– Пожалуйста, помолчи, Адриен, и дай мне сказать, Брендон! Не может этого быть! Как это вы смеете смотреть мне в глаза и говорить, что мальчик законным образом обвенчался? Никогда я этому не поверю! Нельзя допустить, что закон так постыдно плох, что мальчик, совершеннейшее дитя, может безнаказанно творить такие нелепости. Дедушка, прошу вас, пусть Брендон скажет все, как есть. Эти законники никогда не говорят всей правды. Стоит ему захотеть, и он может расторгнуть этот брак. Неужели вы думаете, что, будь я мужчиной, я бы потерпела такое?
– Ну что тебе сказать, моя дорогая, – старик заковылял к ней, чтобы ее успокоить. – Я совершенно с тобой согласен. По мне, так он знает ровно столько же, сколько мы с тобой. Мне думается, что ни один из них ничего не знает до тех пор, пока они не приступят к тяжбе и дело не пойдет в суд. Хотелось бы мне увидеть женщин в роли адвокатов.
– Для того чтобы поддержать обанкротившегося цирюльника, сэр? – спросил Адриен. – Им придется иметь на этот предмет порядочный запас париков.
– И ты еще способен шутить, Адриен! – попеняла ему тетка. – Только я не сдамся. Я знаю, я твердо в этом убеждена: никакой закон не позволит мальчишке позорить свою семью и губить свою жизнь, и меня ничем не убедить, что это не так. А теперь скажите мне, Брендон, и, прошу вас, отвечайте на мои вопросы, и, сделайте милость, забудьте, что перед вами женщина. Скажите, можно или нет вызволить моего племянника из того положения, к которому его привело это безрассудство? Неужели то, что он совершил, законно? Неужели он всю жизнь должен будет расплачиваться за то, что он сотворил в мальчишеском возрасте?
– Знаете… гм… – процедил Брендон сквозь зубы. – Гм… дело-то это ведь не для женских ушей, Хелин.
– Вам велено забыть об этом, – заметил Адриен.
– Э-хм! Как же! – продолжал Брендон. – Может быть, если бы удалось задержать их и разлучить до наступления темноты и добиться письменного подтверждения некоторых фактов…
– Ах, вот как? – в избытке нетерпения решила подогнать его неторопливую речь миссис Дорайя.
– Н-да! Гм! Раз так, то… в случае, если… мм… Или, если он сошел с ума и вы можете доказать, что он невменяем.
– Ну конечно же, у меня на этот счет нет ни малейших сомнений, Брендон.
– Ага! Ну что же! В таком случае… Или если имеет место различие вероисповеданий…
– Она же католичка! – вскричала обрадованная миссис Дорайя.
– Ага! Ну что же! В таком случае… можно опротестовать формальную сторону бракосочетания… Оно может быть сочтено фиктивным… Или если ему еще не исполнилось восемнадцати лет…
– Вот именно, – возликовала миссис Дорайя. – Я думаю… – тут она задумалась, а потом, обратившись к Адриену, беспомощно пролепетала: – А сколько же Ричарду лет?
Присущая мудрому юноше доброта помешала ему вырвать из рук несчастной соломинку, за которую та ухватилась.
– Ах, да! Ему должно быть… – пробормотал он, и в ту же минуту понял, что ему остается только опустить голову и отвернуться. Миссис Дорайя превзошла все его ожидания.
– Да! В таком случае… – продолжал Брендон, пожимая плечами, что, разумеется, означало, что он все еще ни за что не ручается, как вдруг из круга без умолку тараторивших кузин донесся голос Клары:
– Ричарду сейчас девятнадцать лет и шесть месяцев, мама.
– Глупости ты говоришь, дитя мое.
– Нет, мама, это так и есть, – в голосе Клары звучала уверенность.
– Глупости, говорю тебе. Ты-то откуда это знаешь?
– Ричард на год и девять месяцев старше меня, мама.
Миссис Дорайя принялась оспаривать сначала годы, а потом – месяцы. Она не ожидала со стороны дочери такого упорства.
«Что за чудачка!» – мысленно корила она девушку, которая, понимая, что тонет, все равно с презрением отталкивала эту последнюю соломинку.
«Но ведь остается еще религия!» – утешала она себя и уселась в кресло, чтобы основательно все еще раз продумать.
Мужчины только улыбались; видно было, что им это совершенно все равно.
