От арки открывается вид на
красивую горную долину, она то в пятнах травы, а то просто голый камень. И
там, и сям виднеются постройки, кучки домишке, длинные черные сараи - все
это уходит влево-вниз и вправо-вверх. Вечереющее небо, первые звездочки на
нем - ох, хорошо! Я ведь даже не знаю, сколько времени под землей провел -
дней пять или больше? И воздух-то здесь какой хороший - хотя нет. Гарью
какой-то потягивает неприятной, и этот запах несколько охлаждает мои
восторги, вновь вспоминаю, что надо соображать, ориентироваться, прятаться
и вообще продолжать путь домой.
От арки вниз по склону горы ведет дорога, прямая и крутая, она
насыпана из крупных кусков в основании, хорошо утрамбованного гравия и в
самом верхнем слое - длинные плиты, как рельсы. В конце насыпи - большая
крыша на столбах без стен, рядом груды желто-серой крошки - наверное, там
работали каменотесы. Ничего не придумав, я иду наудачу к этой крыше, и
когда прохожу мимо, сзади раздается голос:
- Эй, Усмун! Зачем ты волокешь с собой эту тяжесть?
Оборачиваюсь - стоит в таком же идиотском халате, как мой, мужичонка
низкорослый, волосы курчавые и белые, а общее выражение лица неприятное.
Я, сам не ожидая от себя такой прыти, отвечаю:
- Да вот, кайло сломал, может, починю?
- Дешевле новое купить, брось. - И я бросаю инструмент прямо под
ноги. То ли я и вправду на этого Усмуна похож как на брата родного, то ли
что еще, но мужичонка особого удивления не высказывает, хотя нет, глядит
хитро. Головой покачал и говорит:
- Да, видать, верно говорили, а ты не верил.
- Что?
- Да ты же теперь на себя не похож ни чуточки, даже росту другого
стал. Ядин, помнишь, как раз и говорил про это: "Кто увидит сияющий зал,
тот вернется иным или не вернется вовсе". Теперь тебе трудновато будет,
трудновато...
Мужичонка придвигается вплотную и шепотом, дыша вроде насоса,
спрашивает:
- Но ты их принес? За один я тебя скрою, а за два, за три такое
сделаю! Ты еще не знаешь, что я могу!
Молчу, и мой друг разочарованно продолжает:
- Но дорога-то хоть верная? Дорогу покажешь?
Я уже догадываюсь, о чем речь, отвечаю:
- Да, все расскажу, и дорогу тоже. Вот, смотри - это чтобы ты
поверил!
Откидываю одну из лент халата и показываю эльфийский кинжал.
Мужичонка испуганно охает и озирается по сторонам.
- Ладно, пошли, - бормочет он, - у меня и поговорим. Я кое-что
предпринял, чтоб уши моих стен были глухи, можно не бояться.
Мы идем дальше, я стараюсь держаться как бы сам по себе дорогу
знающим, но в то же время зорко слежу за спутником, чтобы не пропустить,
когда он направление изменит. Идем мы теперь по обочине мощеной теми же
плитами дороги, а ведет нас она к скоплению одинаковых маленьких домиков
рядом с большим черным строением под односкатной крышей. В один из домишек
мы и заходим, хозяин сажает меня за стол и выставляет угощение - хлеб,
зеленая лепешка и пиво, от которого тянет явной горчизной. Все в глазах
моих плывет, так и кинулся бы, но нет уж. Не надо мне разубеждать
приятеля, что я действительно тот мародер Усмун Конри, за которого он меня
принимает.
Никогда не думал я, что стольких трудов стоит изображать даже не
сытого, а просто не очень голодного человека. Два дня, наверное, ничего в
брюхе не было, да и до того отнюдь по пирам не ходил, а приходится теперь
нехотя лепешку вкушать, травяным вкусом наслаждаться, хлеб аккуратно
отламывать, пиво прихлебывать маленькими глотками. Мужичонка, благодетель
мой, терпеливо ждет, и когда я, по его разумению, наедаюсь, резко
смахивает все со стола и достает кусок желтоватой бумаги, у коего вид
такой, словно бумагу выстирали, высушили, но гладить не стали. Обгорелой
щепочкой рисую схему ходов и попутно объясняю, почему ничего не принес -
мол, там от воды пар злой, я вот немного подышал и обликом сменился.
Хозяин все выслушивает, но продолжает молчать, что мне сейчас совсем не в
корысть. Надо разузнавать поскорее, кто я такой, что за местность и
прочее, прочее, прочее. Поэтому, покопавшись в складках халата и остатках
старой одежды, я достаю и с лихим видом ставлю на стол баклажку с пойлом,
что свалило не шибко светлой памяти Пахана.
- Трофей, - говорю. - Покрепче пива-то будет.
Благодетель молчит, а я гадаю - может, этот пресловутый Усмун слова
такого не знал? Или сухой закон тут, свято соблюдаемый?
