Апраксин сразу опознал
ее бока, подернутые седоватой пленкой, отдающей в прозелень. Шла гниль
нарасхват, прыгала в сумки разного люда, и Апраксин недоумевал: неужели не
опасаются? Законы очереди диктовали свое: бери! Тащи! Потом разберешься,
все берут - и ты! Раз хвост, значит товар, да и выбирать не приходилось.
Слишком долго Апраксин торчал у колбасного прилавка, кто-то
просигналил Пачкуну - тревога! Начмаг выполз из подвала, осветив белозубой
улыбкой сумеречность очереди. Пачкун приглядывался к Апраксину, будто
припоминал давнее, стертое в памяти временем.
Так и замерли зрачок в зрачке: Апраксин, не допуская наглого,
прицельного разглядывания без наказания, Пачкун, привороженный тревогами
смутными, но, кажется, все более проступающими в немигающем взоре
русоволосого.
Мужик фактурный! Апраксин решил не уступать в переглядках. Знает себе
цену, уверен в тылах, а все ж свербит недоброе в душе. Пачкун напоминал
неприступную на вид крепость с толстенными стенами, выложенными трухлявым
кирпичом, о чем ведомо только осажденным, слабость начмага выдавали легкое
подрагивание пальцев и капелька пота на верхней губе.
Чего неймется? Дон Агильяр невольно промокнул пальцем влажнику под
носом. Неужели Дурасников учуял опасность ранее и вернее? Теперь Пачкун
припомнил Апраксина вполне и расценил его явление, как предвестие бури.
- В чем дело, гражданин? - первым треснул Пачкун.
Апраксин поправил наплечный ремень, ткнул в колбасу:
- А почему не товарищ?
Пачкун на исправлении не сосредоточился - гражданин, товарищ, без
разницы, - впился в колбасу, расправил плечи под отутюженным, за доплату,
Маруськой Галошей белым халатом.
- Отменная колбаса, задохнулась при транспортировке и хранении...
Дальше Апраксин все знал: сейчас кивнет продавщице, отрежет
швейцарским ножиком ломтик и умнет на глазах очереди.
- Только публичную дегустацию не устраивайте, - Апраксин улыбнулся, -
я верю, гнилье разжевываете только за ушами трещит. - Пачкун скорчил
гримасу обиды - уже поигрывал ножиком на ладони, когда Апраксин пресек
попытку реабилитации порченой колбаски.
Глаза из очереди впились в двоих - все развлечение, о колбасе и
забыли, бесплатная коррида - лакомое блюдо.
- Не желаете спуститься ко мне? Обсудим... - предложил Пачкун.
- Намекнете на чешское пиво дня через два, - Апраксин громко
предположил так, чтобы все слышали, - уже проходил, извините.
Пачкун хотел было выкрикнуть: малыш, ребята Филиппа тебя так
отметелят, что охота болтать навсегда испарится, но вместо предостережения
широко - отрабатывал годами - улыбнулся:
- Зачем же так, товарищ?
Апраксин забежал в "двадцатку" по дороге в бассейн - время на исходе
- оглядел очередь, Пачкуна, горы давным-давно бездыханной колбасы, заметил
улыбающуюся рожу Мишки Шурфа на заднем плане, Ремиза с топором, колдующим
на раскрошенной по краям в щепу колодой, и двинул к выходу. Лбом стену не
пробить, решил Апраксин, но решение это не принесло облегчения, а только
стегануло безысходностью и намекнуло на трусость, приличествующую, как раз
тем, кого Апраксин не любил, считая, что беды все прибывают от ворья в
самых разных ипостасях, и лики жулья столь разные в последние годы,
поразительно приличные, и на первый взгляд никак не вяжущиеся с
примитивной уголовщиной, поскакали перед Апраксиным, когда бежал он к
остановке, и над ликами этими, как над сонмом ангелов парило лицо
Фердуевой, гладкостью напоминающее мраморную статую, а блюдцами черных
глазищ портреты Модильяни.
После набега Апраксина Пачкун отполз к себе в каморку, связался с
Дурасниковым, доложил о только что состоявшемся столкновении.
Дурасников жестом выгнал из кабинета двоих вымаливающих подписи к
досадным письмам, развернул фантик на соевом батончике, запихнул конфетку
в рот и, только разжевав, одновременно успокоил и посоветовал Пачкуну:
- За ним приглядывают... своим намекни, чтоб секли. Не нравится он
мне, не наш человек. Насчет субботы как?
Дон Агильяр, отражаясь в треснутом зеркале, рапортовал звенящим
голосом пионера-новобранца:
- Суббота - железно. Банька только для белых людей. Изумительная.
Твоя!.. Согласилась сразу! - Пачкун умолк.
