Как она и предчувствовала, баронет вошел к ней в комнату, когда все вокруг стихло. Она видела, как он подошел к Ричарду-младшему и, склонившись над ним, стал пристально на него смотреть. Потом он направился к полуоткрытой двери в комнату Люси, прислушался, едва слышно постучал и – вошел. Миссис Берри слышала, как из комнаты донеслись очень тихие слова. Что именно говорилось там, разобрать она никак не могла, но готова была поклясться, что угадала, о чем именно идет речь. «Он назвал ее дочерью, обещал, что она будет счастлива, и по-отцовски ее поцеловал». Когда сэр Остин уходил, она уже крепко спала.
ГЛАВА XLII
Природа заговорила
Покрасневший от гнева Бриарей над кромкою моря – кто он, этот укрытый дымкой титан? А Вечерняя звезда в своей розовой диадеме – почему она так немилосердно нежна? Все это оттого, что кто-то покинул обитель света, и окунулся в сумрачный мир, и запятнал себя так, что теперь не смеет вернуться. Где-то там, на далеком западе, Люси призывает его возвратиться. О, силы небесные! Если бы только он мог это сделать! Как велико, как яростно искушение! Как коварно неусыпное желание! От него помрачается разум, при нем не помнят о чести. Ведь он ее любит; и сейчас еще она для него первая и единственная женщина на свете. Иначе могло ли бы это черное пятно повлечь за собой такие адские муки? Иначе разве оставался бы он неподвижен, когда она раскрывает ему объятия? А если он любит ее, то значат ли хоть что-нибудь все эти падения в бездну – однажды или тысячу раз? Разве любовь не открывает все пути к этому манящему счастью? Что ж, может быть, для нас это и так; но перед нами – чувство, преображенное в храм. И вот этот храм осквернен.
Оскверненный храм! На что же он годится теперь, разве только стать прибежищем пляшущих бесов? Так героя воспитали, так его приучили думать.
Ему некого в этом винить, кроме своей собственной низости. Но ощущать свою низость и принять как должное зовущее его счастье – нет, до такой степени падения он еще не дошел.
О счастливый английский дом! Ласковая жена! Какой безумный, какой роковой порыв воображения увлек его от вас, его, занесшегося в самомнении? Несчастный! Он думал, что у него сотня рук и что он сможет одолеть всесильных богов. Зевсу стоило только дать поручение смешливой даме; она встретилась с Ричардом; и чем же потряс он тогда Олимп? Смехом?
Оресту, вкруг которого выли фурии, было, разумеется, легче, чем тому, кого призывала с небесных высот душа, от которой он был отлучен навеки. Ему не дано забвения, как то бывает с безумными. Расцвеченная красками его первой любви, сверкающая всем великолепием прежних небес, она встречает его повсюду; утром, вечером, ночью она сияет над ним; она неожиданно возникает перед ним в чаще леса; он ощущает ее всеми глубинами сердца. Минутами он обо всем забывает; он кидается обнять ее, называет ее своей любимой, и, увы, от ее невинного поцелуя лицо его искажается стыдом.
Борьба эта продолжалась изо дня в день. Его отец написал ему: он просил во имя любви к нему вернуться домой. С этого дня Ричард начал сжигать отцовские письма, не читая. Он слишком хорошо знал, как самому ему хочется уступить: слова, явившиеся извне, могли ввести его в соблазн и окончательно погасить в нем искру терзавшей его высокой муки, а он держался за свое отчаяние – это было последнее, что его утверждало в себе.
Удерживать молодых людей, катящихся под откос, – и опасное, и неблагодарное дело. Тем не менее красивые женщины с легкостью за него берутся, а иные из них считают даже это своим призванием. Леди Джудит, насколько это возможно для женщины, также принадлежала к числу боровшихся с олимпийцами титанов; заметьте, что для этой цели она вышла замуж за лорда, который был уже ни на что не годен, но зато владел большими поместьями. Успехи свои она держала в тайне от всех; она ими не кичилась. С Ричардом она повстречалась совершенно случайно в Париже; она увидела, как он подавлен; ей удалось убедить его, что она одна способна его понять. Этого было достаточно, чтобы он тотчас же оказался в ее свите. Присутствие женщины рядом его успокаивало. Если даже она и догадалась о причине, по которой он повел себя так, она отбросила эту мысль с той легкостью, на которую бывают способны женщины, и образовавшуюся пустоту затянула грустью, в которую мало-помалу вовлекла и его. Она говорила о печали, что выпала на ее долю, примерно так, как он мог говорить о своих горестях – туманно, и вместе с тем осуждая себя. И она его понимала. Как скрытые в бездонных глубинах нашей души сокровища оживают под взглядом женщины и начинают светиться! У нас сразу же нарастают сложные проценты: такого богатства мы даже не подозревали!.. Это почти то, о чем мы могли только мечтать! Но стоит нам с ней расстаться, как мы ощущаем себя банкротами, нищими. Отчего так бывает? Мы даже не задаемся этим вопросом. Мы спешим к ней и, иззябшие, жадно греемся в источаемых ее взглядом лучах. Но так воодушевить нас способен лишь женский взгляд. Почему, я не знаю. Леди Джудит понимала Ричарда, и он, ощущая всю свою безмерную низость, лихорадочно льнул к ней, словно боясь, что если он ее потеряет, с ним случится самое худшее из того, что может случиться. Душе бывает нужен покой; от всех перенесенных страданий он обессилел.
Остин отыскал его в горах Нассау на Рейне: титанов обоего пола, которым так и не удалось низвергнуть Зевса, уносило теперь потоком чувствительности. Крестьянин в синей куртке, следующий утром за волами, везущая овощи крестьянка в ярком платке, гуртовщик, даже местный лекарь, и те принесли ближним своим больше пользы, чем он. Ужасающий вывод! Леди Джудит относится ко всему этому спокойно, она выше этого, однако Ричард не находит себе места, стоит ему только оказаться вне ее тени. Часто он с горечью взирает на своих сверстников, толпою идущих на работу. Это ведь не то, что паренье в облаках! Настоящий, плодотворный, не тронутый тщеславием труд!
Меж тем леди Джудит готовила нашему герою более высокое поприще. Он очертя голову кидался то в ту, то в другую сторону, и вот она подсунула ему рваную карту Европы. Он с жадностью в нее впился. В ней была какая-то пьянящая сладость. Промчаться верхом по обломкам империй! Не беда, что люди здравомыслящие вместе со всеми низшими существами содрогнутся от страха при виде этой картины. Они втайне решили между собой, что переделают весь цивилизованный мир. Свойство тумана – таять, а потом, изменив свои очертания, клубиться снова; но ему совершенно не свойственно принимать прежние формы. Бриарей с сотнею пребывающих в праздности рук может превратиться в уродливого задравшего задние ноги осла или в десятки тысяч крикливых обезьян. Химерические причуды юношеского воображения очень похожи на облака в небе и, как они, повинуются воле ветра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171