– Этот болван, оказывается, увез ее с собой, надеюсь, что это чистая случайность.
Это было не что иное, как старая записная книжка. Леди Блендиш перелистала ее и натолкнулась на последние записи.
«Кто такой составитель пословиц, – прочла она, – как не человек ограниченный, выражающий суждения людей еще более ограниченных?»
– С этим я не согласна, – заметила она. Ему совсем не хотелось спорить.
– Когда вы писали это, смирение ваше было напускным?
Ответ его был прост:
– Подумайте, кто те люди, которым нужны готовые изречения? Я убежден, что пословица – это только привал на пути к истинной мысли; большинство, оказывается, этим и удовлетворяется. Только лестно ли такое общество для хозяина дома?
Она почувствовала, что ее женская натура снова поколеблена силой его ума. Человек, который может так говорить о своей совершенно особой и удивительной способности, поистине велик.
«Так кто же из нас трус? – прочла она дальше. – Тот, кого потешают промахи человечества!»
– О, как это верно! Как это замечательно сказано! – вскричала темноглазая леди, вся сияя от этого пиршества мысли.
Еще один афоризм, казалось, прямо подходил к нему:
«Нет более жалкого зрелища, как нет и большей извращенности, чем человек мудрый, давший волю чувствам».
«Должно быть, он написал это, – подумала она, – видя перед глазами собственный пример. Ну и странный же он человек!»
Леди Блендиш при всей своей непокорности все еще была склонна подчиниться. Однажды над ней одержали большую победу; но если тот, в ком она чтила высокую душу, мог ее победить, то надо было быть поистине великим человеком, чтобы удержать ее пленницей. Осенняя примула расцветает для людей высокой души; в руках людей мелких она становится цветком ядовитым. Тем не менее сэру Остину достаточно было доказать свою правоту – и преданностью леди Блендиш он заручался навеки.
– Сегодня он не приедет, – повторила она, на что баронет со спокойной удовлетворенностью на лице ответил:
– Он уже здесь.
Из холла до них донесся голос Ричарда.
Возвращение молодого наследника привело в волнение весь дом. Берри, пользовавшийся каждым удобным случаем, чтобы подойти к своей Бесси, теперь, когда ее вынужденная холодность к нему увеличила ее притягательную силу («Таковы уж мужчины!» – рассуждала она), – Берри поднялся к ней наверх и торжественно сообщил ей эту новость, сопровождая свои слова выразительными широкими жестами.
– Это самое лучшее из всего, что ты мне за много дней сказал, – говорит она, и, ничем не выказав своей благодарности, бросает его, и бежит, чтобы сердце Люси поскорее наполнилось радостью.
– Слава богу! – восклицает она, входя в соседнюю комнату. – Наконец-то настает счастье. Мужчины взялись за ум. Я прямо готова твоей Божьей матери молиться и ваш крест целовать, моя милая!
– Тсс! – остановила ее Люси и склонилась над лежавшим у нее на коленях ребенком. Крохотные сонные ручонки во сне прижались одна к другой, большие голубые глаза открылись, и его мать, которая все уже знала и сама, но которой не терпелось услыхать подтверждение этому, вся дрожа, укрыла его своими локонами, и пыталась успокоиться, и качала его, и тихонько напевала, запретив ворвавшейся к ней с этой вестью Берри говорить даже шепотом.
Ричард приехал. Он был под отчим кровом, в старом доме, который так рано сделался ему чужим. Он был совсем близко от жены и ребенка. Он мог обнять их обоих; и именно в эту минуту жгучая мука и сознание того, что он совершил безумие, совершенно сразили нашего героя: впервые в жизни он узнал, что такое настоящее горе.
Разве господь не обратился к нему в буре? Разве не указал перст божий ему путь домой? И вот он приехал; вот он стоит здесь; в ушах у него гудят слова поздравлений; чаша счастья протянута ему, и ему предлагают испить ее. Так что же, в конце концов, ему снится во сне? То, что ждет его завтра, или вот это? Если бы не свинцовая тяжесть, которая пулей запала ему теперь в грудь, он, может быть, счел бы завтрашний день, несущий смерть, всего лишь сном. Да, сейчас он бодрствует. Только сейчас рассеялся туман иллюзий: сейчас видит он перед собой настоящую жизнь, расцвеченную всеми красками человеческой радости; завтра, может быть, ему придется со всем этим расстаться. Свинцовая пуля рушила все иллюзорное.
Они стояли возле него в холле – отец, леди Блендиш, миссис Дорайя, Адриен, Риптон – люди, которые давно его знали. Они пожимали ему руку; они расточали ему приветствия, значения и ценности которых он прежде не понимал. Теперь, когда он все это постиг, слова словно насмехались над ним. Где-то за спинами собравшихся были еще приседавшая миссис Берри, кланявшийся Мартин Берри, ухмылявшийся Том Бейквел. Почему-то видеть этих троих ему было всего приятнее.