Но все проще. Мужичонка просто обалдел от радости и удивления, он
вытаскивает новую зеленую лепешку в закуску, и через полчаса мы уже не
просто подельщики, а не-разлей-вода-друзья. Муторное дело - набирать
полный рот противной смеси пива с этим самогоном, а потом детской струйкой
сливать за пазуху. Иначе нельзя, с голодухи я по швам только так
разлезусь, вон, софляжник уже потихоньку сползает со скамейки на пол,
непрерывно при этом трепля языком, а мне ведь надо в этом мутном потоке,
так сказать, жемчужины смысла отыскивать.
Мало толку от трепа. Только и удалось узнать, что эта земля и есть
тот самый Токрикан, что в этой долине горный да рудный люд проживает, а в
других местах еще кто-то есть, и в эти места мне предстоит укрыться. Друга
здесь, кажется, не очень уважают, хотя и побаиваются, да и есть ли он
вообще, может, это так, голову дурят всякие. И еще "скоро будет все совсем
не так, и тогда я тебя, Усмун, не забуду. Уж я Твердый Свет взять сумею,
пусть темные его боятся, вон вчера сколько опять вынесли, никто увидеть не
умел, а я умею, и вообще я самый..." - и так далее по принципу "себя не
похвалишь - никто не похвалит". Потом следует попытка рассказать какую-то
историю, начав с конца, и наконец благодетель засыпает мирным сном щекою
на столе. Спи, спи, а я пока пошарю в твоей клетушке - но результаты
невеликие. Лавка, два грубых табурета, стол, подобие комода, из которого я
добываю еще полкруга хлеба и последнюю лепешку. Ничего интересного больше
нет, и принявши средней непотребности позу, я укладываюсь рядом.
Ранним утром, еще солнце над горами не поднялось, мужичонка меня
расталкивает. У него опухшее лицо и слезящиеся глаза, он молча наливает
себе пива и с охом выпивает, и я тоже не отстаю.
- Ну вот, - говорит он, - сейчас я тебе объясню...
Что он собирался объяснить, остается неизвестным. Дверь домика
распахивается от мощного удара, и в проеме появляется устрашающая фигура
человека в черном плаще, в чем-то вроде комбинезона, два ножа у пояса и
железный обруч с камнем на голове - знакомый атрибут! Сзади маячат еще
несколько силуэтов, но все внимание сейчас на посетителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
красивую горную долину, она то в пятнах травы, а то просто голый камень. И
там, и сям виднеются постройки, кучки домишке, длинные черные сараи - все
это уходит влево-вниз и вправо-вверх. Вечереющее небо, первые звездочки на
нем - ох, хорошо! Я ведь даже не знаю, сколько времени под землей провел -
дней пять или больше? И воздух-то здесь какой хороший - хотя нет. Гарью
какой-то потягивает неприятной, и этот запах несколько охлаждает мои
восторги, вновь вспоминаю, что надо соображать, ориентироваться, прятаться
и вообще продолжать путь домой.
От арки вниз по склону горы ведет дорога, прямая и крутая, она
насыпана из крупных кусков в основании, хорошо утрамбованного гравия и в
самом верхнем слое - длинные плиты, как рельсы. В конце насыпи - большая
крыша на столбах без стен, рядом груды желто-серой крошки - наверное, там
работали каменотесы. Ничего не придумав, я иду наудачу к этой крыше, и
когда прохожу мимо, сзади раздается голос:
- Эй, Усмун! Зачем ты волокешь с собой эту тяжесть?
Оборачиваюсь - стоит в таком же идиотском халате, как мой, мужичонка
низкорослый, волосы курчавые и белые, а общее выражение лица неприятное.
Я, сам не ожидая от себя такой прыти, отвечаю:
- Да вот, кайло сломал, может, починю?
- Дешевле новое купить, брось. - И я бросаю инструмент прямо под
ноги. То ли я и вправду на этого Усмуна похож как на брата родного, то ли
что еще, но мужичонка особого удивления не высказывает, хотя нет, глядит
хитро. Головой покачал и говорит:
- Да, видать, верно говорили, а ты не верил.
- Что?
- Да ты же теперь на себя не похож ни чуточки, даже росту другого
стал. Ядин, помнишь, как раз и говорил про это: "Кто увидит сияющий зал,
тот вернется иным или не вернется вовсе". Теперь тебе трудновато будет,
трудновато...
Мужичонка придвигается вплотную и шепотом, дыша вроде насоса,
спрашивает:
- Но ты их принес? За один я тебя скрою, а за два, за три такое
сделаю! Ты еще не знаешь, что я могу!
Молчу, и мой друг разочарованно продолжает:
- Но дорога-то хоть верная? Дорогу покажешь?
