Но сейчас проблема состоит в том, чтобы твой острый язык не оттолкнул от нас половину британских королевств. Я не позволяю тебе отпускать шпильки и колкости, когда у нас гости. И хотя, – добавил он медленно и твердо, – они могут подумать, что ты сама не ведаешь, что творишь, я-то отлично знаю, что это не так.
Я наклонила голову в надежде, что он не заметит выражения моего лица, потому что была не в ладах не столько с ним, сколько с богинями судьбы, столь внезапно усложнившими жизнь. Если бы только Кевин не убежал, все было бы очень просто!
– Давай договоримся, – наконец предложил отец. – Я не стану принуждать тебя к браку с человеком, откровенно неприятным тебе, а ты не будешь поступать легкомысленно и ставить под сомнение наше доброе имя гостеприимных и вежливых хозяев. Это облегчит жизнь тебе и принесет огромное облегчение мне.
Я кивнула, не отрывая глаз от пола.
– Договорились? – спросил он, отказываясь принимать по-детски молчаливое согласие.
Я гордо подняла голову и попыталась ответить, как взрослая.
– Да, сэр, договорились. – В конце концов я пообещала быть вежливой по отношению к возможным гостям, а от такого обещания до согласия выйти замуж очень далеко.
После этой беседы я решила, что вопрос моего будущего отложен в сторону и забыт, но такая надежда была разрушена первыми месячными, начавшимися на следующий день. Густые и темные, они безошибочно засвидетельствовали мое превращение в женщину. Для других девушек, например для дочери Гледис, это было лишь подтверждением того, что они расстаются с детством, но для меня же означало только одно – дни моей свободы сочтены. Даже древние обряды, проводимые в тени священных камней и наполненные песнопениями, шепотом и радостными гимнами, посвященными женской зрелости, не веселили меня. Когда я легла спать, гнев мой не утих, и я плакала как ребенок, пока не заснула.
В следующие несколько месяцев мы редко виделись с отцом; он продолжал путешествовать по стране, проводя советы и обсуждая договоры Артура, а я бродила по дому, не в силах думать ни о чем другом, кроме исчезновения Кевина.
Я работала на кухне вместе с Гледис или вертелась около Бригит, но выходила только изредка, когда отправлялась за ягодами вместе с младшими ребятишками. Я говорила себе, что мне нельзя ездить верхом, потому что нога Быстроногой должна поправиться, но в действительности мне никуда не хотелось ехать, как не хотелось ни с кем проводить время.
Единственным утешением была вера в то, что весной Кевин обязательно вернется. Я снова и снова воскрешала в памяти нашу последнюю поездку, наделяя любое замечание, каждое действие множеством значений, понятных только ему и мне. В моем воображении мы клялись во взаимной любви и обещали хранить друг другу верность. Я не сомневалась, что он понимает, как я несчастна без него, и что любовь приведет его обратно.
Когда начали опадать листья, двор переехал с побережья в Карлайль, и было окончательно решено, кто останется там, а кто должен ехать вместе с нами на север. Я безучастно наблюдала за происходящим, забыв, как совсем недавно с нетерпением ждала возвращения в Мот.
В то утро перед отъездом отец позвал Бригит и меня в комнату, где решались государственные дела. Я была потрясена его усталым видом: изможденный и поседевший, он, казалось, с начала лета постарел на десять лет.
– Ах да, Гвен… – слегка встрепенулся он, будто удивляясь моему присутствию. – Как ты?
– Все в порядке, – ответила я уклончиво.
– Хорошо, хорошо, – сказал он, ерзая на стуле и глядя мне прямо в лицо. – Господи, ты становишься настоящей молодой женщиной.
Я промолчала, и он с надеждой посмотрел на Бригит.
– Мы с твоим отцом недавно говорили, Гвен, – начала моя подруга, – о той части твоего образования, которую мы упустили из виду. Ты знаешь прядение и ткачество и все такое прочее и умело управляешься на кухне. Но… сейчас пришло время подумать о твоем будущем… Есть многое в придворной жизни, чему Тебе следует научиться.
Наступило неловкое молчание, и я подумала, к чему бы этот внезапный интерес к моему образованию. Здесь, конечно, речь шла о чем-то большем, чем дополнительные занятия с Катбадом.
– Я познакомилась с вдовой из Йорка, очень достойной женщиной хорошего римского происхождения, – продолжала Бригит, – и мы с ней все уже обсудили. Твой отец и я решили, что она будет для тебя хорошей компаньонкой. Я не в состоянии одновременно вести дом и быть твоей воспитательницей, тем более что многим вещам научить тебя не могу.
Бригит серьезно смотрела на меня, и я прикусила язык, чтобы не сказать лишнего, пока не пойму, что происходит на самом деле. Все это начинало напоминать западню, и мне отчаянно хотелось под каким-нибудь предлогом встать и незамеченной исчезнуть из комнаты.
– Она согласна жить при дворе, – торопливо вставил отец, – и тебя не придется никуда отсылать. И мы все, вероятно, сможем многому научиться у нее.
– А что будет с Катбадом? – спросила я, недоумевая, как поладят друг с другом пожилая римская матрона и молодой кельтский жрец.
– Катбад был очень полезен нам в последние годы, – ответил мой отец, слегка хмурясь. – Надеюсь, он останется с нами при дворе. Но теперь тебе следует учиться другому. – Он медленно крутил на пальце кольцо матери, подыскивая слова. – Сейчас тебе нужна женщина, воспитанная госпожа, которая поможет тебе подготовиться к исполнению обязанностей королевы, имеющей собственный двор. Она должна научить тебя латыни, этикету, чтению и письму…
Он замолчал и посмотрел на Бригит, надеясь на ее поддержку.
– Есть много важных вещей, которые следует знать о большом дворе, Гвен, – ласково сказала она. – О них мы здесь даже не думали.
– Но я не хочу жить при большом дворе, – медленно сказала я, поднимаясь. – Мне никогда не хотелось уезжать из Регеда. Регед – мой дом, моя родина, мой мир. Я здесь родилась и здесь хочу жить. – Я начала расхаживать по комнате, и это немного помогало преодолеть ощущение того, что я запутывалась в чем-то невидимом.
– Тут мой народ, и я – его будущая королева, – кипела я, с жаром защищая титул, которым наградил меня в детстве Кевин. – И мне не нужен латинский, чтобы разговаривать с ними. Большинство наших подданных вообще не знают латыни.
Отец и Бригит молчали, и их молчание давило на меня, поэтому я повернулась и снова уселась на скамью.
– Кроме того, я никогда, никогда не научусь есть лежа!
При таком заявлении бровь моего отца полезла вверх, и, наклонившись ко мне, он с серьезным видом пообещал, что этого не будет никогда.
Затем последовали обсуждения, нужно ли монархам знать латынь для управления государством и дипломатии и как должен быть подготовлен Регед, чтобы занять свое место в планах верховного короля, и мне стало ясно, что все уже решено без меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130