и столь же
очевидно, никто не сомневается, что я спал без пробуждений всю ночь.
И возможно, пришло мне в голову, зал, заполненный тенями, и муха на
дверной ручке, жужжащая голосом Ральстона, - все это лишь производное
наркотика, воздействие на подсознание, фантастически искажавшее окружающую
действительность и навязывавшее эти искажения сознанию.
Может, на самом деле я всю ночь проспал. Может, мне только снилось,
что я выходил в полный тенями зал... бежал из него и спрятался за
дверью... и пение мне только приснилось.
Но если нет ничего, чего мне нельзя было бы увидеть и услышать, зачем
тогда меня закутали в это сонное одеяло?
Но в одном я был уверен. Мне не приснилось, что Дахут заходила в мою
комнату с листьями.
А это означает, что я реагировал не совсем так, как они рассчитывали,
иначе я не проснулся бы и не увидел ее. Счастливая для меня ошибка, каковы
бы ни были ее причины. Если усыпление повторится, я смог бы использовать
листья.
Я подошел к шпалере и поднял ее. Никаких следов отверстия, стена
внешне сплошная. Конечно, есть какая-то потайная пружина, но я решил не
искать ее. Открыл дверь: задвижки на ней так же гарантировали уединение,
как стена комнаты, у которой три остальные стены отсутствуют. Взял
оставшиеся листья, положил их в конверт и сунул в кобуру Мак Канна. Потом
выкурил с полдесятка сигарет и добавил их пепел к кучке на блюде. Столько
пепла было бы, если бы все листья сгорели. Может, никто и не стал бы
проверять, но кто знает?
Семь часов. Нужно ли мне одеваться и вставать? Через сколько времени
должно подействовать противоядие? Я не знал этого и не хотел допускать
ошибки. Спать подольше гораздо безопасней, чем проснуться слишком рано. Я
снова лег. И действительно уснул, честно и без сновидений.
Когда я проснулся, кто-то выкладывал мою одежду. Лакей. Блюдо с
пеплом исчезло. Было пол девятого. Я сел, зевнул, и лакей с древней
покорностью сообщил, что ванна для владыки Карнака готова. О чем бы ни
думал владыка Карнака, это сочетание древнего раболепия и современных
удобств заставило меня рассмеяться. Но никакой ответной улыбки не
последовало. Лакей стоял, склонив голову, обязанный делать только строго
определенные вещи. Улыбки не входили в его приказ.
Я посмотрел на невыразительное лицо, на пустые глаза, которые,
кажется, совсем не видят ни меня, ни окружающего мира; глаза человека из
другого мира. Но каков этот другой мир, у меня не было ни малейшего
представления.
Я набросил на пижаму халат и закрыл дверь за лакеем. Потом снял
кобуру Мак Канна и спрятал ее, прежде чем выкупаться. Вымывшись, я
отпустил лакея. Он сказал, что завтрак будет готов в начале десятого и,
поклонившись, ушел.
Я подошел к шкафчику, взял свой пистолет и осмотрел его. Патроны на
месте. Больше того, все запасные патроны тоже на месте и лежат в прежнем
порядке. Может, мне приснилось, что их не было? Мне в голову пришло
неожиданное подозрение. Если я не прав, объясню случайностью. Я подошел с
пистолетом к окну, направил его в море и нажал курок. Резкий щелчок от
взрыва капсюля. Ночью из патронов извлекли порох, а потом, во время моего
предутреннего сна, пистолет с пустыми патронами вернули на место.
Что ж, подумал я мрачно, еще одно предостережение, без всякой
жужжащей мухи, и положил пистолет обратно. Потом спустился к завтраку,
холодный от гнева и намеренный при случае его проявить. Мадемуазель ждала
меня, прозаически читая газету. Стол был убран на двоих, поэтому я решил,
что ее отец занят в другом месте. Я взглянул на Дахут, и, как всегда,
восхищение и нежность стали бороться с гневом и ненавистью. Она была
красивей, чем когда-либо раньше, свежая, как росистое утро, кожа - чудо,
глаза ясные, с оттенком скромности... совсем не похожа на ведьму и убийцу.
Чистая.
Она опустила газету и протянула мне руку.
Я с иронией поцеловал ее.
- Надеюсь, вы хорошо спали, Алан.
Как раз нужный оттенок домашности. Но почему-то меня это раздражало.
Я сел, расстелил на коленях салфетку.
- Хорошо, Дахут, только прилетела большая синяя муха и стала шептать
мне.
Глаза ее сузились, я заметил, как она вздрогнула. Потом опустила
глаза и рассмеялась.
- Вы шутите, Алан.
- Вовсе нет. Большая синяя муха, она жужжала и шептала, жужжала и
шептала.
Она негромко спросила:
- И о чем же она шептала, Алан?
- Она советовала опасаться вас, Дахут.