В своем кабинете Дурасников зарделся. "Твоя, согласилась сразу!"
Швырнул смятый фантик в корзину и, ничем не выдавая радости, сухо указал:
- Глаз с него не спускайте и прекрати выдачу со двора... на время.
Дон Агильяр хотел уточнить: как же с нужными людьми? Да решил не
беспокоить Дурасникова, возьмет товар прямо с базы - в магазин только
документы - и распределит у своего дружка в другом продмаге.
- Квартальные сводки смотрели?
Дурасников припомнил смутно доклад подчиненного - вроде цифры в
порядке, и раздраженно - не жаловал выколачивающих похвалы - подытожил:
- Молодец, молодец!
Дурасников сейчас парил на подступах к бане, обняв цепко Светку, что
сразу согласилась. Пачкун в каморке калькулировал личный дебит и кредит,
как и многие его коллеги, может только не в один и тот же миг. Районная
торговля мало кого интересовала, находясь без присмотра, и могла, если не
снабжать вволю, то хоть дышать свободно.
Фердуева возвратилась домой к половине четвертого. Дверь в
квартиру-сейф обретала устрашающую неприступность. Мастер наводил глянец
на твердыни фердуевской обороны. Дежурившая на производстве укрепительных
работ подруга встретила Фердуеву на пороге и тут же умчалась то ли на
массаж, то ли к парикмахеру. Хозяйка переоделась, почаевничала с мастером
и, уже составляя грязную посуду в мойку, припомнила о рукастости мастера и
его связях на заводах метизов.
Черные глаза сверкнули, рука полезла за кошельком. Дверь фактически
родилась, и счастливая обладательница стальной защиты решила расплатиться
сполна. Мастер возразил, заметил, что завтра зачистит огрехи и тогда
возьмет деньги. Фердуева не напирала, не любила расставаться с кровными,
хотя в расчетах, заранее оговоренных, славилась справедливостью.
- Хочу посоветоваться с вами, - скрестила руки на груди, шумно
выдохнула.
- Советуйтесь, - мужчина подпер кулаком подбородок, опустил голову, и
Фердуева обнаружила, что у мастера длинные, пушистые ресницы; расспросила
об интересующем предмете, заметила удивление во взоре собеседника,
растерянность и даже страх.
- Думаете опасно?
Мужчина пожал плечами.
- Зато какие возможности!
- Это уж точно, - безрадостно согласился мастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
ее бока, подернутые седоватой пленкой, отдающей в прозелень. Шла гниль
нарасхват, прыгала в сумки разного люда, и Апраксин недоумевал: неужели не
опасаются? Законы очереди диктовали свое: бери! Тащи! Потом разберешься,
все берут - и ты! Раз хвост, значит товар, да и выбирать не приходилось.
Слишком долго Апраксин торчал у колбасного прилавка, кто-то
просигналил Пачкуну - тревога! Начмаг выполз из подвала, осветив белозубой
улыбкой сумеречность очереди. Пачкун приглядывался к Апраксину, будто
припоминал давнее, стертое в памяти временем.
Так и замерли зрачок в зрачке: Апраксин, не допуская наглого,
прицельного разглядывания без наказания, Пачкун, привороженный тревогами
смутными, но, кажется, все более проступающими в немигающем взоре
русоволосого.
Мужик фактурный! Апраксин решил не уступать в переглядках. Знает себе
цену, уверен в тылах, а все ж свербит недоброе в душе. Пачкун напоминал
неприступную на вид крепость с толстенными стенами, выложенными трухлявым
кирпичом, о чем ведомо только осажденным, слабость начмага выдавали легкое
подрагивание пальцев и капелька пота на верхней губе.
Чего неймется? Дон Агильяр невольно промокнул пальцем влажнику под
носом. Неужели Дурасников учуял опасность ранее и вернее? Теперь Пачкун
припомнил Апраксина вполне и расценил его явление, как предвестие бури.
- В чем дело, гражданин? - первым треснул Пачкун.
Апраксин поправил наплечный ремень, ткнул в колбасу:
- А почему не товарищ?
Пачкун на исправлении не сосредоточился - гражданин, товарищ, без
разницы, - впился в колбасу, расправил плечи под отутюженным, за доплату,
Маруськой Галошей белым халатом.
- Отменная колбаса, задохнулась при транспортировке и хранении...
Дальше Апраксин все знал: сейчас кивнет продавщице, отрежет
швейцарским ножиком ломтик и умнет на глазах очереди.
- Только публичную дегустацию не устраивайте, - Апраксин улыбнулся, -
я верю, гнилье разжевываете только за ушами трещит. - Пачкун скорчил
гримасу обиды - уже поигрывал ножиком на ладони, когда Апраксин пресек
попытку реабилитации порченой колбаски.