– Старушка моя, верная Пенелопа! – вскричал он, оставив всех родных и кидаясь к ней. – И ты, Том!
– Да благословит вас господь, мистер Ричард, – прохныкала миссис Берри и вслед за тем весело прошептала: – Все теперь хорошо. Она ждет тебя наверху в постели, будто снова на свет родилась.
Кто волновался больше всех, так это миссис Дорайя. Она не отходила от него и пристально следила за выражением его лица, за малейшей в нем переменой и за каждым его движением; да оно и не удивительно: она привыкла видеть перед собой маски.
– Ты что-то бледный, Ричард? Племянник ее сослался на усталость.
– Что же это тебя так задержало?
– Дела, – ответил он. Она отвела его в сторону.
– Ричард! Это свершилось?
Он спросил, что она имеет в виду.
– Эта ужасная дуэль, Ричард. – Он нахмурился. – Ты дрался? С этим покончено, Ричард?
Не получая от него немедленного ответа, она продолжала, и волнение ее было так велико, что слова вырывались из ее уст затрудненно, с перерывами:
– Не притворяйся, что не понимаешь, о чем я говорю, Ричард! Она была, скажи? Неужели ты умрешь такою же смертью, что и моя бедная Клара? Неужели одной такой смерти в нашей семье мало? Подумай о своей милой молодой жене… мы так ее полюбили!.. о своем ребенке, об отце! Неужели ты решишься убить всех нас?
Миссис Дорайе удалось подслушать отдельные слова из разговора Риптона с Адриеном, и ей этого было достаточно, чтобы самые мрачные предчувствия поднялись в ее сраженной горем душе.
Не понимая, откуда она могла догадаться об этом, Ричард спокойно сказал:
– Все уладилось, – то, на что вы намекали.
– В самом деле! Это правда, мой милый?
– Да.
– Скажи мне… – но тут он от нее отстранился.
– Все подробности вы узнаете завтра, – и она, сразу не сообразив, сколь двусмыслен его ответ, не стала больше его ни о чем расспрашивать.
В течение двенадцати часов он ничего не ел и теперь попросил, чтобы ему принесли поесть, но ограничился одним только сухим хлебом и бордо, которые ему и подали на подносе в библиотеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Это было не что иное, как старая записная книжка. Леди Блендиш перелистала ее и натолкнулась на последние записи.
«Кто такой составитель пословиц, – прочла она, – как не человек ограниченный, выражающий суждения людей еще более ограниченных?»
– С этим я не согласна, – заметила она. Ему совсем не хотелось спорить.
– Когда вы писали это, смирение ваше было напускным?
Ответ его был прост:
– Подумайте, кто те люди, которым нужны готовые изречения? Я убежден, что пословица – это только привал на пути к истинной мысли; большинство, оказывается, этим и удовлетворяется. Только лестно ли такое общество для хозяина дома?
Она почувствовала, что ее женская натура снова поколеблена силой его ума. Человек, который может так говорить о своей совершенно особой и удивительной способности, поистине велик.
«Так кто же из нас трус? – прочла она дальше. – Тот, кого потешают промахи человечества!»
– О, как это верно! Как это замечательно сказано! – вскричала темноглазая леди, вся сияя от этого пиршества мысли.
Еще один афоризм, казалось, прямо подходил к нему:
«Нет более жалкого зрелища, как нет и большей извращенности, чем человек мудрый, давший волю чувствам».
«Должно быть, он написал это, – подумала она, – видя перед глазами собственный пример. Ну и странный же он человек!»
Леди Блендиш при всей своей непокорности все еще была склонна подчиниться. Однажды над ней одержали большую победу; но если тот, в ком она чтила высокую душу, мог ее победить, то надо было быть поистине великим человеком, чтобы удержать ее пленницей. Осенняя примула расцветает для людей высокой души; в руках людей мелких она становится цветком ядовитым. Тем не менее сэру Остину достаточно было доказать свою правоту – и преданностью леди Блендиш он заручался навеки.
– Сегодня он не приедет, – повторила она, на что баронет со спокойной удовлетворенностью на лице ответил:
– Он уже здесь.
Из холла до них донесся голос Ричарда.
Возвращение молодого наследника привело в волнение весь дом. Берри, пользовавшийся каждым удобным случаем, чтобы подойти к своей Бесси, теперь, когда ее вынужденная холодность к нему увеличила ее притягательную силу («Таковы уж мужчины!» – рассуждала она), – Берри поднялся к ней наверх и торжественно сообщил ей эту новость, сопровождая свои слова выразительными широкими жестами.
