пиво -
другое дело, хоть разит, мозг не туманит; побегаешь почаще, глянь, как
стеклышко, пиво Васькин организм перерабатывал исправно. Почки отменно
фильтруют, всегда с гордостью заявлял Помреж.
Сейчас замер на Калининском по соседству с гастрономом, перед
витринами с марками и вспоминал детство. Бог мой, красота какая! В его
годы треугольная Тува и та слюну вышибала, тусклая, запечатанная
штемпелями, а сейчас... и названий стран Васька не видывал. Паровозы
девятнадцатого века ему глянулись, купил пакетик за пятерку, хотел еще
птичек за трояк прихватить, но утроба взвыла пустотой и оторвала Помрежа
от витрины с марками.
В шашлычной оливковолицые мужчины подкладывали снедь, по-отцовски
нависая над блондинками, десятилетиями услаждающими негоциантов с далеких
югов при деньге; ветреные офицерские жены смущенно жались к стенам
полукабинетиков; редкая студенческая пара боялась оторвать взор от
скатерти, чтоб не встретиться, упаси Бог, с укоризненным взором официанта
- наели, шантрапа, едва на чирик. Васька прянул к кухне, на ходу кивнул
девице в передничке с крахмальной наколкой на жидких волосьях, ущипнул
крутой зад синеглазой павы с блокнотиком счетов и ручкой в нагрудном
карманчике, невесело, с тоской подмигнул и, не удосужившись по старинному
знакомству задержаться, хоть словцом переброситься, побежал вдоль
кафельных стен вниз, откуда слоями поднимались запахи пива, мыла и
нечистых котлов с привкусом металлического.
Вчерашняя история с Фердуевой не давала покоя, и звонок Мишки Шурфа
лишь подлил масла в огонь. Помреж знал, что так начинаются войны, с
незначительной пограничной стычки, бескровной, вроде не намеренной.
Сразу нашел дружка, облобызал вислощекую харю, отметив запах дорогого
одеколона, заказал горячее и два кувшина пива, узнав, что есть немецкое в
бутылках, бросил ключи от багажника Кольке-подносиле, велел затарить в
багажник пару ящиков.
В зал Помреж вплыл величаво, значительно, как океанский
корабль-странник в провинциальный порт. Огляделся: студентики, отстоявшие
не один час; девки яркие, жалкие с преувеличенно начерненными глазищами;
господа офицеры, как раз мужья примерно тех жен, что смущенно впадали в
изменный грех рядом, в шашлычной; денежный солидман, вдруг сподобившийся
побаловаться пивком; алкаши-долгожители без зубов, без волос, без
возраста; чиновничество всех рангов, от потертых, обшарпанных, считающих
каждую копейку до процветающих, сидящих на клапане; ухажеры не слишком
взыскательных дам, позволяющих прогуливать себя, хоть и в центральный, а
все ж шалман; случайные экземпляры мужской породы, не определяемой
деятельности, расположения на лестнице успеха и способа пропитания.
Помреж двинул к своему столу у стенки, с неудовольствием заприметив
двух девок, вполне симпатичных, даже вроде промытых, но не подходящих к
настроению, требующему уединения. Помреж переглянулся с официантом: мол,
девок удали, задвинь подальше. Официант ринулся наперерез васькиному
курсу, затарахтел в уши с бижутерными серьгами аж до плеч.
Помреж притормозил до исчерпания предмета переговоров, сдернул с
подноса пробегающего халдея веточку петрушки, пощекотал кончик носа.
Девки канючили, официант вертелся и так и сяк, тыкая то в один угол
зала, то в другой. Переговоры затягивались. Ваське надоело, пришагал к
столу - хорошо хоть любимый стул свободен - грузно опустился.
- Этот что ль? - одна из девиц в упор расстреляла Помрежа глумливыми
глазами.
- Этот, этот. - Подтвердил Васька, вынул пакетик из кармана, высыпал
марки с паровозиками на чистую деревянную поверхность, разложил квадратики
один за другим, залюбовался.
- Придурок, гляди! - прошептала востроглазая девка соседке. Морда
Помрежа, уснащенная не только лошадиными зубами, но и великанскими ушами,
коим и шепот не уловить - непозволительно, оторвалась от марок. Васька
хотел воткнуть колкое, едкое, может, матюком запустить, да кураж весь
вытек, молчаливого взора хватило, чтоб девок сдуло безо всяких резонов и
уговоров.
