Я подумала о людях в шатре около реки и, как многие другие этой ночью, помолилась о том, чтобы ничто не потревожило их сон.
Где-то ночью я проснулась, от захлебывающегося плача ребенка. Храп резко прекратился, пока Нонни возилась с ним, а потом возобновился, когда она снова заснула. Света уже не было, поэтому я знала, что время позднее, и удивилась, обнаружив, что родители по-прежнему не спят. Они говорили тихо, и поначалу я не могла разобрать слов, но когда все смолкло, слышно стало лучше.
– Тогда надо спросить у народа, – говорила мать рассудительно. – Ты знаешь, что они и слышать об этом не хотели, когда ты был ранен в первый раз, и вряд ли решатся сейчас. Ты тот король, который им нужен, и до тех пор, пока можешь сплачивать их в войне и давать мудрые советы во время мира, они последуют за тобой.
– О, я не сомневаюсь в этом. – Голос моего отца был усталым. – Но иногда я думаю, что им нужен король более, – он запнулся, подыскивая нужное слово, – более сильный.
– Как ты можешь сомневаться в своей силе? – Мать была так потрясена, что забыла о необходимости говорить тихо. – Хромой, верно. Даже, если уж на то пошло, искалеченный. Но сила вождя заключается не только в его теле, и многие мужчины хромают от того, что старые раны плохо срослись. Людям безразлично, хром ты или нет, многие, скажу тебе, даже не замечают твоего увечья. В конце концов, ты же хром не от рождения.
Отец тихо прищелкнул языком.
– Иногда, моя дорогая, я думаю, что ты даже не замечаешь, как я изменился. Я больше не тот гордый молодой принц, выкравший тебя у твоего суженого ветреной летней ночью и объявивший своей женой по праву собственника.
– Мы все меняемся, – горячо сказала мать, которую больше волновал сегодняшний день, чем воспоминания о самом, по моему мнению, романтическом побеге в мире. – Мы оба стали опытнее и гораздо, гораздо умудреннее. Но лучшим моим поступком был отказ вернуться домой после того, как ты заключил мир с моим отцом.
Что касается смелых приключений во тьме ночи, в них больше нет необходимости. Сейчас людям нужен король со светлой головой и умением организовать дело; защитник справедливости и человек, забота которого о народе заключается не только в набегах для захвата скота или грабежах соседей.
Отец ответил тихо и задумчиво, но я услышала его.
– У людей есть право иметь короля, который может ходить среди них, гордо расправив плечи… и простоять прямо больше, чем несколько минут, не потея от боли и не сражаясь с усталостью. Сегодня они беспокойны и напуганы, и воспоминания о старых богах постоянно преследуют их. Они могут почувствовать необходимость в более молодом, бодром короле, который будет угоден богам.
Мать презрительно фыркнула, и я услышала, как она села на тюфяк из папоротника.
– Тебя ввели в сомнение жрецы с их шушуканьем о подобающих жертвоприношениях. Но народ не отвернется от правителя, испытанного войной и миром, только потому, что он становится старым и сгорбленным. Да, старый король Кель впал в слабоумие, но народ все равно шел за ним!
– Но за Келем стояли римские традиции, по крайней мере в памяти, – напомнил отец. – А такая память тускнеет быстро. Старики вымерли, а среди основной массы людей осталось мало тех, кто добрался хотя бы до Честера. Поэтому они подпадают под власть рассказов о прошлых великих временах и упускают из виду то, что может случиться сегодня. А в тех старых историях о былом величии главным героем является король, непременно внушающий страх, благоговение и восхищение благодаря своей физической силе, а не уму. Я говорю, – голос его упал почти до шепота, – …что не испытываю сомнений, управляя моим народом. Обрядов, традиций, атрибутов, если хочешь, – вот чего я боюсь больше любого сражения. Правитель должен посвятить жизнь своему народу и отдать ее, если необходимо. И я готов с радостью сделать это. Но если однажды я неуверенно выполню какую-нибудь церемонию, споткнусь или не смогу нанести точный удар при жертвоприношении, начнется брожение. А вместе с ним – разговоры о старом, жутком ритуале.
Он тяжело вздохнул, и я услышала, как мама прилегла рядом, уговаривая его, как капризного ребенка.
– Ты просто очень устал сегодня. Подожди и сам увидишь: утром ты спустишься с холма самым величественным образом, и каждый будет наблюдать за тобой с любовью и восхищением. – Должно быть, она добавила что-то еще, так как он тихо рассмеялся, и разговор смолк.
