«Он сделает все, о чем я его попрошу! Он пробудет там еще неделю и предоставит мне этот последний шанс! И, оказывается, это я довожу его до безумия! Он уже начинает взваливать искупление того, что он совершил, мне на плечи».
В действительности, сэр Остин уехал в Уэльс, чтобы от всего устраниться. Прежде чем столкнуться с ударом судьбы, догматик непременно о нем разузнает; так вот, автор «Котомки пилигрима» нашел, что в Лондоне слишком для него душно. Он уехал оттуда, чтобы найти прибежище в горах; там он жил в уединении, общаясь с одною только девственно новой записной книжкой.
В голове у него созревал некий, не определившийся еще окончательно, план, как ему повести себя с сыном. Если бы он разобрался в нем до конца, он увидел бы всю его несообразность. В основе этого плана лежало некое, не вполне еще определившееся решение: сына следует подвергнуть проверке, испытанию.
«Пусть он научится в чем-то себе отказывать. Пусть он какое-то время поживет среди равных себе. Если только он меня любит, он угадает, чего я от него хочу», – вот как он разъяснил свой принцип леди Блендиш.
«Вы пишете о «каком-то времени», – отвечала ему леди Блендиш. – О каком же? Могу ли я назвать ему определенный срок? Ведь как раз эта ужасная неопределенность и доводит его до отчаяния. Только она одна. Прошу вас, выражайтесь яснее».
В ответе своем он вскользь упомянул о дне совершеннолетия Ричарда.
Могла ли леди Блендиш просить Ричарда ждать целый год и жить этот год в разлуке с женой? Она уже о чем-то догадывалась, у нее начинали открываться глаза на ее кумира.
Когда люди сами не знают, чего хотят, им особенно легко удается сбить с толку и обмануть других. В заблуждение была введена не только леди Блендиш; миссис Дорайя, которая проникала в самые сокровенные глубины человеческих душ, с самого детства привыкла угадывать, о чем думает ее брат и никогда при этом не ошибалась, призналась, что на этот раз никак не может понять, каким принципом руководствуется сэр Остин.
– А принцип у него есть, – говорила миссис Дорайя, – он никогда ничего не делает наобум. Но в чем этот принцип состоит, я сейчас уловить не могу. Если бы он написал и распорядился, чтобы сын ждал его возвращения, все стало бы на свои места. Сначала он дает нам возможность поехать и отыскать Ричарда, а вслед за тем оставляет нас всех в затруднительном положении. Не иначе как здесь замешана женщина. Другого объяснения я не вижу.
– Удивительное дело, – вступился Адриен, – до какой степени женщины привыкли гордиться своим полом! Так вот знайте, дорогая тетушка, что послезавтра я вверяю моего подопечного вашим заботам. Ни часу дольше я с ним не могу оставаться. Мне пришлось окручивать его всякими лживыми измышлениями до тех пор, пока моя изобретательность не истощилась. Я прошу отнести их за счет распорядителя наших поступков, но коль скоро поток их иссякает, я бессилен что-либо сделать. Последняя ложь, которую он от меня слышал, гласила, что отец просит приготовить для него выходящую на юго-запад спальню к ближайшему вторнику. «Ну хорошо, – отвечает наш мальчик, – я подожду до вторника». Я видел, какого неимоверного напряжения ему стоило на это решиться, и боюсь, что никакая сила не сможет заставить его ждать дольше.
– Мы должны, мы должны его удержать, – сказала миссис Дорайя, – если мы это не сделаем, то я убеждена, что Остин совершит некий опрометчивый поступок, в котором он потом всю жизнь будет раскаиваться. Он женится на этой женщине, Адриен. Попомните мои слова. Будь это какой-нибудь другой юноша!.. Но при том воспитании, которое дали Ричарду! Эта нелепая Система!.. Неужели же нечем его занять? Нечем развлечь? Бедный мальчик! По мне, так ему надо бы найти товарища, с которым он мог бы проводить время.
Мудрому юноше пришлось согласиться с этим упреком.
– Говорю тебе, Адриен, он женится на этой женщине.
– Дорогая тетушка! Может ли человек во всех отношениях безупречный совершить более похвальный поступок?
– Так неужели нет ничего, чем мальчик мог бы увлечься? Если бы только у него было какое-нибудь занятие!