Глаза из очереди впились в двоих - все развлечение, о колбасе и
забыли, бесплатная коррида - лакомое блюдо.
- Не желаете спуститься ко мне? Обсудим... - предложил Пачкун.
- Намекнете на чешское пиво дня через два, - Апраксин громко
предположил так, чтобы все слышали, - уже проходил, извините.
Пачкун хотел было выкрикнуть: малыш, ребята Филиппа тебя так
отметелят, что охота болтать навсегда испарится, но вместо предостережения
широко - отрабатывал годами - улыбнулся:
- Зачем же так, товарищ?
Апраксин забежал в "двадцатку" по дороге в бассейн - время на исходе
- оглядел очередь, Пачкуна, горы давным-давно бездыханной колбасы, заметил
улыбающуюся рожу Мишки Шурфа на заднем плане, Ремиза с топором, колдующим
на раскрошенной по краям в щепу колодой, и двинул к выходу. Лбом стену не
пробить, решил Апраксин, но решение это не принесло облегчения, а только
стегануло безысходностью и намекнуло на трусость, приличествующую, как раз
тем, кого Апраксин не любил, считая, что беды все прибывают от ворья в
самых разных ипостасях, и лики жулья столь разные в последние годы,
поразительно приличные, и на первый взгляд никак не вяжущиеся с
примитивной уголовщиной, поскакали перед Апраксиным, когда бежал он к
остановке, и над ликами этими, как над сонмом ангелов парило лицо
Фердуевой, гладкостью напоминающее мраморную статую, а блюдцами черных
глазищ портреты Модильяни.
После набега Апраксина Пачкун отполз к себе в каморку, связался с
Дурасниковым, доложил о только что состоявшемся столкновении.
Дурасников жестом выгнал из кабинета двоих вымаливающих подписи к
досадным письмам, развернул фантик на соевом батончике, запихнул конфетку
в рот и, только разжевав, одновременно успокоил и посоветовал Пачкуну:
- За ним приглядывают... своим намекни, чтоб секли. Не нравится он
мне, не наш человек. Насчет субботы как?
Дон Агильяр, отражаясь в треснутом зеркале, рапортовал звенящим
голосом пионера-новобранца:
- Суббота - железно. Банька только для белых людей. Изумительная.
Твоя!.. Согласилась сразу! - Пачкун умолк.
В своем кабинете Дурасников зарделся. "Твоя, согласилась сразу!"
Швырнул смятый фантик в корзину и, ничем не выдавая радости, сухо указал:
- Глаз с него не спускайте и прекрати выдачу со двора... на время.
Дон Агильяр хотел уточнить: как же с нужными людьми? Да решил не
беспокоить Дурасникова, возьмет товар прямо с базы - в магазин только
документы - и распределит у своего дружка в другом продмаге.
- Квартальные сводки смотрели?
Дурасников припомнил смутно доклад подчиненного - вроде цифры в
порядке, и раздраженно - не жаловал выколачивающих похвалы - подытожил:
- Молодец, молодец!
Дурасников сейчас парил на подступах к бане, обняв цепко Светку, что
сразу согласилась. Пачкун в каморке калькулировал личный дебит и кредит,
как и многие его коллеги, может только не в один и тот же миг. Районная
торговля мало кого интересовала, находясь без присмотра, и могла, если не
снабжать вволю, то хоть дышать свободно.
Фердуева возвратилась домой к половине четвертого. Дверь в
квартиру-сейф обретала устрашающую неприступность. Мастер наводил глянец
на твердыни фердуевской обороны. Дежурившая на производстве укрепительных
работ подруга встретила Фердуеву на пороге и тут же умчалась то ли на
массаж, то ли к парикмахеру. Хозяйка переоделась, почаевничала с мастером
и, уже составляя грязную посуду в мойку, припомнила о рукастости мастера и
его связях на заводах метизов.
Черные глаза сверкнули, рука полезла за кошельком. Дверь фактически
родилась, и счастливая обладательница стальной защиты решила расплатиться
сполна. Мастер возразил, заметил, что завтра зачистит огрехи и тогда
возьмет деньги. Фердуева не напирала, не любила расставаться с кровными,
хотя в расчетах, заранее оговоренных, славилась справедливостью.
- Хочу посоветоваться с вами, - скрестила руки на груди, шумно
выдохнула.
- Советуйтесь, - мужчина подпер кулаком подбородок, опустил голову, и
Фердуева обнаружила, что у мастера длинные, пушистые ресницы; расспросила
об интересующем предмете, заметила удивление во взоре собеседника,
растерянность и даже страх.
- Думаете опасно?
Мужчина пожал плечами.
- Зато какие возможности!
- Это уж точно, - безрадостно согласился мастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95