Потом я долго лежала без сна, думая об отце и впервые – о его увечье. Я всегда знала о его хромоте, но она не была заметна, когда он сидел верхом на лошади или заседал в совете. До сих пор я никогда не считала это помехой, и сама мысль о том, что люди могут отвернуться от него из-за ран, полученных в бою, вызывала негодование. Мысль о том, что его хромота могла стать угрозой для его жизни, потрясла меня.
Черт бы побрал этих жрецов, яростно подумала я, заворачиваясь плотнее в одеяла. Надоедливые существа, всегда вмешивающиеся в людские дела… По мне, все они могут убираться к своей Владычице и утонуть в ее драгоценном озере!
5
ЗИМА
Несмотря на сомнения отца жертвоприношение на следующий день прошло благополучно, и, пока кровь быка стекала в котел, люди распевали старые песни, с большим удовольствием вспоминая, каким удачным выдался прошедший год. Не чувствовалось никакого беспокойства или неудовлетворенности, и все мы встретили новый год веселым праздником и с большими надеждами.
Вскоре пришла зима, раньше, чем обычно, и принесла с собой огромное северное сияние, сверкающее и исчезающее в ночном небе, окруженное яркими цветными полосами. Часто в непогожие дни, когда Лин оставалась дома, я ходила в мастерскую Руфона и садилась около ящика для ремонта сбруи.
Я проводила там многие часы, наблюдая, как огромный старик, задумчиво жующий соломинку, дергал, растягивал и развязывал ремни уздечек, сбруи и седельных сумок. Он показал мне, как искать первые признаки износа и как наращивать новый кусок кожи, и я гордилась, что выполняю работу точно в соответствии с его требованиями. И он всегда говорил о лошадях.
Однажды он рассказал мне о боевых жеребцах, подкованных для сражений и обученных лягаться копытами.
– Это легионеры так использовали боевых лошадей? – спросила я со смешанным чувством восхищения и неприязни от незримого присутствия римских обычаев.
– Не знаю. Думаю, что римляне не очень-то использовали лошадей в сражениях, если только для охраны Стены. В большинстве случаев легионеры сражались в пешем порядке, как и мы сейчас, но их было столько, что казалось, будто вся страна пришла в движение.
Я старалась представить, как же выглядели римляне. Однажды я спросила об этом Нонни, которая в ответ фыркнула и сказала, что они были злодеями, что может подтвердить любой добрый кельт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Где-то ночью я проснулась, от захлебывающегося плача ребенка. Храп резко прекратился, пока Нонни возилась с ним, а потом возобновился, когда она снова заснула. Света уже не было, поэтому я знала, что время позднее, и удивилась, обнаружив, что родители по-прежнему не спят. Они говорили тихо, и поначалу я не могла разобрать слов, но когда все смолкло, слышно стало лучше.
– Тогда надо спросить у народа, – говорила мать рассудительно. – Ты знаешь, что они и слышать об этом не хотели, когда ты был ранен в первый раз, и вряд ли решатся сейчас. Ты тот король, который им нужен, и до тех пор, пока можешь сплачивать их в войне и давать мудрые советы во время мира, они последуют за тобой.
– О, я не сомневаюсь в этом. – Голос моего отца был усталым. – Но иногда я думаю, что им нужен король более, – он запнулся, подыскивая нужное слово, – более сильный.
– Как ты можешь сомневаться в своей силе? – Мать была так потрясена, что забыла о необходимости говорить тихо. – Хромой, верно. Даже, если уж на то пошло, искалеченный. Но сила вождя заключается не только в его теле, и многие мужчины хромают от того, что старые раны плохо срослись. Людям безразлично, хром ты или нет, многие, скажу тебе, даже не замечают твоего увечья. В конце концов, ты же хром не от рождения.
Отец тихо прищелкнул языком.
– Иногда, моя дорогая, я думаю, что ты даже не замечаешь, как я изменился. Я больше не тот гордый молодой принц, выкравший тебя у твоего суженого ветреной летней ночью и объявивший своей женой по праву собственника.
– Мы все меняемся, – горячо сказала мать, которую больше волновал сегодняшний день, чем воспоминания о самом, по моему мнению, романтическом побеге в мире. – Мы оба стали опытнее и гораздо, гораздо умудреннее. Но лучшим моим поступком был отказ вернуться домой после того, как ты заключил мир с моим отцом.
Что касается смелых приключений во тьме ночи, в них больше нет необходимости. Сейчас людям нужен король со светлой головой и умением организовать дело; защитник справедливости и человек, забота которого о народе заключается не только в набегах для захвата скота или грабежах соседей.