Гостям предложили музыку. Есть минуты, когда музыка начисто теряет свое очарование, – когда ее применяют с такими же низкими целями, как тлен державного Цезаря, и заполняют ею зияющие паузы. Анджелика Фори бренчала на фортепьяно и пела: «Весело мне, цыганке, ха-ха! Ха-ха!» Матильда Фори и ее кузина Мери Бренксберн исполняли дуэт, и пение их приглашало всех юношей и девушек «Спешить в приют любви» и презреть мудрецов; однако собравшиеся в комнате мудрецы оказались все-таки в большинстве и вообще очень мало бывает сборищ, где бы численный перевес не был за ними; вот почему жгучий призыв британского менестреля канул в пустоту. Клару попросили развлечь собравшихся. «Чудачка» спокойно подошла к фортепьяно и исторгла из него нечто такое, что должно было дать представление о ходивших по стране балладах.
Клара спела им ирландскую песенку. Исполнив то, что от нее хотели, она отошла в сторону. В сердечных делах дочерям редко удается обмануть своих матерей. Но Кларе это удалось, и миссис Дорайя постаралась укрепиться в своей жгучей жалости к дочери для того только, чтобы иметь возможность пожалеть себя самое – такое нередко случается с нашими чувствами, ибо ничто так искусно не обманывает нас, как те слова, которые сочинители баллад дерзко вкладывают в наши уста. Не надо забывать, что женщина эта провела долгие годы в самоотречении, и все эти годы вынашивала свой тайный замысел – и вот теперь за одно мгновение все рушилось, и виновницей постигшей ее катастрофы была все та же Система, которая склоняла ее к непрестанному лицемерию и не давала расстаться с маской. На сердце у нее скопилось достаточно горечи, чтобы предаваться теперь размышлениям, и ее жалость к себе была в какой-то степени оправданна.
И все же, даже в минуты успокоения, деятельная натура миссис Дорайи не позволяла ей отказаться от однажды задуманного. Пусть все это были соломинки, но чем более хрупкими они были, тем упорнее она цеплялась за них.
Она поднялась с кресла и вышла из комнаты, велев Адриену следовать за собой.
– Адриен, – сказала она, оборачиваясь к нему, – ты упомянул про дом, где этот ужасный торт… где Ричард был сегодня утром. Я хочу, чтобы ты сейчас же отвез меня к этой женщине.
В намерения мудрого юноши вовсе не входило оказывать подобного рода услуги. Он надеялся, что поспеет еще вечером в театр к последнему акту оперы, вволю насладившись комедией, которая разыгралась в жизни.
– Любезная тетушка, – начал было он.
– Закажи сию же минуту кеб и возьми шляпу, – распорядилась миссис Дорайя.
Ему ничего не оставалось, как повиноваться. Он окончательно уверовал в изречение «Пилигрима», что женщины – существа практичные, и сейчас вот, возвращаясь мысленно к себе самому, он пришел к выводу, что родственные связи с юным безумцем могут обернуться для него разного рода неприятностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Ну что тебе сказать, моя дорогая, – старик заковылял к ней, чтобы ее успокоить. – Я совершенно с тобой согласен. По мне, так он знает ровно столько же, сколько мы с тобой. Мне думается, что ни один из них ничего не знает до тех пор, пока они не приступят к тяжбе и дело не пойдет в суд. Хотелось бы мне увидеть женщин в роли адвокатов.
– Для того чтобы поддержать обанкротившегося цирюльника, сэр? – спросил Адриен. – Им придется иметь на этот предмет порядочный запас париков.
– И ты еще способен шутить, Адриен! – попеняла ему тетка. – Только я не сдамся. Я знаю, я твердо в этом убеждена: никакой закон не позволит мальчишке позорить свою семью и губить свою жизнь, и меня ничем не убедить, что это не так. А теперь скажите мне, Брендон, и, прошу вас, отвечайте на мои вопросы, и, сделайте милость, забудьте, что перед вами женщина. Скажите, можно или нет вызволить моего племянника из того положения, к которому его привело это безрассудство? Неужели то, что он совершил, законно? Неужели он всю жизнь должен будет расплачиваться за то, что он сотворил в мальчишеском возрасте?
– Знаете… гм… – процедил Брендон сквозь зубы. – Гм… дело-то это ведь не для женских ушей, Хелин.
– Вам велено забыть об этом, – заметил Адриен.
– Э-хм! Как же! – продолжал Брендон. – Может быть, если бы удалось задержать их и разлучить до наступления темноты и добиться письменного подтверждения некоторых фактов…
– Ах, вот как? – в избытке нетерпения решила подогнать его неторопливую речь миссис Дорайя.
– Н-да! Гм! Раз так, то… в случае, если… мм… Или, если он сошел с ума и вы можете доказать, что он невменяем.
– Ну конечно же, у меня на этот счет нет ни малейших сомнений, Брендон.
– Ага! Ну что же! В таком случае… Или если имеет место различие вероисповеданий…
– Она же католичка! – вскричала обрадованная миссис Дорайя.
