Я пытаюсь выдавить из себя какое-нибудь ругательство, но
следует еще один дерг, третий, и все теперь вроде идет как надо.
Возмущенный Серчо испрашивает причину. Получив ответ, выводит на ЦП-вский
экран запись обзора заднего сектора в момент неудачного старта. История,
оказывается, была такая: вот Пьеро дает газу - гусеницы секунду стоят на
месте, пока мощность растет, потом рывок - гусеницы пошли, а из-под них в
поле зрения входят разодранные водоросли - ничего себе, сухая
растительность! И еще длинные космы - видимо, к днищу прилепившиеся. Затем
они натягиваются - это второй рывок, и рвутся - третий. Серчо включает
колебания на максимальную амплитуду - и уже не в записи, а в реальности
из-под нас валятся комья этих самых водорослей..
- Всем ясно? - спрашивает наш командир. - Долго здесь стоять нельзя,
да и недолго тоже нежелательно.
Амгаме неясно. Чтобы он уяснил связь изображения с событиями
пятиминутной давности, приходится опять объяснять про стеклянный глаз,
железную память и прочие составные части видеосистемы. Чисимет тоже
внимательно слушает, повторение - мать учения, а Знахарь сидит и всем
своим видом превосходство свое показывает. Он-то это еще в первые годы
знакомства с нашими усек, и теперь воображает.
Дело к вечеру идет, и по всем часам уже должно начать темнеть, но
никаких признаков нет, только дымка сгустилась и стала красноватой. Танк
прет километрах на пятидесяти в час, кидает нас неслабо, несмотря на
сравнительно ровную землю, а вернее, глину - по-прежнему безжизненную и
сухую. Ужин в таких условиях невозможен, и поэтому жуем всухомятку по
способности, кто как. Амгама по ходу еды высказывает мысль, что коренастые
мужики из лодки и есть те самые орки, по описаниям похожи - я не против,
пусть будут орки.
До стыка Мелкогорья с Орогоччу осталось километров двадцать пять,
совсем пустяк, скоро начнется скальный лабиринт. Свет за стеклоблоком уже
откровенно красный, и видно вдаль максимум на полторы сотни метров.
Чисимет и я лезем на крышу, предварительно пристегнув страховку к скобам.
Воздухом, значит, дышать - выдержал я такого дыхания минут десять и вниз
решил. Только полез - поддает мне под копчик крышкой люка, затем танк
кренится - а дорога-то ведь ровная! Пьеро тормозит, но тряска
продолжается, а ветер в ушах стих - грохот слышен, навроде того, как на
товарной станции состав с места неаккуратно рвет. Здесь только звук
поглуше, не такой металлический. Землетрясение, что ли? Оно, родимое,
последний раз я его ощущал год назад, около Красного. Мне хочется
соскочить с танка и бежать куда глаза глядят, но страховка охлаждает мои
попытки, а пока я соображаю что к чему, катаклизм как отрезало, тишь да
благодать, да красный туман повсюду. Коробка ползет на малой скорости -
молодец Пьеро, не забыл, что останавливаться нельзя. Я наконец-то залезаю
внутрь, а Чисимет остается - сам как-то сказал, что в четырех стенах он
себя чувствует как в ловушке, посидел - хватит. В отсеке народ уже по
койкам разместился, но спать никто не думает. Пьеро снова скорость набрал,
что тоже не способствует расслаблению и отдыху. Правда, это ненадолго.
Начинаются сопочки, горочки, камешки, и между ними лавировать надо.
Мелкогорье началось. Я так понимаю, что раньше это была скальная страна,
которую медленно и спокойно засыпало озерными осадками, а потом и вода
уходить стала. И результат - ровная поверхность, из которой торчат острые
скалы, я так полагаю - вершины. Горки мелкие, но крутые, и через них нам
никак не перевалить, но между проехать можно. Пьеро ведет к стыку - там
есть проход узкий да извилистый, у нас его остряки Магеллановым проливом
обозвали, через него только и можно отсюда выйти, а иначе - крюка давать в
неделю длиной. Сопочки вокруг все гуще и гуще, и под гусеницы уже и
рытвины да канавы попадаются, качка килевая и бортовая, но народ
потихоньку засыпает - какая-никакая, а привычка есть, и мне это тоже
удается, хотя голова и мотается по всей подушке. Конечно, не по-настоящему
заснул, но хоть что-то. Иногда сквозь дремоту слышны чертыхания Дрона - он
сейчас на ЦП засел, да трансляцию забыл отключить, и теперь все его
излияния разносятся по коробке как нечто архиважное. Это продолжается часа
три-четыре, а потом остановка, и Дрон объявляет общий подъем. Я первым
выползаю на крышу и созерцаю безрадостную картинку: слева от нас
здоровенная сопка, и справа две тупиком и долинка между ними. Сзади колея,
а спереди - нагромождение обломков скал, самый маленький из которых - с
два наших танка. Нагромождение перегораживает дорогу напрочь. Красное
туманное сияние не дает ничего разглядеть, кроме ближних окрестностей.