– А что бы вы сказали по поводу очистки лондонских улиц и профессии мусорщика от нравственности, тетя? Уверяю вас, я был у него целый месяц в учениках. Мы выходим из дома в десятом часу вечера. Мимо проходит женщина. Я уже слышу, как он вздыхает: «Это что, одна из таких, Адриен?» Я вынужден допустить, что она лишена ореола святости, который, по его представлению, окружает каждую юбку. Еще один вздох; сам себе: «Не может этого быть… и тем не менее»… – все то, что мы обычно слышим на сцене. Закатывание глаз; непочтительные вопросы, обращенные к творцу вселенной; негодующее бормотанье о том, как грубы мужчины; а потом мы встречаем еще одну молодую особу, и все представление, от которого я, надо сказать, порядком устал, начинается сначала. Все бы еще ничего, но мне же и достается, он отчитывает меня за то, что я до сих пор не нашел дом и не меблировал его, для того чтобы можно было поселить там всех этих милых женщин и дать им возможность жить целомудренной жизнью. Как хотите, это уже чересчур для такого тихого человека, как я. Мастер Томсон, спасибо ему, недавно меня выручил.
Миссис Дорайя погрузилась в свои мысли.
– А что, Остин писал вам с тех пор, как вы приехали в Лондон?
– Ни единого изречения! – ответил Адриен.
– Мне необходимо повидать Ричарда завтра утром, – сказала миссис Дорайя уходя.
Результатом ее разговора с племянником явилось то, что Ричард уже ни словом не обмолвился о том, что уедет во вторник; вслед за тем в течение многих дней он, казалось, был поглощен какой-то неотвязной заботой, но что это было, Адриен тогда не узнал, а поразительная способность миссис Дорайи влиять на племянника до чрезвычайности возвысила ее в его глазах.
Однажды октябрьским утром в дом к ним явился ранний гость: это был не кто иной, как достопочтенный Питер, которого они не видели больше недели.
– Господа, – сказал он, с присущей ему развязностью размахивая тростью, – я приехал предложить вам отправиться со мной пообедать в Ричмонд. В городе, как вы знаете, сейчас никого нет. Лондон будто вымер. Предложить вам я могу только ошметки. Но погода чудесная; льщу себя надеждой, что и компания вам придется по вкусу. Что на это скажет мой друг Феверел?
Ричард вежливо отклонил это приглашение.
– Нет, нет, вы непременно должны с нами поехать, – настаивал достопочтенный Питер. – Мне ведь пришлось затратить некоторые усилия, чтобы собрать их всех вместе и немного скрасить ваше томительное заточение. Нарушать его распорядок Ричмонд вас не заставит. К ночи вы вернетесь обратно. Залитая лунным светом река, хорошенькая женщина. Мы уже заказали лодку, чтобы отвезти нас обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
В действительности, сэр Остин уехал в Уэльс, чтобы от всего устраниться. Прежде чем столкнуться с ударом судьбы, догматик непременно о нем разузнает; так вот, автор «Котомки пилигрима» нашел, что в Лондоне слишком для него душно. Он уехал оттуда, чтобы найти прибежище в горах; там он жил в уединении, общаясь с одною только девственно новой записной книжкой.
В голове у него созревал некий, не определившийся еще окончательно, план, как ему повести себя с сыном. Если бы он разобрался в нем до конца, он увидел бы всю его несообразность. В основе этого плана лежало некое, не вполне еще определившееся решение: сына следует подвергнуть проверке, испытанию.
«Пусть он научится в чем-то себе отказывать. Пусть он какое-то время поживет среди равных себе. Если только он меня любит, он угадает, чего я от него хочу», – вот как он разъяснил свой принцип леди Блендиш.
«Вы пишете о «каком-то времени», – отвечала ему леди Блендиш. – О каком же? Могу ли я назвать ему определенный срок? Ведь как раз эта ужасная неопределенность и доводит его до отчаяния. Только она одна. Прошу вас, выражайтесь яснее».
В ответе своем он вскользь упомянул о дне совершеннолетия Ричарда.
Могла ли леди Блендиш просить Ричарда ждать целый год и жить этот год в разлуке с женой? Она уже о чем-то догадывалась, у нее начинали открываться глаза на ее кумира.
Когда люди сами не знают, чего хотят, им особенно легко удается сбить с толку и обмануть других. В заблуждение была введена не только леди Блендиш; миссис Дорайя, которая проникала в самые сокровенные глубины человеческих душ, с самого детства привыкла угадывать, о чем думает ее брат и никогда при этом не ошибалась, призналась, что на этот раз никак не может понять, каким принципом руководствуется сэр Остин.
– А принцип у него есть, – говорила миссис Дорайя, – он никогда ничего не делает наобум. Но в чем этот принцип состоит, я сейчас уловить не могу. Если бы он написал и распорядился, чтобы сын ждал его возвращения, все стало бы на свои места. Сначала он дает нам возможность поехать и отыскать Ричарда, а вслед за тем оставляет нас всех в затруднительном положении. Не иначе как здесь замешана женщина. Другого объяснения я не вижу.