Отец ответил тихо и задумчиво, но я услышала его.
– У людей есть право иметь короля, который может ходить среди них, гордо расправив плечи… и простоять прямо больше, чем несколько минут, не потея от боли и не сражаясь с усталостью. Сегодня они беспокойны и напуганы, и воспоминания о старых богах постоянно преследуют их. Они могут почувствовать необходимость в более молодом, бодром короле, который будет угоден богам.
Мать презрительно фыркнула, и я услышала, как она села на тюфяк из папоротника.
– Тебя ввели в сомнение жрецы с их шушуканьем о подобающих жертвоприношениях. Но народ не отвернется от правителя, испытанного войной и миром, только потому, что он становится старым и сгорбленным. Да, старый король Кель впал в слабоумие, но народ все равно шел за ним!
– Но за Келем стояли римские традиции, по крайней мере в памяти, – напомнил отец. – А такая память тускнеет быстро. Старики вымерли, а среди основной массы людей осталось мало тех, кто добрался хотя бы до Честера. Поэтому они подпадают под власть рассказов о прошлых великих временах и упускают из виду то, что может случиться сегодня. А в тех старых историях о былом величии главным героем является король, непременно внушающий страх, благоговение и восхищение благодаря своей физической силе, а не уму. Я говорю, – голос его упал почти до шепота, – …что не испытываю сомнений, управляя моим народом. Обрядов, традиций, атрибутов, если хочешь, – вот чего я боюсь больше любого сражения. Правитель должен посвятить жизнь своему народу и отдать ее, если необходимо. И я готов с радостью сделать это. Но если однажды я неуверенно выполню какую-нибудь церемонию, споткнусь или не смогу нанести точный удар при жертвоприношении, начнется брожение. А вместе с ним – разговоры о старом, жутком ритуале.
Он тяжело вздохнул, и я услышала, как мама прилегла рядом, уговаривая его, как капризного ребенка.
– Ты просто очень устал сегодня. Подожди и сам увидишь: утром ты спустишься с холма самым величественным образом, и каждый будет наблюдать за тобой с любовью и восхищением. – Должно быть, она добавила что-то еще, так как он тихо рассмеялся, и разговор смолк.
Потом я долго лежала без сна, думая об отце и впервые – о его увечье. Я всегда знала о его хромоте, но она не была заметна, когда он сидел верхом на лошади или заседал в совете. До сих пор я никогда не считала это помехой, и сама мысль о том, что люди могут отвернуться от него из-за ран, полученных в бою, вызывала негодование. Мысль о том, что его хромота могла стать угрозой для его жизни, потрясла меня.
Черт бы побрал этих жрецов, яростно подумала я, заворачиваясь плотнее в одеяла. Надоедливые существа, всегда вмешивающиеся в людские дела… По мне, все они могут убираться к своей Владычице и утонуть в ее драгоценном озере!
5
ЗИМА
Несмотря на сомнения отца жертвоприношение на следующий день прошло благополучно, и, пока кровь быка стекала в котел, люди распевали старые песни, с большим удовольствием вспоминая, каким удачным выдался прошедший год. Не чувствовалось никакого беспокойства или неудовлетворенности, и все мы встретили новый год веселым праздником и с большими надеждами.
Вскоре пришла зима, раньше, чем обычно, и принесла с собой огромное северное сияние, сверкающее и исчезающее в ночном небе, окруженное яркими цветными полосами. Часто в непогожие дни, когда Лин оставалась дома, я ходила в мастерскую Руфона и садилась около ящика для ремонта сбруи.
Я проводила там многие часы, наблюдая, как огромный старик, задумчиво жующий соломинку, дергал, растягивал и развязывал ремни уздечек, сбруи и седельных сумок. Он показал мне, как искать первые признаки износа и как наращивать новый кусок кожи, и я гордилась, что выполняю работу точно в соответствии с его требованиями. И он всегда говорил о лошадях.
Однажды он рассказал мне о боевых жеребцах, подкованных для сражений и обученных лягаться копытами.
– Это легионеры так использовали боевых лошадей? – спросила я со смешанным чувством восхищения и неприязни от незримого присутствия римских обычаев.
– Не знаю. Думаю, что римляне не очень-то использовали лошадей в сражениях, если только для охраны Стены. В большинстве случаев легионеры сражались в пешем порядке, как и мы сейчас, но их было столько, что казалось, будто вся страна пришла в движение.
Я старалась представить, как же выглядели римляне. Однажды я спросила об этом Нонни, которая в ответ фыркнула и сказала, что они были злодеями, что может подтвердить любой добрый кельт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130