Приехали. Танк вздрагивает и начинает ползать взад-вперед, а на крыше уже
все в сборе - даже Серега из башни вылез, он там в ремнях спал. И так все
стоим, все одинаково созерцаем стенку, но с разными чувствами. Чисимет с
Амгамой спокойны, Знахарь на лице явный страх имеет, а остальная команда -
разные оттенки мрачности. Серчо плюет вниз на землю, а потом еще раз, но
второй плевок не долетает и шмякается об крышку люка - хороший такой
плевок, смачный, густой. Знахарь не выдерживает - его беспокоит вовсе не
завал:
- Плохо здесь! - говорит. - Тут колдовство идет, могучее и страшное,
оно не для нас, оно еще для кого-то тут сделано!
Чисимет тоже уже не спокоен - все пытается что-то вспомнить и все
никак не может. Серчо на него внимания не обращает, думает о своем и
посылает меня с Амгамой слазить по левой горе, посмотреть, далеко ли завал
тянется, а Сергея со Знахарем ожидает похожая прогулка, но справа. Амгама
волокет самодельное копье, я винтовку, и лезем. Карабкаться по этим кручам
дело весьма трудное, но через полчаса мы уже на гребне, а через час - на
той стороне. Этот самый завал перекрыл, и очень умело, самый выход из
лабиринта, дальше - я карту точно помню - горки да скалы гораздо свободней
разбросаны. На два десятка километров их всего осталось, а потом -
Средне-Верхняя равнина начинается. Но путь к ней намертво перегородила
баррикада, такое впечатление, что взяли кусок горы, размололи в ступке и
сюда высыпали; и всего-то три-четыре сотни метров, но непроходимых
абсолютно. Я собираюсь повернуть назад, но тут Амгама взвизгивает и
хватает меня за руку. Я слежу за его взглядом, и мне тоже хочется визжать
и хвататься за что-нибудь надежное. Красный светящийся туман впереди нас
явственно стекается и стягивается, принимая форму огромной трубы или,
точнее, цилиндра неправильного, метров шести в диаметре, и эта
конструкция, постепенно ускоряясь, несется мимо нас, совершенно беззвучно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
следует еще один дерг, третий, и все теперь вроде идет как надо.
Возмущенный Серчо испрашивает причину. Получив ответ, выводит на ЦП-вский
экран запись обзора заднего сектора в момент неудачного старта. История,
оказывается, была такая: вот Пьеро дает газу - гусеницы секунду стоят на
месте, пока мощность растет, потом рывок - гусеницы пошли, а из-под них в
поле зрения входят разодранные водоросли - ничего себе, сухая
растительность! И еще длинные космы - видимо, к днищу прилепившиеся. Затем
они натягиваются - это второй рывок, и рвутся - третий. Серчо включает
колебания на максимальную амплитуду - и уже не в записи, а в реальности
из-под нас валятся комья этих самых водорослей..
- Всем ясно? - спрашивает наш командир. - Долго здесь стоять нельзя,
да и недолго тоже нежелательно.
Амгаме неясно. Чтобы он уяснил связь изображения с событиями
пятиминутной давности, приходится опять объяснять про стеклянный глаз,
железную память и прочие составные части видеосистемы. Чисимет тоже
внимательно слушает, повторение - мать учения, а Знахарь сидит и всем
своим видом превосходство свое показывает. Он-то это еще в первые годы
знакомства с нашими усек, и теперь воображает.
Дело к вечеру идет, и по всем часам уже должно начать темнеть, но
никаких признаков нет, только дымка сгустилась и стала красноватой. Танк
прет километрах на пятидесяти в час, кидает нас неслабо, несмотря на
сравнительно ровную землю, а вернее, глину - по-прежнему безжизненную и
сухую. Ужин в таких условиях невозможен, и поэтому жуем всухомятку по
способности, кто как. Амгама по ходу еды высказывает мысль, что коренастые
мужики из лодки и есть те самые орки, по описаниям похожи - я не против,
пусть будут орки.
До стыка Мелкогорья с Орогоччу осталось километров двадцать пять,
совсем пустяк, скоро начнется скальный лабиринт. Свет за стеклоблоком уже
откровенно красный, и видно вдаль максимум на полторы сотни метров.
Чисимет и я лезем на крышу, предварительно пристегнув страховку к скобам.
