Я хочу услышать, что там дальше говорится о Киппи.
– Это все, что мы нашли, – сказал Джо-Джо, его помощник.
– Кассеты, вероятно, в каком-нибудь банковском сейфе на хранении. Разыщи этого сладкоежку Сирила Рэтбоуна. Припугни это дерьмо как следует, – сказал Арни.
* * *
– Это мистер Рэтбоун. Меня ожидают, – сказал Сирил, как никогда на английский манер растягивая слова и глядя прямо в камеру кругового обзора у ворот «Облаков». Дадли, взглянув на его лицо на мониторе в дворецкой, не почувствовал расположения к писателю из «Малхоллэнда», который, по его мнению, написал постыдную и предательскую статью о Жюле Мендельсоне и женщине по имени Фло Марч, статью, вызвавшую, как он знал, кривотолки и сдавленные смешки в дворецких знатных домов города. Дадли даже позволил себе высказать хозяйке дома неодобрение, когда она сообщила, что ожидает прихода Сирила Рэтбоуна. Но Паулина Мендельсон на его замечание лишь пожала плечами и не ответила, показывая, что данное обстоятельство не зависит от нее.
Проехав по длинной подъездной дороге и повернув направо, Сирил оказался в той части поместья, которая была скрыта от глаз за воротами. Ему показалось, что он попал в волшебную страну, и его сердце сильно забилось. Его редактор Люсия Борсоди всегда испытывала разочарование, что его не допускали в этот знатный дом. Для нее не имел значения тот факт, что и другие репортеры светской хроники из городских изданий никогда не приглашались сюда, равно как и то, что Жюль Мендельсон в свое время всячески избегал общений с прессой. Люсия Борсоди не раз твердила ему, что в Нью-Йорке Долли Де Лонгпре, прославленную старейшину репортеров светской хроники, принимали в лучших домах старого и нового общества и даже во время ее приездов в Лос-Анджелес, что случалось раз в году, приглашали и на обед к Мендельсонам. Сирил каждый ее приезд воспринимал как свое фиаско. Но наконец-то и он сподобился посетить недоступное и роскошное поместье, в которое он мечтал попасть столько лет.
Въехав во двор, Сирил удовлетворенно улыбнулся. Огромный дом оказался именно таким, как он себе представлял. Не успел он подойти к двери, как она распахнулась, и он прошел в холл, даже не взглянув на Дадли, прикованный видом ажурной лестницы и шести картин Моне, как магнитом.
– О, замечательно, великолепно! – воскликнул он, поворачивая голову то вправо, то влево и разглядывая окружавшие его сокровища. Мысленно он подбирал слова, которыми опишет увиденное. Взглянув на свое отражение в зеркале в стиле «Чиппендейл», остался доволен: хорошо сшитый костюм из легкой полосатой ткани, голубая рубашка, розовый галстук.
Дадли, не сказав ни слова, провел его по коридору в холодный полумрак библиотеки. На улице было очень жарко, но полосатые бело-голубые занавеси предохраняли красивую комнату от лучей солнца. Сирил сразу почувствовал себя уютно среди роскоши комнаты. Направо, над камином, висела картина Ван Гога «Белые розы». Он хотел остановиться и рассмотреть ее, но дворецкий открыл дверь на террасу и вышел. «Миссис Мендельсон срезает розы в саду, – сказал он и жестом указал на большую скульптуру спящей женщины. – Сад находится за Генри Муром, налево». Он повернулся и вошел в дом.
Сирил растерялся и почувствовал разочарование. Он избегал солнца. Под лучами жаркого солнца его белая кожа быстро обгорала и покрывалась волдырями. Он бы предпочел провести встречу с Паулиной в прохладной библиотеке, сидя в удобном кресле под прекрасной картиной, попивая холодное вино из красивого бокала. Ему хотелось, чтобы она провела его по дому, показывая комнату за комнатой, картину за картиной, одно произведение античного искусства за другим, как того удостаивались почетные гости, если проявляли интерес к сокровищам дома, о чем он нередко слышал от Гектора Парадизо.
Провести встречу в саду было идеей Паулины. Она не хотела, чтобы до ушей Дадли или других слуг дошло то, что хотел ей поведать этот неприятный человек. Сирил, пересекая лужайку, пожалел, что не захватил соломенную шляпу, чтобы предохранить свою чувствительную кожу от сильных лучей солнца. Но как бы он ни был озабочен этим, он замечал и запоминал необыкновенные скульптуры, собранные Жюлем Мендельсоном. «За Генри Муром», – сказал дворецкий. Он запомнит это.