Она по-прежнему спросила:
- Значит, вы не спали?
Вспомнив об осторожности, я рассмеялся:
- А разве бодрствующим шепчут мухи? Я крепко спал и видел это во сне
- несомненно.
- А голос вы узнали? - Она неожиданно посмотрела прямо мне в глаза.
- Когда услышал, мне показалось, что узнал. Но, проснувшись, забыл.
Она молчала, пока слуга с пустым взглядом расставлял перед нами еду.
Потом устало сказала:
- Уберите меч, Алан. Сегодня он вам не нужен. И я сегодня не
вооружена. Прошу вас об этом. Сегодня можете мне верить. Обращайтесь со
мной сегодня, только как... с человеком, который вас любит. Сделаете,
Алан?
Сказано было так просто, так искренне, что гнев мой исчез, а
недоверие ослабло.
Впервые я почувствовал жалость. Она сказала:
- Я даже не прошу вас, чтобы вы делали вид, будто любите меня.
Я медленно ответил:
- Трудно не полюбить вас, Дахут.
Ее фиолетовые глаза затуманились слезами. Она сказал:
- Я... сомневаюсь...
Я сказал:
- Уговор. Сегодня утром мы встретились впервые. Я о вас ничего не
знаю, Дахут, и сегодня вы для меня только та... какой кажетесь. Возможно,
к вечеру я буду... вашим рабом.
Она резко ответила:
- Я просила вас оставить ваш меч.
Но я хотел сказать только то, что сказал. Никаких намеков... И тут же
вспомнил голос, который потом стал жужжанием мухи: "Берегись... берегись
Дахут... Алан, берегись Дахут..." Подумал о людях с пустыми глазами, рабах
ее и ее отца...
Я искренне сказал:
- Не имею никакого понятия, о чем вы, Дахут. Честно. Я хотел сказать
то, что сказал.
Казалось, она мне поверила. И на этой основе, достаточно пикантной,
если вспомнить, что происходило между нами в Нью-Йорке и древнем Исе,
завтрак продолжался. Дахут была очаровательна. К концу я понимал, что
опасно близок к тому, чтобы думать о ней так, как она того хочет. Мы не
торопились и кончили в одиннадцать. Она предложила прогулку по поместью, и
я с облегчением пошел переодеваться. Пришлось несколько раз щелкнуть
пистолетом и взять листья из кобуры Мак Канна, чтобы очистить мозг от
обезоруживающих сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
очевидно, никто не сомневается, что я спал без пробуждений всю ночь.
И возможно, пришло мне в голову, зал, заполненный тенями, и муха на
дверной ручке, жужжащая голосом Ральстона, - все это лишь производное
наркотика, воздействие на подсознание, фантастически искажавшее окружающую
действительность и навязывавшее эти искажения сознанию.
Может, на самом деле я всю ночь проспал. Может, мне только снилось,
что я выходил в полный тенями зал... бежал из него и спрятался за
дверью... и пение мне только приснилось.
Но если нет ничего, чего мне нельзя было бы увидеть и услышать, зачем
тогда меня закутали в это сонное одеяло?
Но в одном я был уверен. Мне не приснилось, что Дахут заходила в мою
комнату с листьями.
А это означает, что я реагировал не совсем так, как они рассчитывали,
иначе я не проснулся бы и не увидел ее. Счастливая для меня ошибка, каковы
бы ни были ее причины. Если усыпление повторится, я смог бы использовать
листья.
Я подошел к шпалере и поднял ее. Никаких следов отверстия, стена
внешне сплошная. Конечно, есть какая-то потайная пружина, но я решил не
искать ее. Открыл дверь: задвижки на ней так же гарантировали уединение,
как стена комнаты, у которой три остальные стены отсутствуют. Взял
оставшиеся листья, положил их в конверт и сунул в кобуру Мак Канна. Потом
выкурил с полдесятка сигарет и добавил их пепел к кучке на блюде. Столько
пепла было бы, если бы все листья сгорели. Может, никто и не стал бы
проверять, но кто знает?
Семь часов. Нужно ли мне одеваться и вставать? Через сколько времени
должно подействовать противоядие? Я не знал этого и не хотел допускать
ошибки. Спать подольше гораздо безопасней, чем проснуться слишком рано. Я
снова лег. И действительно уснул, честно и без сновидений.
Когда я проснулся, кто-то выкладывал мою одежду. Лакей. Блюдо с
пеплом исчезло. Было пол девятого. Я сел, зевнул, и лакей с древней
покорностью сообщил, что ванна для владыки Карнака готова. О чем бы ни
думал владыка Карнака, это сочетание древнего раболепия и современных
удобств заставило меня рассмеяться. Но никакой ответной улыбки не
последовало. Лакей стоял, склонив голову, обязанный делать только строго
определенные вещи. Улыбки не входили в его приказ.
