Душевный склад баронета был таков, что он мог возводить на себя самые тяжелые обвинения и с помощью своего рода нравственного ростовщичества извлекать из этого выгоду.
О Кларе почти не было речи. Телеграмму Джона Тодхантера Адриен приписал беспокойству любящего супруга по поводу ее зубной боли, а возможно, и первых симптомов, предвещающих прибавление семейства.
– В этой девочке сидит какая-то душевная болезнь. Она не совсем нормальна, – сказал баронет.
Возвращаясь в гостиницу, они увидели у дверей ожидавшую их миссис Берри. Она почтительно испросила разрешения поговорить с баронетом, и ее проводили к нему наверх.
Там кивком головы ей было предложено сесть, и она водрузилась в кресло.
– Итак, вы что-то имеете мне сообщить, сударыня, – заметил баронет, видя, что его посетительница никак не решается начать.
– Лучше бы мне не иметь, – подхватила миссис Берри и, помня о мудром правиле всегда начинать с начала, сказала: – Вы, видно, меня совсем запамятовали, сэр Остин, да и я-то не думала не гадала, когда мы с вами расставались, что нам доведется свидеться, да еще так. Двадцать лет прожить – это ведь не пустяк, много воды утекло. Такой это большой срок – двадцать лет! Правду говоря, полных-то двадцать еще не минуло.
– Круглые числа всегда лучше, – вставил Адриен.
– Вот за эти круглые годы сынок ваш вырос, да и женился! – сказала миссис Берри, переходя прямо к делу.
Вслед за этим сэр Остин узнал, что перед ним виновница совершившегося, та, что помогла его сыну осуществить его безрассудную затею. Ему пришлось набраться терпения, чтобы заставить себя выслушать все то, что касалось его семейных дел, но ему была свойственна учтивость.
– Нагрянул ко мне в дом, сэр Остин, совершенно незнакомый мужчина! Ведь ежели таких, как мы, что долго на этом свете живут, за двадцать лет уж и не узнать, то что же бывает, когда разлучишься с тем, кто только на свет родился. Такой милый был мальчик! Такой крепыш! Такой толстячок!
Адриен расхохотался.
Сидевшая в кресле миссис Берри попыталась сделать ему реверанс.
– Перво-наперво я хотела сказать, как прекрепко я благодарна вам, что пенсию вы у меня не отняли, хоть я и виновата, но я-то ведь знаю, сэр Остин Феверел из Рейнем-Абби – не из тех, кто любит, чтобы про их добрые дела вслух говорили. А для меня эта пенсия сейчас куда важнее, чем тогда. Ведь одно дело девушка с розовенькими щечками, какой я в ту пору была, да еще с пенсией, – это ведь для многих мужчин приманка, а уж про одинокую пожилую женщину, которую муж бросил, такого не скажешь.
– Переходите прямо к делу, сударыня, тогда я вас выслушаю, – прервал ее баронет.
– Лиха беда начать, а теперь, слава тебе господи, начало положено! Ну так вот, я буду говорить, сэр Остин, и скажу все, как оно есть. Да поможет мне господь! Что для вас, так я понимаю, то и для меня брак есть брак, и уж коль скоро вы поженились, так будьте мужем и женой до гроба! Вот оно какое дело! Я и вдовства-то не признаю. Да будь над ним хоть могильный холм, муж для меня все равно есть муж, и ежели сама я восстану во плоти из мертвых, то Берри – муж моей плоти; стоит только подумать, что на Страшном-то суде двое будут меня требовать, так аж в жар бросает. Вот как оно с мужьями и женами должно быть. И кто в брак вступил, тот держись, а коли на то пошло, то лучше уж одной оставаться.
Баронет с трудом подавил улыбку.
– Право же, любезная, что-то вы очень уж отдалились от сути дела.
– Извините меня, сэр Остин; только я все равно помню, зачем к вам пришла, и сейчас до этого доберусь. Пусть мы и маху дали, но что сделано, то сделано, скреплено там, наверху. Ах! Кабы вы только знали, какая она милочка! Право же, не все девушки низкого происхождения – плохие, сэр Остин. И она к тому же такая смышленая. Историю читает! И такие умные слова говорит, что вы диву дадитесь. Вот почему это лакомый кусок для ловкачей всяких, и беззащитная она. Но хоть и рано они поженились, бояться за нее не приходится. Другого бояться надо. Начать с того, что все дело в мужчине – бог знает, что он творит, пока не перебесится; ну, а женщина, та спокойно себе живет! Она на утешение может попасться, а это и есть соблазн. Ну а мужчина – это же настоящий дикарь!
Сэр Остин повернулся к Адриену, который слушал ее с великим наслаждением.
– Ну что же, сударыня, я вижу, что у вас есть что мне сообщить, только прошу вас, сделайте это побыстрее.
– Так вот, что я вам скажу, сэр Остин. Воспитали вы его так, что во всей Англии другого такого юноши не сыскать, и я могу только им гордиться. А что до нее, то позволю себе сказать: дело-то ведь сделано, и никакой в этом нет беды – можно всю Англию вдоль и поперек изъездить и нигде не найти вам девушки, чтобы ему такой женой была, как она. И вот, значит, они поженились. И что же, они вместе сейчас, как положено быть? Пресвятый боже! Ничего этого нет и в помине! Который месяц уже, как они врозь. Осталась она одна, и некому за нее постоять. Вот я и поехала и вырвала ее из лап соблазнителей – пусть говорят, что хотят, только невинная женщина для них всего доступнее, когда она здорова телом и доверчива; так вот, я взяла и увезла ее и, с вашего позволения, у себя заперла. Такие вот дела с нашей милой! С женщинами можно совладать. Дело теперь в нем, в мастере Ричарде, – я знаю, это наглость моя, но пусть… Так вот, будь что будет, и да поможет мне господь! Все дело в нем, сэр Остин, он сейчас здесь, в столице, еще совсем тепленький после недавней женитьбы. Дело в нем… и я уже не говорю о ней, и о том, как она покорно все терпит, а ведь тоска-то ее снедает, и это о такую пору, когда у природы человеческой не должно быть никаких других забот, кроме одной… дело в нем, и вот я осмеливаюсь спросить вас… спросить его отца, джентльмена и христианина, – неужто так оно и будет: сын – отдельно, а муж – отдельно, неужто все вскорости не изменится, не соединится в одно? Говорю вам прямо: по мне, так сын должен слушаться отца, но ведь он же перед алтарем поклялся, и слова священника для него должны быть превыше всего, они и сейчас еще у меня на слуху. Знайте, на земле у меня в этом нет сомнений… уверена, что их нет и на небесах, который долг из двух для человека святее.
Сэр Остин дослушал ее до конца. Их взгляды на союз между мужчиной и женщиной, разумеется, были схожи. Однако выслушивать поучения по поводу того, что являлось главным предметом его собственных занятий, ему было все же не очень приятно, а быть вынужденным в душе согласиться с этой особой было просто унизительно для его достоинства, коль скоро нельзя было доказать, что последнее время он поступал именно так. Баронет сидел нога на ногу, приложив палец к виску, и – молчал.
– Когда столько про все надо думать, немудрено, что голова кругом идет, – простодушно сказала миссис Берри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171