежал. Неверным шагом обойдя вокруг молодухи по мокрому полу, он направился к двери. Ни он, ни Мари не произнесли ни слова. Полы его сюртука смешно топорщились, точно под ними крылась захваченная добыча и он спешил с жадностью унести ее в укромное место.
Минут пятнадцать он сидел в столовой почти неподвижно, обхватив руками колено. В морщинках около глаз и в уголках рта у него играла улыбка робкой затаенной радости, во всем толе ощущалась сладкая истома. Сначала он ни о чем не думал, затем в голове его возникла мысль, которую он принялся повторять себе: в следующий раз — двинуться дальше, в следующий раз будет лучше! А еще через четверть часа вспомнил: «У меня на ночном столике есть коробочка кислых леденцов. Если бы я взял конфетку и поднес ей ко рту, как собачке, она бы, наверно, засмеялась— и хвать!» И Ульрих пожалел, что не сделал этого.
Но ведь конфеты стоят на прежнем месте и Мари тоже еще там?.. Нет, лучше в следующий раз.
Пусть будет как есть, не надо портить этих минут!
Он бросил думать о конфетах и, разнежась, стал припоминать все, что было, разглядывая свою правую ладонь и большой палец. Так хорошо было сидеть и смотреть на свою ладонь; кожа ее все еще сохраняла ощущение тепла и легкой щекотки, словно по ней нежно водили пушинкой. Он почувствовал тот дурманящий запах пота и, закрыв глаза, откинул голову па спинку кресла. Казалось, даже с кончиков усов у него каплет блаженство: кап! кап! — то справа, то слева.
Но вдруг Кремером овладела бурная жажда движения. Ему показалось, что он должен унести свою добычу куда-то далеко-далеко и там, на новом месте, снова жадно рассматривать ее. На его нетерпеливый звонок явилась Виль-гельмина, вытирая руки передником.
— Скажите, чтобы запрягали!
— Уже сейчас? Федь господин барон хотел фечером на фокзал?..
— Нет, я все-таки поеду в Сяргвере.
Но слово «Сяргвере» сегодня прозвучало в ушах У ль-риха как-то исключительно скверно, точно надтреснутое стекло. Одновременно ему вспомнилось насмешливое прозвище, которое братец Генрих дал сестрам: «три пингвина»... И от одного звука этих слов в сердце Ульриха закрался тоскливый страх. Вильгельмина не успела еще выйти из комнаты, как Кремер мысленно отказался от Сяргвере и снова решил отправиться в город. Зачем ехать поездом, -можно и лошадьми — каких-нибудь тридцать верст! В коляске ты один с самим собой можешь, уютно покачиваясь, предаваться своим мыслям и мечтам.
Но ведь новый костюм в шкафу, а шкаф в спальне...
Правда, Мари могла бы на время выйти...
Но мет... сегодня не надо больше... не надо больше встреч...
Вильгельмине было велено принести костюм в кабинет, где господин фон Кремер и переоделся, хотя туалетная комната была уже готова и даже пол там просох.
Когда мяэкюльский помещик, в дорожном пальто и черной фетровой шляпе, садился в экипаж и Вильгельмина с торжественностью, в которой выражалось ее уважение к собственной персоне, застегивала кожаную полсть, он заметил, что у окна залы кто-то стоит, прижавшись носом к стеклу. Кремер успел только мельком взглянуть на окно, но ему показалось, будто женщина что-то жует, оттопырив губы и причмокивая.
Значит, она сама нашла коробочку? Это обрадовало Ульриха. В этом было нечто еще более сближавшее их... В этом была доверчивая интимность...
И он вдруг поверил, что действительно сам дал Мари первую конфетку: поднес ей ко рту леденец, точно сахар комнатной собачке, а она засмеялась и — хвать! Пока экипаж, миновав окна, заворачивал за угол дома, седок весело смотрел в спину своему кучеру, словно на потрепанном сборчатом кафтане была изображена какая-то комическая сценка. Кремер не заметил, как грязные ребятишки пастуха Тоомаса, которые давно уже караулили выезд барина, открыли перед ним ворота; он не видел, как около кузницы с ним поздоровались мужики, подковывавшие лошадей... Только проохав уже с версту от перекрестка в направлении Сяргвере, он обнаружил свою ошибку.
— Стой, Пээтер, я ведь еду в город!