– Это самое лучшее из всего, что ты мне за много дней сказал, – говорит она, и, ничем не выказав своей благодарности, бросает его, и бежит, чтобы сердце Люси поскорее наполнилось радостью.
– Слава богу! – восклицает она, входя в соседнюю комнату. – Наконец-то настает счастье. Мужчины взялись за ум. Я прямо готова твоей Божьей матери молиться и ваш крест целовать, моя милая!
– Тсс! – остановила ее Люси и склонилась над лежавшим у нее на коленях ребенком. Крохотные сонные ручонки во сне прижались одна к другой, большие голубые глаза открылись, и его мать, которая все уже знала и сама, но которой не терпелось услыхать подтверждение этому, вся дрожа, укрыла его своими локонами, и пыталась успокоиться, и качала его, и тихонько напевала, запретив ворвавшейся к ней с этой вестью Берри говорить даже шепотом.
Ричард приехал. Он был под отчим кровом, в старом доме, который так рано сделался ему чужим. Он был совсем близко от жены и ребенка. Он мог обнять их обоих; и именно в эту минуту жгучая мука и сознание того, что он совершил безумие, совершенно сразили нашего героя: впервые в жизни он узнал, что такое настоящее горе.
Разве господь не обратился к нему в буре? Разве не указал перст божий ему путь домой? И вот он приехал; вот он стоит здесь; в ушах у него гудят слова поздравлений; чаша счастья протянута ему, и ему предлагают испить ее. Так что же, в конце концов, ему снится во сне? То, что ждет его завтра, или вот это? Если бы не свинцовая тяжесть, которая пулей запала ему теперь в грудь, он, может быть, счел бы завтрашний день, несущий смерть, всего лишь сном. Да, сейчас он бодрствует. Только сейчас рассеялся туман иллюзий: сейчас видит он перед собой настоящую жизнь, расцвеченную всеми красками человеческой радости; завтра, может быть, ему придется со всем этим расстаться. Свинцовая пуля рушила все иллюзорное.
Они стояли возле него в холле – отец, леди Блендиш, миссис Дорайя, Адриен, Риптон – люди, которые давно его знали. Они пожимали ему руку; они расточали ему приветствия, значения и ценности которых он прежде не понимал. Теперь, когда он все это постиг, слова словно насмехались над ним. Где-то за спинами собравшихся были еще приседавшая миссис Берри, кланявшийся Мартин Берри, ухмылявшийся Том Бейквел. Почему-то видеть этих троих ему было всего приятнее.
– Старушка моя, верная Пенелопа! – вскричал он, оставив всех родных и кидаясь к ней. – И ты, Том!
– Да благословит вас господь, мистер Ричард, – прохныкала миссис Берри и вслед за тем весело прошептала: – Все теперь хорошо. Она ждет тебя наверху в постели, будто снова на свет родилась.
Кто волновался больше всех, так это миссис Дорайя. Она не отходила от него и пристально следила за выражением его лица, за малейшей в нем переменой и за каждым его движением; да оно и не удивительно: она привыкла видеть перед собой маски.
– Ты что-то бледный, Ричард? Племянник ее сослался на усталость.
– Что же это тебя так задержало?
– Дела, – ответил он. Она отвела его в сторону.
– Ричард! Это свершилось?
Он спросил, что она имеет в виду.
– Эта ужасная дуэль, Ричард. – Он нахмурился. – Ты дрался? С этим покончено, Ричард?
Не получая от него немедленного ответа, она продолжала, и волнение ее было так велико, что слова вырывались из ее уст затрудненно, с перерывами:
– Не притворяйся, что не понимаешь, о чем я говорю, Ричард! Она была, скажи? Неужели ты умрешь такою же смертью, что и моя бедная Клара? Неужели одной такой смерти в нашей семье мало? Подумай о своей милой молодой жене… мы так ее полюбили!.. о своем ребенке, об отце! Неужели ты решишься убить всех нас?
Миссис Дорайе удалось подслушать отдельные слова из разговора Риптона с Адриеном, и ей этого было достаточно, чтобы самые мрачные предчувствия поднялись в ее сраженной горем душе.
Не понимая, откуда она могла догадаться об этом, Ричард спокойно сказал:
– Все уладилось, – то, на что вы намекали.
– В самом деле! Это правда, мой милый?
– Да.
– Скажи мне… – но тут он от нее отстранился.
– Все подробности вы узнаете завтра, – и она, сразу не сообразив, сколь двусмыслен его ответ, не стала больше его ни о чем расспрашивать.
В течение двенадцати часов он ничего не ел и теперь попросил, чтобы ему принесли поесть, но ограничился одним только сухим хлебом и бордо, которые ему и подали на подносе в библиотеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171