– Удивительное дело, – вступился Адриен, – до какой степени женщины привыкли гордиться своим полом! Так вот знайте, дорогая тетушка, что послезавтра я вверяю моего подопечного вашим заботам. Ни часу дольше я с ним не могу оставаться. Мне пришлось окручивать его всякими лживыми измышлениями до тех пор, пока моя изобретательность не истощилась. Я прошу отнести их за счет распорядителя наших поступков, но коль скоро поток их иссякает, я бессилен что-либо сделать. Последняя ложь, которую он от меня слышал, гласила, что отец просит приготовить для него выходящую на юго-запад спальню к ближайшему вторнику. «Ну хорошо, – отвечает наш мальчик, – я подожду до вторника». Я видел, какого неимоверного напряжения ему стоило на это решиться, и боюсь, что никакая сила не сможет заставить его ждать дольше.
– Мы должны, мы должны его удержать, – сказала миссис Дорайя, – если мы это не сделаем, то я убеждена, что Остин совершит некий опрометчивый поступок, в котором он потом всю жизнь будет раскаиваться. Он женится на этой женщине, Адриен. Попомните мои слова. Будь это какой-нибудь другой юноша!.. Но при том воспитании, которое дали Ричарду! Эта нелепая Система!.. Неужели же нечем его занять? Нечем развлечь? Бедный мальчик! По мне, так ему надо бы найти товарища, с которым он мог бы проводить время.
Мудрому юноше пришлось согласиться с этим упреком.
– Говорю тебе, Адриен, он женится на этой женщине.
– Дорогая тетушка! Может ли человек во всех отношениях безупречный совершить более похвальный поступок?
– Так неужели нет ничего, чем мальчик мог бы увлечься? Если бы только у него было какое-нибудь занятие!
– А что бы вы сказали по поводу очистки лондонских улиц и профессии мусорщика от нравственности, тетя? Уверяю вас, я был у него целый месяц в учениках. Мы выходим из дома в десятом часу вечера. Мимо проходит женщина. Я уже слышу, как он вздыхает: «Это что, одна из таких, Адриен?» Я вынужден допустить, что она лишена ореола святости, который, по его представлению, окружает каждую юбку. Еще один вздох; сам себе: «Не может этого быть… и тем не менее»… – все то, что мы обычно слышим на сцене. Закатывание глаз; непочтительные вопросы, обращенные к творцу вселенной; негодующее бормотанье о том, как грубы мужчины; а потом мы встречаем еще одну молодую особу, и все представление, от которого я, надо сказать, порядком устал, начинается сначала. Все бы еще ничего, но мне же и достается, он отчитывает меня за то, что я до сих пор не нашел дом и не меблировал его, для того чтобы можно было поселить там всех этих милых женщин и дать им возможность жить целомудренной жизнью. Как хотите, это уже чересчур для такого тихого человека, как я. Мастер Томсон, спасибо ему, недавно меня выручил.
Миссис Дорайя погрузилась в свои мысли.
– А что, Остин писал вам с тех пор, как вы приехали в Лондон?
– Ни единого изречения! – ответил Адриен.
– Мне необходимо повидать Ричарда завтра утром, – сказала миссис Дорайя уходя.
Результатом ее разговора с племянником явилось то, что Ричард уже ни словом не обмолвился о том, что уедет во вторник; вслед за тем в течение многих дней он, казалось, был поглощен какой-то неотвязной заботой, но что это было, Адриен тогда не узнал, а поразительная способность миссис Дорайи влиять на племянника до чрезвычайности возвысила ее в его глазах.
Однажды октябрьским утром в дом к ним явился ранний гость: это был не кто иной, как достопочтенный Питер, которого они не видели больше недели.
– Господа, – сказал он, с присущей ему развязностью размахивая тростью, – я приехал предложить вам отправиться со мной пообедать в Ричмонд. В городе, как вы знаете, сейчас никого нет. Лондон будто вымер. Предложить вам я могу только ошметки. Но погода чудесная; льщу себя надеждой, что и компания вам придется по вкусу. Что на это скажет мой друг Феверел?
Ричард вежливо отклонил это приглашение.
– Нет, нет, вы непременно должны с нами поехать, – настаивал достопочтенный Питер. – Мне ведь пришлось затратить некоторые усилия, чтобы собрать их всех вместе и немного скрасить ваше томительное заточение. Нарушать его распорядок Ричмонд вас не заставит. К ночи вы вернетесь обратно. Залитая лунным светом река, хорошенькая женщина. Мы уже заказали лодку, чтобы отвезти нас обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171