Паулина стояла к нему спиной, когда он наконец ее увидел. Она наклонилась, срезая огромную розовую розу, поднесла к носу и понюхала. На ней были садовые перчатки и большая соломенная шляпа. У ее ног стояла корзина, полная роз различных оттенков красного и розового цвета. Наблюдая за ней, он увидел, как она отгоняет осу, кружащую вокруг нее. Не замечая, что за ней наблюдают, она сохраняла элегантность, и ее вид был приятен взгляду Сирила.
– Паулина! – взволнованно окликнул он, словно гость, прибывший на пикник в саду и приветствующий хозяйку, а не автор непристойной книги о се умершем муже и его любовнице. Он знал, что она слышит его, так как расстояние между ними было незначительным, но не повернулась, и он снова крикнул: «Паулина!».
Паулина не повернулась, потому что ей не понравилось, что коварный итонец, который в действительности никогда не учился в Итоне, называет ее по имени. Она почувствовала, что не сдержится и ответит на его наглость, но промолчала и не поправила его.
– Здравствуйте, мистер Рэтбоун, – сказала она, одаривая его чересчур вежливой улыбкой, которую люди ее круга приберегают для мелкой сошки, вздумавшей перейти границы дозволенного. Он понял ее взгляд и удержался от предложения называть его Сирилом. Удержался и от попытки поцеловать ее в щеку, как сделал это на приеме у Каспера Стиглица, когда она, отпрянув, сослалась на то, что простужена. У садового павильона стояли плетеные стулья, и она жестом пригласила его пройти к ним и сесть.
– Как здесь красиво, Паулина, – сказал он, оглядываясь.
– Спасибо, – ответила она.
– Скульптура Майоля очень хороша.
Она кивнула на это замечание, но сдержалась от упоминания, что эта скульптура была самой любимой у ее мужа, так же как не сделала попытки завязать обычный разговор хозяйки с гостем, потому что именно он настоял на необходимости встречи для важного разговора. Чтобы показать, что их свидание ограничено во времени, она не сняла садовые перчатки и лишь присела на краешек стула.
Сирил понял ее намеки и стал еще больше нервничать, но тем не мене поудобней устроился на стуле, словно для него были привычны подобные тет-а-тет в розовом саду в «Облаках».
– Какой жаркий день, – сказал он и приставил руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца, подумав при этом, что зонтик здесь не помешал бы.
– Да, – согласилась она.
– Я давно хотел посмотреть ваши знаменитые желтые фаленопсии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
– Это все, что мы нашли, – сказал Джо-Джо, его помощник.
– Кассеты, вероятно, в каком-нибудь банковском сейфе на хранении. Разыщи этого сладкоежку Сирила Рэтбоуна. Припугни это дерьмо как следует, – сказал Арни.
* * *
– Это мистер Рэтбоун. Меня ожидают, – сказал Сирил, как никогда на английский манер растягивая слова и глядя прямо в камеру кругового обзора у ворот «Облаков». Дадли, взглянув на его лицо на мониторе в дворецкой, не почувствовал расположения к писателю из «Малхоллэнда», который, по его мнению, написал постыдную и предательскую статью о Жюле Мендельсоне и женщине по имени Фло Марч, статью, вызвавшую, как он знал, кривотолки и сдавленные смешки в дворецких знатных домов города. Дадли даже позволил себе высказать хозяйке дома неодобрение, когда она сообщила, что ожидает прихода Сирила Рэтбоуна. Но Паулина Мендельсон на его замечание лишь пожала плечами и не ответила, показывая, что данное обстоятельство не зависит от нее.
Проехав по длинной подъездной дороге и повернув направо, Сирил оказался в той части поместья, которая была скрыта от глаз за воротами. Ему показалось, что он попал в волшебную страну, и его сердце сильно забилось. Его редактор Люсия Борсоди всегда испытывала разочарование, что его не допускали в этот знатный дом. Для нее не имел значения тот факт, что и другие репортеры светской хроники из городских изданий никогда не приглашались сюда, равно как и то, что Жюль Мендельсон в свое время всячески избегал общений с прессой. Люсия Борсоди не раз твердила ему, что в Нью-Йорке Долли Де Лонгпре, прославленную старейшину репортеров светской хроники, принимали в лучших домах старого и нового общества и даже во время ее приездов в Лос-Анджелес, что случалось раз в году, приглашали и на обед к Мендельсонам. Сирил каждый ее приезд воспринимал как свое фиаско. Но наконец-то и он сподобился посетить недоступное и роскошное поместье, в которое он мечтал попасть столько лет.
Въехав во двор, Сирил удовлетворенно улыбнулся. Огромный дом оказался именно таким, как он себе представлял. Не успел он подойти к двери, как она распахнулась, и он прошел в холл, даже не взглянув на Дадли, прикованный видом ажурной лестницы и шести картин Моне, как магнитом.