Начал с осетринки холодного копчения, велев прожарить мясо
среднекондиционно, то есть с сыринкой внутри, но чтоб не текла кровища по
губам, будто людоед закусывает. Гул в зале успокаивал, похоже теплая рука
опытного массажиста гладила затылок. Под пиво и мерное движение челюстей
текли размышления: на таком бы паровозике укатить в туманные дали, сидеть
бы на берегу пивного моря, накатывающего на берег из брынзы, где
водорослями - свежая зелень, а в море плавают уже вареные креветки и
прозрачная у плавников вобла скромного засола, и чтоб люди встречались
желательно как на картинках из добрых сказок, улыбчивые, поспешающие на
выручку, неизменно широкие и приветливые.
Официант наблюдал за Помрежем из прикухонного закутка - нешуточный
клиент - не допуская, чтоб перед Васькой торчали порожние кувшины. Третий
кувшин, будто прыгнул на стол сам. Помреж поднял голову, глянул на белый
полотняный пиджак, имя не припоминал, их здесь туча пасется, иные меняются
раз в месяц.
- Слышь, начальник, у тебя дети есть?
Официант вытянул руки по швам, как солдат срочной службы перед
генералом, тут же выложил, что имеется сынишка, хулиганистый, бедовый, но
кумекает дай Бог, ни черта не занимается, а таскает одни файвы. Помреж не
видел своего сынишки лет десять. Всплеснул руками: какие десять!
Тринадцать выходило, сгреб марки на ладонь, протянул официанту.
- Отдай мальцу, я страсть как любил в малолетстве. Красота ведь, а?
Официант кивнул резко, забубенно, Помреж сверкнул улыбкой: вишь как
кланяется на дальних подступах к расчету, чуть шейный позвонок не выбил.
Марки в пакетике нырнули в карман белого пиджака. И тут напомнил о себе
мочевой пузырь. Помреж двинул в туалет, перед дверями со стопками -
основанием вниз - мужик, основанием вверх - дама - на кожаном диванчике
дымили курильщики. Чад - не продраться. Щекоча зеркало волосами, с
сигаретами сидели девицы, изгнанные от заветного стола.
На обратном пути Помреж подсел к девкам, вынул пачку забугорных,
затянулся разок-другой, швырнул сигарету почти некуренную в урну.
- Угости, буржуазия!
Приветливые, и даже ничего себе, стервы, когда прок есть. Помреж
протянул пачку.
- А вы кто будете? - вежливо осведомилась грудастая брюнетка с
длинными ресницами.
Васька приобнял ее ласково, но не нагло, скорее нежно.
- Я буду композитор, - самому стало весело, дурные мысли о вчерашнем
отлетели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
другое дело, хоть разит, мозг не туманит; побегаешь почаще, глянь, как
стеклышко, пиво Васькин организм перерабатывал исправно. Почки отменно
фильтруют, всегда с гордостью заявлял Помреж.
Сейчас замер на Калининском по соседству с гастрономом, перед
витринами с марками и вспоминал детство. Бог мой, красота какая! В его
годы треугольная Тува и та слюну вышибала, тусклая, запечатанная
штемпелями, а сейчас... и названий стран Васька не видывал. Паровозы
девятнадцатого века ему глянулись, купил пакетик за пятерку, хотел еще
птичек за трояк прихватить, но утроба взвыла пустотой и оторвала Помрежа
от витрины с марками.
В шашлычной оливковолицые мужчины подкладывали снедь, по-отцовски
нависая над блондинками, десятилетиями услаждающими негоциантов с далеких
югов при деньге; ветреные офицерские жены смущенно жались к стенам
полукабинетиков; редкая студенческая пара боялась оторвать взор от
скатерти, чтоб не встретиться, упаси Бог, с укоризненным взором официанта
- наели, шантрапа, едва на чирик. Васька прянул к кухне, на ходу кивнул
девице в передничке с крахмальной наколкой на жидких волосьях, ущипнул
крутой зад синеглазой павы с блокнотиком счетов и ручкой в нагрудном
карманчике, невесело, с тоской подмигнул и, не удосужившись по старинному
знакомству задержаться, хоть словцом переброситься, побежал вдоль
кафельных стен вниз, откуда слоями поднимались запахи пива, мыла и
нечистых котлов с привкусом металлического.
Вчерашняя история с Фердуевой не давала покоя, и звонок Мишки Шурфа
лишь подлил масла в огонь. Помреж знал, что так начинаются войны, с
незначительной пограничной стычки, бескровной, вроде не намеренной.
Сразу нашел дружка, облобызал вислощекую харю, отметив запах дорогого
одеколона, заказал горячее и два кувшина пива, узнав, что есть немецкое в
бутылках, бросил ключи от багажника Кольке-подносиле, велел затарить в
багажник пару ящиков.