Я посмотрел на невыразительное лицо, на пустые глаза, которые,
кажется, совсем не видят ни меня, ни окружающего мира; глаза человека из
другого мира. Но каков этот другой мир, у меня не было ни малейшего
представления.
Я набросил на пижаму халат и закрыл дверь за лакеем. Потом снял
кобуру Мак Канна и спрятал ее, прежде чем выкупаться. Вымывшись, я
отпустил лакея. Он сказал, что завтрак будет готов в начале десятого и,
поклонившись, ушел.
Я подошел к шкафчику, взял свой пистолет и осмотрел его. Патроны на
месте. Больше того, все запасные патроны тоже на месте и лежат в прежнем
порядке. Может, мне приснилось, что их не было? Мне в голову пришло
неожиданное подозрение. Если я не прав, объясню случайностью. Я подошел с
пистолетом к окну, направил его в море и нажал курок. Резкий щелчок от
взрыва капсюля. Ночью из патронов извлекли порох, а потом, во время моего
предутреннего сна, пистолет с пустыми патронами вернули на место.
Что ж, подумал я мрачно, еще одно предостережение, без всякой
жужжащей мухи, и положил пистолет обратно. Потом спустился к завтраку,
холодный от гнева и намеренный при случае его проявить. Мадемуазель ждала
меня, прозаически читая газету. Стол был убран на двоих, поэтому я решил,
что ее отец занят в другом месте. Я взглянул на Дахут, и, как всегда,
восхищение и нежность стали бороться с гневом и ненавистью. Она была
красивей, чем когда-либо раньше, свежая, как росистое утро, кожа - чудо,
глаза ясные, с оттенком скромности... совсем не похожа на ведьму и убийцу.
Чистая.
Она опустила газету и протянула мне руку.
Я с иронией поцеловал ее.
- Надеюсь, вы хорошо спали, Алан.
Как раз нужный оттенок домашности. Но почему-то меня это раздражало.
Я сел, расстелил на коленях салфетку.
- Хорошо, Дахут, только прилетела большая синяя муха и стала шептать
мне.
Глаза ее сузились, я заметил, как она вздрогнула. Потом опустила
глаза и рассмеялась.
- Вы шутите, Алан.
- Вовсе нет. Большая синяя муха, она жужжала и шептала, жужжала и
шептала.
Она негромко спросила:
- И о чем же она шептала, Алан?
- Она советовала опасаться вас, Дахут.
Она по-прежнему спросила:
- Значит, вы не спали?
Вспомнив об осторожности, я рассмеялся:
- А разве бодрствующим шепчут мухи? Я крепко спал и видел это во сне
- несомненно.
- А голос вы узнали? - Она неожиданно посмотрела прямо мне в глаза.
- Когда услышал, мне показалось, что узнал. Но, проснувшись, забыл.
Она молчала, пока слуга с пустым взглядом расставлял перед нами еду.
Потом устало сказала:
- Уберите меч, Алан. Сегодня он вам не нужен. И я сегодня не
вооружена. Прошу вас об этом. Сегодня можете мне верить. Обращайтесь со
мной сегодня, только как... с человеком, который вас любит. Сделаете,
Алан?
Сказано было так просто, так искренне, что гнев мой исчез, а
недоверие ослабло.
Впервые я почувствовал жалость. Она сказала:
- Я даже не прошу вас, чтобы вы делали вид, будто любите меня.
Я медленно ответил:
- Трудно не полюбить вас, Дахут.
Ее фиолетовые глаза затуманились слезами. Она сказал:
- Я... сомневаюсь...
Я сказал:
- Уговор. Сегодня утром мы встретились впервые. Я о вас ничего не
знаю, Дахут, и сегодня вы для меня только та... какой кажетесь. Возможно,
к вечеру я буду... вашим рабом.
Она резко ответила:
- Я просила вас оставить ваш меч.
Но я хотел сказать только то, что сказал. Никаких намеков... И тут же
вспомнил голос, который потом стал жужжанием мухи: "Берегись... берегись
Дахут... Алан, берегись Дахут..." Подумал о людях с пустыми глазами, рабах
ее и ее отца...
Я искренне сказал:
- Не имею никакого понятия, о чем вы, Дахут. Честно. Я хотел сказать
то, что сказал.
Казалось, она мне поверила. И на этой основе, достаточно пикантной,
если вспомнить, что происходило между нами в Нью-Йорке и древнем Исе,
завтрак продолжался. Дахут была очаровательна. К концу я понимал, что
опасно близок к тому, чтобы думать о ней так, как она того хочет. Мы не
торопились и кончили в одиннадцать. Она предложила прогулку по поместью, и
я с облегчением пошел переодеваться. Пришлось несколько раз щелкнуть
пистолетом и взять листья из кобуры Мак Канна, чтобы очистить мозг от
обезоруживающих сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59