– О, замечательно, великолепно! – воскликнул он, поворачивая голову то вправо, то влево и разглядывая окружавшие его сокровища. Мысленно он подбирал слова, которыми опишет увиденное. Взглянув на свое отражение в зеркале в стиле «Чиппендейл», остался доволен: хорошо сшитый костюм из легкой полосатой ткани, голубая рубашка, розовый галстук.
Дадли, не сказав ни слова, провел его по коридору в холодный полумрак библиотеки. На улице было очень жарко, но полосатые бело-голубые занавеси предохраняли красивую комнату от лучей солнца. Сирил сразу почувствовал себя уютно среди роскоши комнаты. Направо, над камином, висела картина Ван Гога «Белые розы». Он хотел остановиться и рассмотреть ее, но дворецкий открыл дверь на террасу и вышел. «Миссис Мендельсон срезает розы в саду, – сказал он и жестом указал на большую скульптуру спящей женщины. – Сад находится за Генри Муром, налево». Он повернулся и вошел в дом.
Сирил растерялся и почувствовал разочарование. Он избегал солнца. Под лучами жаркого солнца его белая кожа быстро обгорала и покрывалась волдырями. Он бы предпочел провести встречу с Паулиной в прохладной библиотеке, сидя в удобном кресле под прекрасной картиной, попивая холодное вино из красивого бокала. Ему хотелось, чтобы она провела его по дому, показывая комнату за комнатой, картину за картиной, одно произведение античного искусства за другим, как того удостаивались почетные гости, если проявляли интерес к сокровищам дома, о чем он нередко слышал от Гектора Парадизо.
Провести встречу в саду было идеей Паулины. Она не хотела, чтобы до ушей Дадли или других слуг дошло то, что хотел ей поведать этот неприятный человек. Сирил, пересекая лужайку, пожалел, что не захватил соломенную шляпу, чтобы предохранить свою чувствительную кожу от сильных лучей солнца. Но как бы он ни был озабочен этим, он замечал и запоминал необыкновенные скульптуры, собранные Жюлем Мендельсоном. «За Генри Муром», – сказал дворецкий. Он запомнит это.
Паулина стояла к нему спиной, когда он наконец ее увидел. Она наклонилась, срезая огромную розовую розу, поднесла к носу и понюхала. На ней были садовые перчатки и большая соломенная шляпа. У ее ног стояла корзина, полная роз различных оттенков красного и розового цвета. Наблюдая за ней, он увидел, как она отгоняет осу, кружащую вокруг нее. Не замечая, что за ней наблюдают, она сохраняла элегантность, и ее вид был приятен взгляду Сирила.
– Паулина! – взволнованно окликнул он, словно гость, прибывший на пикник в саду и приветствующий хозяйку, а не автор непристойной книги о се умершем муже и его любовнице. Он знал, что она слышит его, так как расстояние между ними было незначительным, но не повернулась, и он снова крикнул: «Паулина!».
Паулина не повернулась, потому что ей не понравилось, что коварный итонец, который в действительности никогда не учился в Итоне, называет ее по имени. Она почувствовала, что не сдержится и ответит на его наглость, но промолчала и не поправила его.
– Здравствуйте, мистер Рэтбоун, – сказала она, одаривая его чересчур вежливой улыбкой, которую люди ее круга приберегают для мелкой сошки, вздумавшей перейти границы дозволенного. Он понял ее взгляд и удержался от предложения называть его Сирилом. Удержался и от попытки поцеловать ее в щеку, как сделал это на приеме у Каспера Стиглица, когда она, отпрянув, сослалась на то, что простужена. У садового павильона стояли плетеные стулья, и она жестом пригласила его пройти к ним и сесть.
– Как здесь красиво, Паулина, – сказал он, оглядываясь.
– Спасибо, – ответила она.
– Скульптура Майоля очень хороша.
Она кивнула на это замечание, но сдержалась от упоминания, что эта скульптура была самой любимой у ее мужа, так же как не сделала попытки завязать обычный разговор хозяйки с гостем, потому что именно он настоял на необходимости встречи для важного разговора. Чтобы показать, что их свидание ограничено во времени, она не сняла садовые перчатки и лишь присела на краешек стула.
Сирил понял ее намеки и стал еще больше нервничать, но тем не мене поудобней устроился на стуле, словно для него были привычны подобные тет-а-тет в розовом саду в «Облаках».
– Какой жаркий день, – сказал он и приставил руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца, подумав при этом, что зонтик здесь не помешал бы.
– Да, – согласилась она.
– Я давно хотел посмотреть ваши знаменитые желтые фаленопсии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135