В зал Помреж вплыл величаво, значительно, как океанский
корабль-странник в провинциальный порт. Огляделся: студентики, отстоявшие
не один час; девки яркие, жалкие с преувеличенно начерненными глазищами;
господа офицеры, как раз мужья примерно тех жен, что смущенно впадали в
изменный грех рядом, в шашлычной; денежный солидман, вдруг сподобившийся
побаловаться пивком; алкаши-долгожители без зубов, без волос, без
возраста; чиновничество всех рангов, от потертых, обшарпанных, считающих
каждую копейку до процветающих, сидящих на клапане; ухажеры не слишком
взыскательных дам, позволяющих прогуливать себя, хоть и в центральный, а
все ж шалман; случайные экземпляры мужской породы, не определяемой
деятельности, расположения на лестнице успеха и способа пропитания.
Помреж двинул к своему столу у стенки, с неудовольствием заприметив
двух девок, вполне симпатичных, даже вроде промытых, но не подходящих к
настроению, требующему уединения. Помреж переглянулся с официантом: мол,
девок удали, задвинь подальше. Официант ринулся наперерез васькиному
курсу, затарахтел в уши с бижутерными серьгами аж до плеч.
Помреж притормозил до исчерпания предмета переговоров, сдернул с
подноса пробегающего халдея веточку петрушки, пощекотал кончик носа.
Девки канючили, официант вертелся и так и сяк, тыкая то в один угол
зала, то в другой. Переговоры затягивались. Ваське надоело, пришагал к
столу - хорошо хоть любимый стул свободен - грузно опустился.
- Этот что ль? - одна из девиц в упор расстреляла Помрежа глумливыми
глазами.
- Этот, этот. - Подтвердил Васька, вынул пакетик из кармана, высыпал
марки с паровозиками на чистую деревянную поверхность, разложил квадратики
один за другим, залюбовался.
- Придурок, гляди! - прошептала востроглазая девка соседке. Морда
Помрежа, уснащенная не только лошадиными зубами, но и великанскими ушами,
коим и шепот не уловить - непозволительно, оторвалась от марок. Васька
хотел воткнуть колкое, едкое, может, матюком запустить, да кураж весь
вытек, молчаливого взора хватило, чтоб девок сдуло безо всяких резонов и
уговоров.
Начал с осетринки холодного копчения, велев прожарить мясо
среднекондиционно, то есть с сыринкой внутри, но чтоб не текла кровища по
губам, будто людоед закусывает. Гул в зале успокаивал, похоже теплая рука
опытного массажиста гладила затылок. Под пиво и мерное движение челюстей
текли размышления: на таком бы паровозике укатить в туманные дали, сидеть
бы на берегу пивного моря, накатывающего на берег из брынзы, где
водорослями - свежая зелень, а в море плавают уже вареные креветки и
прозрачная у плавников вобла скромного засола, и чтоб люди встречались
желательно как на картинках из добрых сказок, улыбчивые, поспешающие на
выручку, неизменно широкие и приветливые.
Официант наблюдал за Помрежем из прикухонного закутка - нешуточный
клиент - не допуская, чтоб перед Васькой торчали порожние кувшины. Третий
кувшин, будто прыгнул на стол сам. Помреж поднял голову, глянул на белый
полотняный пиджак, имя не припоминал, их здесь туча пасется, иные меняются
раз в месяц.
- Слышь, начальник, у тебя дети есть?
Официант вытянул руки по швам, как солдат срочной службы перед
генералом, тут же выложил, что имеется сынишка, хулиганистый, бедовый, но
кумекает дай Бог, ни черта не занимается, а таскает одни файвы. Помреж не
видел своего сынишки лет десять. Всплеснул руками: какие десять!
Тринадцать выходило, сгреб марки на ладонь, протянул официанту.
- Отдай мальцу, я страсть как любил в малолетстве. Красота ведь, а?
Официант кивнул резко, забубенно, Помреж сверкнул улыбкой: вишь как
кланяется на дальних подступах к расчету, чуть шейный позвонок не выбил.
Марки в пакетике нырнули в карман белого пиджака. И тут напомнил о себе
мочевой пузырь. Помреж двинул в туалет, перед дверями со стопками -
основанием вниз - мужик, основанием вверх - дама - на кожаном диванчике
дымили курильщики. Чад - не продраться. Щекоча зеркало волосами, с
сигаретами сидели девицы, изгнанные от заветного стола.
На обратном пути Помреж подсел к девкам, вынул пачку забугорных,
затянулся разок-другой, швырнул сигарету почти некуренную в урну.
- Угости, буржуазия!
Приветливые, и даже ничего себе, стервы, когда прок есть. Помреж
протянул пачку.
- А вы кто будете? - вежливо осведомилась грудастая брюнетка с
длинными ресницами.
Васька приобнял ее ласково, но не нагло, скорее нежно.
- Я буду композитор, - самому стало весело, дурные мысли о вчерашнем
отлетели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95