– Ага! Ну что же! В таком случае… можно опротестовать формальную сторону бракосочетания… Оно может быть сочтено фиктивным… Или если ему еще не исполнилось восемнадцати лет…
– Вот именно, – возликовала миссис Дорайя. – Я думаю… – тут она задумалась, а потом, обратившись к Адриену, беспомощно пролепетала: – А сколько же Ричарду лет?
Присущая мудрому юноше доброта помешала ему вырвать из рук несчастной соломинку, за которую та ухватилась.
– Ах, да! Ему должно быть… – пробормотал он, и в ту же минуту понял, что ему остается только опустить голову и отвернуться. Миссис Дорайя превзошла все его ожидания.
– Да! В таком случае… – продолжал Брендон, пожимая плечами, что, разумеется, означало, что он все еще ни за что не ручается, как вдруг из круга без умолку тараторивших кузин донесся голос Клары:
– Ричарду сейчас девятнадцать лет и шесть месяцев, мама.
– Глупости ты говоришь, дитя мое.
– Нет, мама, это так и есть, – в голосе Клары звучала уверенность.
– Глупости, говорю тебе. Ты-то откуда это знаешь?
– Ричард на год и девять месяцев старше меня, мама.
Миссис Дорайя принялась оспаривать сначала годы, а потом – месяцы. Она не ожидала со стороны дочери такого упорства.
«Что за чудачка!» – мысленно корила она девушку, которая, понимая, что тонет, все равно с презрением отталкивала эту последнюю соломинку.
«Но ведь остается еще религия!» – утешала она себя и уселась в кресло, чтобы основательно все еще раз продумать.
Мужчины только улыбались; видно было, что им это совершенно все равно.
Гостям предложили музыку. Есть минуты, когда музыка начисто теряет свое очарование, – когда ее применяют с такими же низкими целями, как тлен державного Цезаря, и заполняют ею зияющие паузы. Анджелика Фори бренчала на фортепьяно и пела: «Весело мне, цыганке, ха-ха! Ха-ха!» Матильда Фори и ее кузина Мери Бренксберн исполняли дуэт, и пение их приглашало всех юношей и девушек «Спешить в приют любви» и презреть мудрецов; однако собравшиеся в комнате мудрецы оказались все-таки в большинстве и вообще очень мало бывает сборищ, где бы численный перевес не был за ними; вот почему жгучий призыв британского менестреля канул в пустоту. Клару попросили развлечь собравшихся. «Чудачка» спокойно подошла к фортепьяно и исторгла из него нечто такое, что должно было дать представление о ходивших по стране балладах.
Клара спела им ирландскую песенку. Исполнив то, что от нее хотели, она отошла в сторону. В сердечных делах дочерям редко удается обмануть своих матерей. Но Кларе это удалось, и миссис Дорайя постаралась укрепиться в своей жгучей жалости к дочери для того только, чтобы иметь возможность пожалеть себя самое – такое нередко случается с нашими чувствами, ибо ничто так искусно не обманывает нас, как те слова, которые сочинители баллад дерзко вкладывают в наши уста. Не надо забывать, что женщина эта провела долгие годы в самоотречении, и все эти годы вынашивала свой тайный замысел – и вот теперь за одно мгновение все рушилось, и виновницей постигшей ее катастрофы была все та же Система, которая склоняла ее к непрестанному лицемерию и не давала расстаться с маской. На сердце у нее скопилось достаточно горечи, чтобы предаваться теперь размышлениям, и ее жалость к себе была в какой-то степени оправданна.
И все же, даже в минуты успокоения, деятельная натура миссис Дорайи не позволяла ей отказаться от однажды задуманного. Пусть все это были соломинки, но чем более хрупкими они были, тем упорнее она цеплялась за них.
Она поднялась с кресла и вышла из комнаты, велев Адриену следовать за собой.
– Адриен, – сказала она, оборачиваясь к нему, – ты упомянул про дом, где этот ужасный торт… где Ричард был сегодня утром. Я хочу, чтобы ты сейчас же отвез меня к этой женщине.
В намерения мудрого юноши вовсе не входило оказывать подобного рода услуги. Он надеялся, что поспеет еще вечером в театр к последнему акту оперы, вволю насладившись комедией, которая разыгралась в жизни.
– Любезная тетушка, – начал было он.
– Закажи сию же минуту кеб и возьми шляпу, – распорядилась миссис Дорайя.
Ему ничего не оставалось, как повиноваться. Он окончательно уверовал в изречение «Пилигрима», что женщины – существа практичные, и сейчас вот, возвращаясь мысленно к себе самому, он пришел к выводу, что родственные связи с юным безумцем могут обернуться для него разного рода неприятностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171