Она отпустила мою руку. Сказала:
- Отец очень доволен вами, Алан.
- Вы уже говорили мне об этом, Дахут... и никакой радости это не
принесло.
Она прошептала:
- Кажется, я уже слышала такие слова от вас... и мне это не принесло
радости. - Она снова схватила меня за руку. - Но я недовольна, Алан.
- Простите, Дахут.
- Несмотря на всю свою мудрость, мой отец простодушен. Но я нет.
- Прекрасно, - сказал я. - Я тоже. Я ненавижу простодушие. Но никакой
наивности в вашем отце я пока не заметил.
Она все сильнее сжимала мою руку.
- Эта Элен... сильно ли она напоминает нагую даму с вуалью, которую
вы ищете?
Сердце у меня забилось чаще; я ничего не мог сделать, она это
почувствовала.
Сладко сказала:
- Не знаете? Значит, у вас не было возможности... сравнивать.
В ее смехе, напоминающем журчание маленьких волн, звучала
безжалостность.
- Оставайтесь веселым, мой Алан. Возможно, когда-нибудь я предоставлю
вам такую возможность.
Она похлопала лошадь плетью и поехала дальше. Мне уже не было весело.
Какого дьявола я позволил вовлечь в обсуждение Элен? Не подавил ее имя в
самом начале? Я ехал сразу за Дахут, но она не оглядывалась на меня и
ничего не говорила.
Мы проехали одну-две мили и оказались на лугу с скорчившимися
кустами. Тут к ней как будто вернулось хорошее настроение, и она поехала
рядом со мной. Сказала:
- Разделяй и властвуй. Мудрое изречение. Чье оно, Алан?
- Насколько мне известно, древнеримское. Его цитировал Наполеон.
- Римляне были мудры, очень мудры. А если я расскажу отцу, что вы
настраиваете меня так?
Я равнодушно ответил:
- Почему бы и нет? Но если такая мысль еще не пришла ему в голову,
зачем вооружать его против себя?
Она задумчиво сказала:
- Вы сегодня странно уверены в себе.
- Только потому, что говорю правду, - ответил я. - Поэтому если на
кончике вашего красивого язычка вопросы, ответы на которые могут оскорбить
ваши прекрасные уши, лучше не задавайте их.
Она склонила голову и поскакала по лугу. Мы подъехали к скале, на
которую я взбирался во время первой прогулки. Я слез с лошади и начал
подниматься. Добрался до вершины, обернулся и увидел, что она тоже
спешилась и нерешительно смотрит на меня.
Я помахал ей рукой и сел на скалу. Рыбачья лодка находилась в
нескольких сотнях ярдов. Я бросил в воду один-два камня, потом маленькую
бутылочку с запиской Мак Канну. Один из рыбаков встал, потянулся и начал
вытаскивать якорь.
Я крикнул ему:
- Как клюет?
Дахут стояла рядом со мной. Луч заходящего солнца упал на горлышко
бутылки, оно заблестело. Дахут посмотрела на него, потом на рыбаков, потом
на меня.
Я спросил:
- Что это? Рыба?
Она не ответила; стояла, разглядывая людей в лодке. Они гребли между
нами и бутылочкой, потом завернули за скалу и исчезли. Бутылочка
продолжала блестеть на солнце, поднимаясь и опускаясь с волной.
Дахут приподняла руку, и я готов поклясться, что по воде пробежал
вихрь, толкнул бутылочку к нам.
Я схватил Дахут за плечи, повернул ее лицо и поцеловал. Она, дрожа,
прижалась ко мне. Я взял ее руки, они были холодны, помог ей спуститься со
скалы. Внизу я взял ее на руки и понес. Поставил на ноги возле ее лошади.
Ее длинные пальцы обвились вокруг моего горла, полупридушив меня; она
прижалась ко мне губами, от поцелуя у меня перехватило дыхание. Вскочила
на гнедую и безжалостно хлестнула ее арапником. И понеслась по лугу,
быстрая, как бегущая тень.
Я тупо смотрел ей вслед. Сел на чалую...
Поколебался, размышляя, не залезть ли на скалу снова, чтобы
убедиться, что люди Мак Канна взяли бутылочку. Решил, что лучше не
рисковать, и поехал за Дахут.
Она держалась впереди, ни разу не оглянувшись. У дверей дома
соскочила с гнедой, слегка хлопнула ее по шее и быстро ушла. Жеребец
потрусил к конюшне. Я свернул и въехал в дубовую рощу. Я хорошо помнил то
место, где роща кончается и начинаются монолиты.
Доехал до края и действительно увидел стоячие камни, свыше двухсот;
они занимали десятиакровую площадку, скрытую со стороны моря соснами,
росшими на верху небольшого возвышения. Камни не серые, какими казались в
тумане. Заходящее солнце окрасило их в красный цвет. В центре приземистая
Пирамида, загадочная и злая.