Я уже догадываюсь, о чем речь, отвечаю:
- Да, все расскажу, и дорогу тоже. Вот, смотри - это чтобы ты
поверил!
Откидываю одну из лент халата и показываю эльфийский кинжал.
Мужичонка испуганно охает и озирается по сторонам.
- Ладно, пошли, - бормочет он, - у меня и поговорим. Я кое-что
предпринял, чтоб уши моих стен были глухи, можно не бояться.
Мы идем дальше, я стараюсь держаться как бы сам по себе дорогу
знающим, но в то же время зорко слежу за спутником, чтобы не пропустить,
когда он направление изменит. Идем мы теперь по обочине мощеной теми же
плитами дороги, а ведет нас она к скоплению одинаковых маленьких домиков
рядом с большим черным строением под односкатной крышей. В один из домишек
мы и заходим, хозяин сажает меня за стол и выставляет угощение - хлеб,
зеленая лепешка и пиво, от которого тянет явной горчизной. Все в глазах
моих плывет, так и кинулся бы, но нет уж. Не надо мне разубеждать
приятеля, что я действительно тот мародер Усмун Конри, за которого он меня
принимает.
Никогда не думал я, что стольких трудов стоит изображать даже не
сытого, а просто не очень голодного человека. Два дня, наверное, ничего в
брюхе не было, да и до того отнюдь по пирам не ходил, а приходится теперь
нехотя лепешку вкушать, травяным вкусом наслаждаться, хлеб аккуратно
отламывать, пиво прихлебывать маленькими глотками. Мужичонка, благодетель
мой, терпеливо ждет, и когда я, по его разумению, наедаюсь, резко
смахивает все со стола и достает кусок желтоватой бумаги, у коего вид
такой, словно бумагу выстирали, высушили, но гладить не стали. Обгорелой
щепочкой рисую схему ходов и попутно объясняю, почему ничего не принес -
мол, там от воды пар злой, я вот немного подышал и обликом сменился.
Хозяин все выслушивает, но продолжает молчать, что мне сейчас совсем не в
корысть. Надо разузнавать поскорее, кто я такой, что за местность и
прочее, прочее, прочее. Поэтому, покопавшись в складках халата и остатках
старой одежды, я достаю и с лихим видом ставлю на стол баклажку с пойлом,
что свалило не шибко светлой памяти Пахана.
- Трофей, - говорю. - Покрепче пива-то будет.
Благодетель молчит, а я гадаю - может, этот пресловутый Усмун слова
такого не знал? Или сухой закон тут, свято соблюдаемый?
Но все проще. Мужичонка просто обалдел от радости и удивления, он
вытаскивает новую зеленую лепешку в закуску, и через полчаса мы уже не
просто подельщики, а не-разлей-вода-друзья. Муторное дело - набирать
полный рот противной смеси пива с этим самогоном, а потом детской струйкой
сливать за пазуху. Иначе нельзя, с голодухи я по швам только так
разлезусь, вон, софляжник уже потихоньку сползает со скамейки на пол,
непрерывно при этом трепля языком, а мне ведь надо в этом мутном потоке,
так сказать, жемчужины смысла отыскивать.
Мало толку от трепа. Только и удалось узнать, что эта земля и есть
тот самый Токрикан, что в этой долине горный да рудный люд проживает, а в
других местах еще кто-то есть, и в эти места мне предстоит укрыться. Друга
здесь, кажется, не очень уважают, хотя и побаиваются, да и есть ли он
вообще, может, это так, голову дурят всякие. И еще "скоро будет все совсем
не так, и тогда я тебя, Усмун, не забуду. Уж я Твердый Свет взять сумею,
пусть темные его боятся, вон вчера сколько опять вынесли, никто увидеть не
умел, а я умею, и вообще я самый..." - и так далее по принципу "себя не
похвалишь - никто не похвалит". Потом следует попытка рассказать какую-то
историю, начав с конца, и наконец благодетель засыпает мирным сном щекою
на столе. Спи, спи, а я пока пошарю в твоей клетушке - но результаты
невеликие. Лавка, два грубых табурета, стол, подобие комода, из которого я
добываю еще полкруга хлеба и последнюю лепешку. Ничего интересного больше
нет, и принявши средней непотребности позу, я укладываюсь рядом.
Ранним утром, еще солнце над горами не поднялось, мужичонка меня
расталкивает. У него опухшее лицо и слезящиеся глаза, он молча наливает
себе пива и с охом выпивает, и я тоже не отстаю.
- Ну вот, - говорит он, - сейчас я тебе объясню...
Что он собирался объяснить, остается неизвестным. Дверь домика
распахивается от мощного удара, и в проеме появляется устрашающая фигура
человека в черном плаще, в чем-то вроде комбинезона, два ножа у пояса и
железный обруч с камнем на голове - знакомый атрибут! Сзади маячат еще
несколько силуэтов, но все внимание сейчас на посетителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110