Пээтер не сразу остановил гнедых, трусивших рысцой* Только через несколько минут он натянул вожжи и крикнул: «Тпру-рру!» И еще прошло немного времени, пока он повернул голову на тонкой шее и барину стало видно в профиль его худое безбородое лицо.
— А-а... в город, стало быть?
— Да, в город. Я поеду в город лошадьми.
— А-а, стало быть, лошадьми?
— Да, лошадьми. Я сегодня поеду в город лошадьми, а не чугункой,
— А-а, не чугункой? — Пээтер широко раскрыл рот, так что нижняя челюсть отвисла еще больше, чем всегда, и снова медленно повернулся к лошадям. Его маленькая голова совсем потонула в надвинутой по самый затылок кучерской шляпе. Пээтер долгим взглядом посмотрел на острые хребты двух меринов (это были не выездные лошади, а рабочие, только чуть получше остальных) и отозвался сравнительно скоро:
— А у меня овса нету.
— Овса купишь в городе или по дороге, я дам тебе денег.
Пээтер собрался было повернуть лошадей, но еще помедлил.
— А у меня ни хлеба нету, ни денег.
— Я и тебе дам немного денег.
— А-а, мне тоже, стало быть?
— Ну да. Ты же не останешься ночевать в городе — отдохнешь и поедешь обратно.
Наконец-то они столковались — теперь можно было сворачивать на другую дорогу и ехать в город.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Господин фон Кремер приятно провел в Таллине воскресный день — гулял по парку Кадриорг, слушал на пляже музыку, ужинал в «Отель дю Нор», все в одиночестве, так как братец Генрих уехал в Сяргвере, а приглашать посторонних Ульриху не хотелось. Обе ночи он проспал истинно по-царски в тихой квартирке на улице Лай, снимаемой сообща с еяргверскими родственниками на случай приездов в город. Только вот составить определенный план, как он надеялся по дороге сюда, ему не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Ульрих фон Кремер позабыл все заранее придуманные фразы и, повинуясь какому-то внутреннему толчку, игриво протянул руку к шее женщины. На миг он ощутил под своей ладонью две примеченные складочки, а большим пальцем коснулся мягкой, теплой округлости под подбородком; в голову ему ударил удивительно свежий, молодой, дурманящий запах пота. Но еще сильнее взволновало Ульриха то, как была встречена его смелая попытка: Мари с готовностью повернула к нему лицо и, шутливо вскрикнув, бросила на барина смеющийся взгляд. Он отдернул руку и растерянно остановился; в ушах у него шумело, в глазах рябило. Взбудораженная кровь подсказала ему, что он сейчас нашел то, чего жаждал, ради чего явился сюда; но теперь, когда эта находка была в его руках, он до того испугался, что колени его подкосились и ему захотелось бежать без оглядки.
И он бежал. Неверным шагом обойдя вокруг молодухи по мокрому полу, он направился к двери. Ни он, ни Мари не произнесли ни слова. Полы его сюртука смешно топорщились, точно под ними крылась захваченная добыча и он спешил с жадностью унести ее в укромное место.
Минут пятнадцать он сидел в столовой почти неподвижно, обхватив руками колено. В морщинках около глаз и в уголках рта у него играла улыбка робкой затаенной радости, во всем толе ощущалась сладкая истома. Сначала он ни о чем не думал, затем в голове его возникла мысль, которую он принялся повторять себе: в следующий раз — двинуться дальше, в следующий раз будет лучше! А еще через четверть часа вспомнил: «У меня на ночном столике есть коробочка кислых леденцов. Если бы я взял конфетку и поднес ей ко рту, как собачке, она бы, наверно, засмеялась— и хвать!» И Ульрих пожалел, что не сделал этого.
Но ведь конфеты стоят на прежнем месте и Мари тоже еще там?.. Нет, лучше в следующий раз.
Пусть будет как есть, не надо портить этих минут!
Он бросил думать о конфетах и, разнежась, стал припоминать все, что было, разглядывая свою правую ладонь и большой палец. Так хорошо было сидеть и смотреть на свою ладонь; кожа ее все еще сохраняла ощущение тепла и легкой щекотки, словно по ней нежно водили пушинкой. Он почувствовал тот дурманящий запах пота и, закрыв глаза, откинул голову па спинку кресла. Казалось, даже с кончиков усов у него каплет блаженство: кап! кап! — то справа, то слева.
Но вдруг Кремером овладела бурная жажда движения. Ему показалось, что он должен унести свою добычу куда-то далеко-далеко и там, на новом месте, снова жадно рассматривать ее. На его нетерпеливый звонок явилась Виль-гельмина, вытирая руки передником.