Гнедая не хотела выходить из рощи. Она подняла голову, принюхалась и
заржала; начала дрожать, покрылась потом, и в ржании звучал страх. Потом
она повернула и пошла в рощу. Я не мешал ей.
Дахут сидела за столом. Отец ее куда-то ушел на яхте и, возможно,
сегодня не вернется, сказала она... Я подумал, правда, не вслух, не за
новыми ли нищими он отправился.
Когда я приехал с прогулки, его не было. И Дахут я не видел, пока не
сел за стол. Я пошел к себе, выкупался, неторопливо переоделся. Прижался
ухом к шпалере и снова начал отыскивать скрытую пружину. Ничего не услышал
и ничего не нашел. Склонившийся слуга сообщил, что обед ждет. Меня
заинтересовало, что он не обратился ко мне как к владыке Карнака.
Дахут была в черном, впервые с нашего знакомства. Платья было не
очень много, и то, что было, прекрасно демонстрировало ее красоту.
Выглядела она устало, не увядшей, не унылой, а как морской цветок,
которого вынесло приливом на берег и который ждет нового прилива. Мне
стало ее жаль. Она посмотрела на меня, взгляд ее был осторожным. Она
сказала:
- Алан, если не возражаете... сегодня будем говорить только
банальности.
Внутренне я улыбнулся. Ситуация более чем пикантная. Мало о чем можем
мы говорить таком, что не заряжено мощной взрывчаткой. Я согласился с ее
предложением, у меня не было настроения играть со взрывчаткой. Все-таки
что-то не так с мадемуазель, иначе она никогда бы не сделала такое
предложение. Может, боится, что я заговорю о блюде жертвоприношений... или
мой разговор с де Кераделем расстроил ее. Ей он явно не понравился.
- Пусть будут банальности, - сказал я. - Если бы мозги были искрами,
от моего сегодня не зажечь даже спичку. Обсуждение погоды почти за
пределами моего интеллекта.
Она рассмеялась.
- И что же вы думаете о погоде, Алан?
- Она должна быть запрещена поправкой к конституции.
- А что создает погоду?
- Сейчас, - ответил я, - вы - для меня.
Она мрачно посмотрела на меня.
- Я хотела бы, чтобы это было правдой... но берегитесь, Алан.
- Прошу прощения, Дахут. Вернемся к банальностям.
Она вздохнула, потом улыбнулась, и было трудно думать о ней, как о
Дахут, которую я знал в башне Нью-Йорка или древнего Иса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
- Отец очень доволен вами, Алан.
- Вы уже говорили мне об этом, Дахут... и никакой радости это не
принесло.
Она прошептала:
- Кажется, я уже слышала такие слова от вас... и мне это не принесло
радости. - Она снова схватила меня за руку. - Но я недовольна, Алан.
- Простите, Дахут.
- Несмотря на всю свою мудрость, мой отец простодушен. Но я нет.
- Прекрасно, - сказал я. - Я тоже. Я ненавижу простодушие. Но никакой
наивности в вашем отце я пока не заметил.
Она все сильнее сжимала мою руку.
- Эта Элен... сильно ли она напоминает нагую даму с вуалью, которую
вы ищете?
Сердце у меня забилось чаще; я ничего не мог сделать, она это
почувствовала.
Сладко сказала:
- Не знаете? Значит, у вас не было возможности... сравнивать.
В ее смехе, напоминающем журчание маленьких волн, звучала
безжалостность.
- Оставайтесь веселым, мой Алан. Возможно, когда-нибудь я предоставлю
вам такую возможность.
Она похлопала лошадь плетью и поехала дальше. Мне уже не было весело.
Какого дьявола я позволил вовлечь в обсуждение Элен? Не подавил ее имя в
самом начале? Я ехал сразу за Дахут, но она не оглядывалась на меня и
ничего не говорила.
Мы проехали одну-две мили и оказались на лугу с скорчившимися
кустами. Тут к ней как будто вернулось хорошее настроение, и она поехала
рядом со мной. Сказала:
- Разделяй и властвуй. Мудрое изречение. Чье оно, Алан?
- Насколько мне известно, древнеримское. Его цитировал Наполеон.
- Римляне были мудры, очень мудры. А если я расскажу отцу, что вы
настраиваете меня так?
Я равнодушно ответил:
- Почему бы и нет? Но если такая мысль еще не пришла ему в голову,
зачем вооружать его против себя?
Она задумчиво сказала:
- Вы сегодня странно уверены в себе.
- Только потому, что говорю правду, - ответил я. - Поэтому если на
кончике вашего красивого язычка вопросы, ответы на которые могут оскорбить
ваши прекрасные уши, лучше не задавайте их.
Она склонила голову и поскакала по лугу. Мы подъехали к скале, на
которую я взбирался во время первой прогулки. Я слез с лошади и начал
подниматься. Добрался до вершины, обернулся и увидел, что она тоже
спешилась и нерешительно смотрит на меня.
