Помреж натянул толстые, дутые перчатки - дар Лильки Нос после
недавнего кутежа, хозяйка скользнула взглядом по перчаткам, пригодным
разве что для горных склонов альпийских курортов, в глазах ее метнулись
смешинки.
- Светка, тварь, долг не возвращает, - неожиданно сказала Фердуева.
- Много?
- Пустяки, Вась, не в бабках дело, в ослушании. Возомнила, сучонка,
раз мужики крякают в ее объятиях, то и Фердуева потерпит, а я терпеть
страсть не уважаю, не приучена, натерпелась на сто лет вперед.
Помреж смолчал, не завидовал сейчас Приманке. Влипла курица по самый
гребешок, непочтения хозяйка не прощает, и хотя Приманка непосредственно
не сторожила, но входила в сферу влияния Нины Пантелеевны, а раз так и
ответ ей предстояло держать на общих основаниях.
На крыльцо террасы выскочила пьяная Наташка Дрын, за ней Пачкун с
растрепанными сединами. Наташка уворачивалась от объятий дона Агильяра,
начмаг забегал то слева, то справа, пытаясь зажать Наташку и силой жима
выдавить из девицы обиду или непокорство.
- Вот тоже дурью маются. - Помреж кивнул на драчливую пару.
- Наквасил будь-будь, - уверила Фердуева, - а жизнь без изыска,
каждый день подвал, девки орут, мясо воняет, Шурф с Ремизом свои делишки
крутят. Дурасников парит коршуном в исполкомовских высях, ребятки Филиппа
заскакивают, будто невзначай, пожарники, сэсники, контролеры всех мастей и
каждому причитается, каждому вынь да положь. Связи крепятся годами, а
рушатся вмиг. Одному икряки дал, другого обделил, считай, обиженный
затаился до поры, но сладости мщения не упустит. Головная боль! Крутись
меж десятков, клацающих зубами, и каждому угождай. Где ж праздник, Вась?
Нет его, помнишь, как в фильме у этого, что помер до срока от пособлений
родимой медицины.
С ветки на ствол сиганула белка. Фердуева глянула на зверька,
приложила руку к животу, теплый беличий комочек, смахнувший снег на
волосы, похоже напоминал о другом комочке, дающем знать о себе дурнотным
головокружением.
- Вась, хорошо детей иметь?
Помреж растерялся, он-то детей понабросал по свету, дай Бог, не усек
к чему клонит хозяйка, замкнулся в молчании.
- Так хорошо или как? - не отставала Фердуева.
- Иногда хорошо, чаще или как. - Васька отвернулся.
- Может и мне попробовать?
- Дает! - еле слышно выдавил Помреж, не мог представить Фердуеву,
склоненную над тазом, стирающую подгузники или всовывающую запечатанную
соской бутылку в розовый рот.
- А кому империю наследовать? - не поймешь, в шутку или всерьез
спросила. - Теперь, Вась, денежные люди надолго заведутся, поверь моему
слову. Соскучились по возможностям, наголодались, нажрались обещаний,
опять же, в загробные прелести мало кто верит, так что пасть разевать
намерены в пределах отпущенного жития пошире, а раз так, Вась, империи
будут множиться и крепнуть.
Помреж закоченел (хозяйке хорошо, в шубе, в унтах, выделенных
Почуваевым), попытался завершить.
- Может, пойдем?
Фердуева умела скакнуть от приязни в глухое неодобрение без
полутонов, зло предложила:
- Шлепай, я еще помозгую на свежих воздусях, соображается отчетливо.
Помреж остался, решил не бросать хозяйку: терпи и холод, и окрик,
если голодать обрыдло.
- А кого же родить предпочтительнее, мальчонку или девицу? -
поинтересовался Помреж.
Фердуева, не думая, ответила, порадовалась, что попала в масть.
- Человечка. Собственного! Может, не предаст на старости лет, глазки
строить не за деньгу или постель будет, а так... По велению сердца! Как
нам в пионерах лапшу на уши вешали. По велению сердца... Помнишь?
- А як же ж, - подтвердил Помреж, а Фердуева отметила: слизнул у
Почуваева, сработались орлы.
Около восьми вечера машина пээмгэ подъехала к дому Фердуевой, два
сержанта поднялись на лифте, несколько минут, прислушиваясь, топтались у
двери Нины Пантелеевны. Дверь производила впечатление: сварная уголковая
рама, намертво вмурованная в стены, окаймляла стальные полосы, укутанные в
войлок. Желтолицый сержант подергал дверь, приложил ухо к никелированным
рыльцам финских замков.
Через полчаса рыжий Филипп знал, что Фердуевой дома нет. Чорка звонок
рыжего застал в подвальном помещении, где гуляли свадьбу молоденького
охранника посольства далекой державы, проходившего срочную службу в Москве
и двадцатилетней блондинки. На столе громоздились закуски. Жених приволок
два ящика французского шампанского. Над брачующимися коршуном навис
скрипач, вырывая смычком свое пропитание из размякших сердец гостей. Чорк
проверял зал, когда ему шепнули про звонок Филиппа. Хозяин покинул зал,
обольстительно улыбнувшись жениху и невесте, мол, хоть каждый день
расписывайтесь, будем рады, и выплыл из зала, зло глянув на скрипача,
будто тот не выкладывался или намекая, что алчность музыканта бросается в
глаза, портит настроение веселящимся.
- Нет дома, - услыхал Чорк, - через час заедут еще раз, проверят... и
после полуночи...
- После полуночи пусть позвонят по этому номеру, - Чорк назвал семь
цифр.
Тут же связался с предупрежденным предисполкома начальником
коммунальных служб - недаром принимал главного распорядителя района совсем
недавно - пожаловался, что перегорели два фонаря на улице, как раз у
заведения, и пробило кабель во дворе. Вскоре пригрохотал грузовик с
телескопической ногой, закрепленной у заднего борта, венчал ногу стакан,
возносящий монтажников вверх для починок высоко над землей. Фонари
заменили враз, кабель вроде и не пробивало. К десяти вечера Чорк напоил
команду техобслуживания, пообещал сохранить машину во дворе в
неприкосновенности до утра и отправил монтажников и командира-водителя
ночевать на двух оплаченных такси.
Тремя часами ранее, перед программой "Время", гости Почуваева
перепились вторично после краткого отрезвления днем благодаря парилке.
Дурасников не отлипал от Приманки и не позволял никому из мужиков утянуть
Светку на танец. Гремела музыка.
Апраксин с Кордо, выпив чаю с вареньем, наблюдали, как по террасе
соседской дачи скачут темные контуры, совсем как в театре теней. Говорить
не хотелось; буйство через улицу нашептывало о скоротечности дней,
отпущенных для радостей земных; повалил снег неправдоподобными, будто
сделанными декораторами, хлопьями. Сумасшедшее метание теней в сочетании с
густеющей тьмой походило на действо сатанинское.
Фердуева приблизилась к Дурасникову, положила ладонь на плечо
Приманки, по-матерински расправила светлые волосы опившейся блудницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95