— Скажите, чтобы запрягали!
— Уже сейчас? Федь господин барон хотел фечером на фокзал?..
— Нет, я все-таки поеду в Сяргвере.
Но слово «Сяргвере» сегодня прозвучало в ушах У ль-риха как-то исключительно скверно, точно надтреснутое стекло. Одновременно ему вспомнилось насмешливое прозвище, которое братец Генрих дал сестрам: «три пингвина»... И от одного звука этих слов в сердце Ульриха закрался тоскливый страх. Вильгельмина не успела еще выйти из комнаты, как Кремер мысленно отказался от Сяргвере и снова решил отправиться в город. Зачем ехать поездом, -можно и лошадьми — каких-нибудь тридцать верст! В коляске ты один с самим собой можешь, уютно покачиваясь, предаваться своим мыслям и мечтам.
Но ведь новый костюм в шкафу, а шкаф в спальне...
Правда, Мари могла бы на время выйти...
Но мет... сегодня не надо больше... не надо больше встреч...
Вильгельмине было велено принести костюм в кабинет, где господин фон Кремер и переоделся, хотя туалетная комната была уже готова и даже пол там просох.
Когда мяэкюльский помещик, в дорожном пальто и черной фетровой шляпе, садился в экипаж и Вильгельмина с торжественностью, в которой выражалось ее уважение к собственной персоне, застегивала кожаную полсть, он заметил, что у окна залы кто-то стоит, прижавшись носом к стеклу. Кремер успел только мельком взглянуть на окно, но ему показалось, будто женщина что-то жует, оттопырив губы и причмокивая.
Значит, она сама нашла коробочку? Это обрадовало Ульриха. В этом было нечто еще более сближавшее их... В этом была доверчивая интимность...
И он вдруг поверил, что действительно сам дал Мари первую конфетку: поднес ей ко рту леденец, точно сахар комнатной собачке, а она засмеялась и — хвать! Пока экипаж, миновав окна, заворачивал за угол дома, седок весело смотрел в спину своему кучеру, словно на потрепанном сборчатом кафтане была изображена какая-то комическая сценка. Кремер не заметил, как грязные ребятишки пастуха Тоомаса, которые давно уже караулили выезд барина, открыли перед ним ворота; он не видел, как около кузницы с ним поздоровались мужики, подковывавшие лошадей... Только проохав уже с версту от перекрестка в направлении Сяргвере, он обнаружил свою ошибку.
— Стой, Пээтер, я ведь еду в город!
Пээтер не сразу остановил гнедых, трусивших рысцой* Только через несколько минут он натянул вожжи и крикнул: «Тпру-рру!» И еще прошло немного времени, пока он повернул голову на тонкой шее и барину стало видно в профиль его худое безбородое лицо.
— А-а... в город, стало быть?
— Да, в город. Я поеду в город лошадьми.
— А-а, стало быть, лошадьми?
— Да, лошадьми. Я сегодня поеду в город лошадьми, а не чугункой,
— А-а, не чугункой? — Пээтер широко раскрыл рот, так что нижняя челюсть отвисла еще больше, чем всегда, и снова медленно повернулся к лошадям. Его маленькая голова совсем потонула в надвинутой по самый затылок кучерской шляпе. Пээтер долгим взглядом посмотрел на острые хребты двух меринов (это были не выездные лошади, а рабочие, только чуть получше остальных) и отозвался сравнительно скоро:
— А у меня овса нету.
— Овса купишь в городе или по дороге, я дам тебе денег.
Пээтер собрался было повернуть лошадей, но еще помедлил.
— А у меня ни хлеба нету, ни денег.
— Я и тебе дам немного денег.
— А-а, мне тоже, стало быть?
— Ну да. Ты же не останешься ночевать в городе — отдохнешь и поедешь обратно.
Наконец-то они столковались — теперь можно было сворачивать на другую дорогу и ехать в город.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Господин фон Кремер приятно провел в Таллине воскресный день — гулял по парку Кадриорг, слушал на пляже музыку, ужинал в «Отель дю Нор», все в одиночестве, так как братец Генрих уехал в Сяргвере, а приглашать посторонних Ульриху не хотелось. Обе ночи он проспал истинно по-царски в тихой квартирке на улице Лай, снимаемой сообща с еяргверскими родственниками на случай приездов в город. Только вот составить определенный план, как он надеялся по дороге сюда, ему не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49