Умнее? Да разве тут дело в уме? К чему скрывать — ведь он в своих отношениях с женщинами никогда не бывал вполне искренен и никогда не чувствовал себя свободно. Они привлекали его, но в то же время отталкивали. Он терпел эти существа лишь в пределах «нейтральной зоны», вне того круга, который он сам вокруг себя очертил. Но стоило ему вообразить одну из этих женщин рядом с собой — и его охватывал страх перед опасностями, которые таились в таком сближении, ему мерещились таинственные ужасы, подстерегающие его в сктадках платья, локонах прически, перьях шляпы. Разве де было у него определенной задней мысли, когда он, забрав у арендатора свое имение, затеял постройку вот этого самого дома? Ведь могла же найтись женщина, которая сумела бы довольствоваться малым или сама пополнила бы недостающее? Но едва он мысленно останавливался на одной из них, как предостерегающая рука оттаскивала его за фалды! Дамы, разумеется, заметили его немощность и обходились с ним соответствующим образом: для одной он был «только Ульрих», другая считала его фигурой почти комической, для многих он вообще не существовал. Но это стало, в свою очередь, известно ему, и он, как улитка, втянул свои рожки и спрятался в раконину. И вот теперь, в эти теплые ночи, он должен пробавляться жалкими крохами воспоминаний о молодых годах, о том, как в сентябре и в марте он вместе с такими же юнцами, как сам, подвыпив, по ночам творил в городе всякие глупости, о которых потом искренне сожалел.
Значит, у него врожденный страх перед такого рода узами? Трудно сказать. Сквозь туман далекого прошлого ему припоминалась маленькая Фрида. Он и сейчас был уверен, что взял бы портниху своей матушки внутрь заповедного круга, конечно, со всеми законными формальностями, если бы только позволили условности, если бы непреклонные уста не произнесли с уничтожающим презре-1 нием: «Что ж, Ульрих, поступай как знаешь. Но тогда сразу же займись сапожным ремеслом. В твои годы тл, возможно, еще успеешь его изучить, и, судя по твоему образу мыслей и свойствам натуры, оно представит для тебя большой интерес...» И есЛи бы маленькая Фрида сама не написала ему: «Да, Ульрих, но ты же знаешь, как мало мне платят за работу...» Так и прервалась между ними всякая связь, даже о свободном союзе не могло быть речи, ибо девица Фрида предпочла выйти замуж за сапожника, который уже знал свое ремесло.
Неужели из этого действительно можно было заключить— в подтверждение психологической гипотезы покойной баронессы фон Кремер, урожденной графини Л ют-цен,— что ее сын больше тяготел к низкой среде, чем к высшим кругам, особенно когда речь шла об интимных симпатиях? Ульрих вынужден был признать, что тут есть доля правды, что этот грубый, дюжий, полнокровный «низший мир», с которым он ежедневно соприкасается, настраивает его на мажорный лад, быть может, именно своей плотской силой, полнотой здоровья. Но разве он, Ульрих, является каким-то диковинным исключением? Возьмем, например, средние века — много ли было прибалтийских дворян, которые не использовали своего рыцарского права в отношении девушек низшего сословия? Да и само это право возникло, очевидно, в силу определенной необходимости. И когда теперь сосед- помещик, почтенный Радек из Суурпалу, едет в город, легко может случиться, что из ворот придорожного хутора выйдет толстая хозяйка, остановит экипаж и скажет: «Сделай милость, старик, купи мне в лавке у Кару три фунта черной шерсти!» А братец Генрих, о котором с ухмылкой поговаривают, будто он... впрочем, нет, эти пакости сюда не относятся...
Как бы там ни было, черная колымага приближается, и пора подумать о том, каким образом хоть немного вознаградить себя за долгие годы, прожитые впустую по собственной вине.
И Ульрих думал... думал много ночей подряд, ворочаясь в постели с боку на бок. Иногда ац отщипывал кусочек * булки, лежащей на ночном столике (коробочка с кислыми леденцами тоже стояла тут на всякий случай), через каждые десять минут переворачивал горячую подушку на другую сторону и приподнимал ногами одеяло, чтобы и простыня под ним стала прохладнее.
Над потолком, на недостроенном втором этаже попискивали мыши и грызлись крысы. Им там жилось привольно: восемь пустых комнат, пол, усыпанный мягким песком, и вечный полумрак, даже днем, так как окна были забиты досками. Им жилось так же вольготно и весело, как курам управляющего Рээмета, которые здесь ночевали на импровизированных насестах — на старой мебели и прочем хламе. И когда Ульрих, жуя булку, посасывая леденцы и переворачивая подушку, обдумывал, как изменить свою жизнь, два голоса беспрестанно напоминали ему, что черная колымага приблизилась еще на шаг: наверху через каждые два часа пел петух, а за стеной куковала кукушка. Она сидела в шварцвальдских стенных часах господина Рээмета и сообщала время каждые тридцать минут. Ее кукование было ясно слышно в господской спальне, так как комнаты управляющего и кухарки находились по другую сторону коридора с каменным полом, разделявшего дом в длину на две половины, и акустика здесь была отличная: даже ночные вскрики девицы Вильгельмины (ее, беднягу, в жаркое время года мучили тропические сны) явственно доносились из каморки за кухней.
Засыпал Ульрих лишь после третьих петухов, когда утренняя заря уже румянила небо и свет нового дня играл на выцветших креслах зала, тревожа забившуюся в них моль.
Господин фон Кремер был настолько поглощен своими переживаниями и размышлениями, что перепутал дни недели и в субботу, посчитав ее пятницей, не поехал в Сяр-гвере. В этот день в его квартире обычно делали основательную уборку, пользуясь отсутствием хозяина. Поэтому и случилось, что уборщица уже явилась, а Вильгельмине даже не велели еще распорядиться, чтобы запрягали лошадей.
— Нот,-—сонрал господин фол Кремер на вопрос служим ки,— м и по думал сегодня охать в Сяргвере, я поеду почерним поездом в город. Но Мари мне не помешает, я могу выйти погулять, если ей нужно будет приниматься .«а последнюю комнату, а в первой к тому времени пол еще не просохнет.
Итак, Приллупова молодуха взялась за уборку в спальне, а барин, пройдя !в кабинет, надел очки и углубился н цифры какой-то конторской книги.
Барина и уборщицу разделяли две большие комнаты, так что они действительно не мешали друг другу.
Господин фон Кремер долго работал совершенно спокойно, потом вскочил, сиял очки и решительным шагом направился к Мари.
Мари, опустившись на колени, возила тряпкой по полу в том темпе, который вполне отвечал принципу: «У бога— дней, а у хозяина — харчей много!» Сегодня она не свистела, а грызла какую-то веревочку, свисавшую у нее изо рта. Кремсра она, конечно, заметила, так как стояла боком к открытой двери, но не подняла головы и даже не открыла рта, чтобы поздороваться, точно боялась выронить свое сокровище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49