Я помахал ей рукой и сел на скалу. Рыбачья лодка находилась в
нескольких сотнях ярдов. Я бросил в воду один-два камня, потом маленькую
бутылочку с запиской Мак Канну. Один из рыбаков встал, потянулся и начал
вытаскивать якорь.
Я крикнул ему:
- Как клюет?
Дахут стояла рядом со мной. Луч заходящего солнца упал на горлышко
бутылки, оно заблестело. Дахут посмотрела на него, потом на рыбаков, потом
на меня.
Я спросил:
- Что это? Рыба?
Она не ответила; стояла, разглядывая людей в лодке. Они гребли между
нами и бутылочкой, потом завернули за скалу и исчезли. Бутылочка
продолжала блестеть на солнце, поднимаясь и опускаясь с волной.
Дахут приподняла руку, и я готов поклясться, что по воде пробежал
вихрь, толкнул бутылочку к нам.
Я схватил Дахут за плечи, повернул ее лицо и поцеловал. Она, дрожа,
прижалась ко мне. Я взял ее руки, они были холодны, помог ей спуститься со
скалы. Внизу я взял ее на руки и понес. Поставил на ноги возле ее лошади.
Ее длинные пальцы обвились вокруг моего горла, полупридушив меня; она
прижалась ко мне губами, от поцелуя у меня перехватило дыхание. Вскочила
на гнедую и безжалостно хлестнула ее арапником. И понеслась по лугу,
быстрая, как бегущая тень.
Я тупо смотрел ей вслед. Сел на чалую...
Поколебался, размышляя, не залезть ли на скалу снова, чтобы
убедиться, что люди Мак Канна взяли бутылочку. Решил, что лучше не
рисковать, и поехал за Дахут.
Она держалась впереди, ни разу не оглянувшись. У дверей дома
соскочила с гнедой, слегка хлопнула ее по шее и быстро ушла. Жеребец
потрусил к конюшне. Я свернул и въехал в дубовую рощу. Я хорошо помнил то
место, где роща кончается и начинаются монолиты.
Доехал до края и действительно увидел стоячие камни, свыше двухсот;
они занимали десятиакровую площадку, скрытую со стороны моря соснами,
росшими на верху небольшого возвышения. Камни не серые, какими казались в
тумане. Заходящее солнце окрасило их в красный цвет. В центре приземистая
Пирамида, загадочная и злая.
Гнедая не хотела выходить из рощи. Она подняла голову, принюхалась и
заржала; начала дрожать, покрылась потом, и в ржании звучал страх. Потом
она повернула и пошла в рощу. Я не мешал ей.
Дахут сидела за столом. Отец ее куда-то ушел на яхте и, возможно,
сегодня не вернется, сказала она... Я подумал, правда, не вслух, не за
новыми ли нищими он отправился.
Когда я приехал с прогулки, его не было. И Дахут я не видел, пока не
сел за стол. Я пошел к себе, выкупался, неторопливо переоделся. Прижался
ухом к шпалере и снова начал отыскивать скрытую пружину. Ничего не услышал
и ничего не нашел. Склонившийся слуга сообщил, что обед ждет. Меня
заинтересовало, что он не обратился ко мне как к владыке Карнака.
Дахут была в черном, впервые с нашего знакомства. Платья было не
очень много, и то, что было, прекрасно демонстрировало ее красоту.
Выглядела она устало, не увядшей, не унылой, а как морской цветок,
которого вынесло приливом на берег и который ждет нового прилива. Мне
стало ее жаль. Она посмотрела на меня, взгляд ее был осторожным. Она
сказала:
- Алан, если не возражаете... сегодня будем говорить только
банальности.
Внутренне я улыбнулся. Ситуация более чем пикантная. Мало о чем можем
мы говорить таком, что не заряжено мощной взрывчаткой. Я согласился с ее
предложением, у меня не было настроения играть со взрывчаткой. Все-таки
что-то не так с мадемуазель, иначе она никогда бы не сделала такое
предложение. Может, боится, что я заговорю о блюде жертвоприношений... или
мой разговор с де Кераделем расстроил ее. Ей он явно не понравился.
- Пусть будут банальности, - сказал я. - Если бы мозги были искрами,
от моего сегодня не зажечь даже спичку. Обсуждение погоды почти за
пределами моего интеллекта.
Она рассмеялась.
- И что же вы думаете о погоде, Алан?
- Она должна быть запрещена поправкой к конституции.
- А что создает погоду?
- Сейчас, - ответил я, - вы - для меня.
Она мрачно посмотрела на меня.
- Я хотела бы, чтобы это было правдой... но берегитесь, Алан.
- Прошу прощения, Дахут. Вернемся к банальностям.
Она вздохнула, потом улыбнулась, и было трудно думать о ней, как о
Дахут, которую я знал в башне Нью-Йорка или древнего Иса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59