Воздухом, значит, дышать - выдержал я такого дыхания минут десять и вниз
решил. Только полез - поддает мне под копчик крышкой люка, затем танк
кренится - а дорога-то ведь ровная! Пьеро тормозит, но тряска
продолжается, а ветер в ушах стих - грохот слышен, навроде того, как на
товарной станции состав с места неаккуратно рвет. Здесь только звук
поглуше, не такой металлический. Землетрясение, что ли? Оно, родимое,
последний раз я его ощущал год назад, около Красного. Мне хочется
соскочить с танка и бежать куда глаза глядят, но страховка охлаждает мои
попытки, а пока я соображаю что к чему, катаклизм как отрезало, тишь да
благодать, да красный туман повсюду. Коробка ползет на малой скорости -
молодец Пьеро, не забыл, что останавливаться нельзя. Я наконец-то залезаю
внутрь, а Чисимет остается - сам как-то сказал, что в четырех стенах он
себя чувствует как в ловушке, посидел - хватит. В отсеке народ уже по
койкам разместился, но спать никто не думает. Пьеро снова скорость набрал,
что тоже не способствует расслаблению и отдыху. Правда, это ненадолго.
Начинаются сопочки, горочки, камешки, и между ними лавировать надо.
Мелкогорье началось. Я так понимаю, что раньше это была скальная страна,
которую медленно и спокойно засыпало озерными осадками, а потом и вода
уходить стала. И результат - ровная поверхность, из которой торчат острые
скалы, я так полагаю - вершины. Горки мелкие, но крутые, и через них нам
никак не перевалить, но между проехать можно. Пьеро ведет к стыку - там
есть проход узкий да извилистый, у нас его остряки Магеллановым проливом
обозвали, через него только и можно отсюда выйти, а иначе - крюка давать в
неделю длиной. Сопочки вокруг все гуще и гуще, и под гусеницы уже и
рытвины да канавы попадаются, качка килевая и бортовая, но народ
потихоньку засыпает - какая-никакая, а привычка есть, и мне это тоже
удается, хотя голова и мотается по всей подушке. Конечно, не по-настоящему
заснул, но хоть что-то. Иногда сквозь дремоту слышны чертыхания Дрона - он
сейчас на ЦП засел, да трансляцию забыл отключить, и теперь все его
излияния разносятся по коробке как нечто архиважное. Это продолжается часа
три-четыре, а потом остановка, и Дрон объявляет общий подъем. Я первым
выползаю на крышу и созерцаю безрадостную картинку: слева от нас
здоровенная сопка, и справа две тупиком и долинка между ними. Сзади колея,
а спереди - нагромождение обломков скал, самый маленький из которых - с
два наших танка. Нагромождение перегораживает дорогу напрочь. Красное
туманное сияние не дает ничего разглядеть, кроме ближних окрестностей.
Приехали. Танк вздрагивает и начинает ползать взад-вперед, а на крыше уже
все в сборе - даже Серега из башни вылез, он там в ремнях спал. И так все
стоим, все одинаково созерцаем стенку, но с разными чувствами. Чисимет с
Амгамой спокойны, Знахарь на лице явный страх имеет, а остальная команда -
разные оттенки мрачности. Серчо плюет вниз на землю, а потом еще раз, но
второй плевок не долетает и шмякается об крышку люка - хороший такой
плевок, смачный, густой. Знахарь не выдерживает - его беспокоит вовсе не
завал:
- Плохо здесь! - говорит. - Тут колдовство идет, могучее и страшное,
оно не для нас, оно еще для кого-то тут сделано!
Чисимет тоже уже не спокоен - все пытается что-то вспомнить и все
никак не может. Серчо на него внимания не обращает, думает о своем и
посылает меня с Амгамой слазить по левой горе, посмотреть, далеко ли завал
тянется, а Сергея со Знахарем ожидает похожая прогулка, но справа. Амгама
волокет самодельное копье, я винтовку, и лезем. Карабкаться по этим кручам
дело весьма трудное, но через полчаса мы уже на гребне, а через час - на
той стороне. Этот самый завал перекрыл, и очень умело, самый выход из
лабиринта, дальше - я карту точно помню - горки да скалы гораздо свободней
разбросаны. На два десятка километров их всего осталось, а потом -
Средне-Верхняя равнина начинается. Но путь к ней намертво перегородила
баррикада, такое впечатление, что взяли кусок горы, размололи в ступке и
сюда высыпали; и всего-то три-четыре сотни метров, но непроходимых
абсолютно. Я собираюсь повернуть назад, но тут Амгама взвизгивает и
хватает меня за руку. Я слежу за его взглядом, и мне тоже хочется визжать
и хвататься за что-нибудь надежное. Красный светящийся туман впереди нас
явственно стекается и стягивается, принимая форму огромной трубы или,
точнее, цилиндра неправильного, метров шести в диаметре, и эта
конструкция, постепенно ускоряясь, несется мимо нас, совершенно беззвучно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110