Как только дверь захлопнулась, Акулетта
сгребла бумажки с адресами и телефонами, хотела выбросить - интереса не
видела, не ее угодья, хотя знала, с провинциалов удается лупить под
завязку, перепрофилироваться не хотелось, другое дело подруга Светка, та
еще не определилась, той лишь бы с выгодой, и внутренний рынок Светка со
счетов не сбрасывала. Акулетта разгладила бумажки, придавила пепельницей
из малахита, прикинула отступное, что потребует со Светки за щедрый дар:
двое приезжих обретались в Сочи, один в Кабулети и, как ясно, все трое на
море, таких знакомцев попридержать - не пустая предусмотрительность, тем
более, что Леха-Четыре валета с некредитоспособным народом не водился.
Акулетта натянула все цепочки, задвинула все щеколды и только
раздевшись донага, оглядев себя в зеркале из царских или княжеских покоев,
приняв душ, забралась под плед и ужаснулась: теперь уж точно понадобится
съезжать, засветка вышла, в гостиной поблескивали три видеомагнитофона,
два музыкальных центра, королевский телевизор и другого добра под потолок.
Думы о переезде трепали, и Акулетта затвердила - в следующий раз оборудует
жилье аскетично, распихав нажитое частично у Акулы - старшей сестры -
частично у матери, а лишнее распродаст без промедления, закупив старинные
побрякушки, не исключено, картины, а может и дачку, чем черт не шутит?
Знала пару девиц, принимавших за городом, на вилле, иначе не скажешь,
споро ладилось, все ж на воздухе, под соснами, при камине - клиенты
смекали: такой антураж предполагает доплату не малую, и не скупились.
Утром позвонил Мишка Шурф повинился, посмеялись, но трещинка, похоже,
пролегла - не зашпаклюешь. Мишка вызвонил уже с работы и, потягиваясь,
Акулетта мысленно отбивала молебны господу, уберегшему ее от хождения в
присутствие, пусть и приносящее обильные доходы.
Мишка Шурф в фартуке, напяленном на дорогущий свитер, царил в
разрубочной. Бараньи туши с печатями синими и, очевидно, иностранными
громоздились вокруг. Мишка с Ремизом рубили бараньи отбивные и наполняли
ими коробки для последующей продажи кооператорам, мусор и ошметки
поднимали наверх - народу.
Володька Ремиз рубил молча. Мишка трепался без устали:
- Слышь, Вов, - у Чорка прибыль восемьсот процентов, побожился
самолично... В подлунном мире не видно. Пятерик порция мяса, а если
укропной веточкой прикроют, да помидориной с вишню украсят - шесть эр с
полтинным прицепом. Надо б поприжать, из восьмисот-то можно отстегивать
щедрее.
- Пачкун договаривался, - мрачно возразил Ремиз и замолчал. Оба
подумали об одном; проверь, поди, какова подлинная договоренность Пачкуна
с кооператором, себя начмаг не обидит, не забудет. Чорк, небось, намекнул:
тебе, мол, Пал Батькович один расчет, твоим рубщикам другой, все от сана,
от должности-звания, от выслуги, как у порядочных.
Пачкун явился театрально, вышагивая, будто по тронной зале, и пиджак
с двумя шлицами, похоже, поддерживали снизу невидимые пажи.
- Трудимся, мальцы? - Дон Агильяр пребывал в добром расположении
духа, только что переговорил с Дурасниковым. Суббота выгорала, и Наташка
Дрын подтвердила: Светка прибудет. Выходило, Дурасников задолжает Пачкуну,
если все сладится, а сладится непременно, костьми ляжет, а ублажит
зампреда, купаясь в дружеских уверениях, улещивая, восторгаясь
многосторонним дурасниковским опытом под водочку да грибочки.
Запах свежего мяса дон Агильяра возбуждал, как, наверное, чистильщика
запах гуталина, а продавца цветов аромат роз, для дона Агильяра запах
свежего мяса - предвестие заработка, условные рефлексы, выработанные
годами работ в разрубочных, срабатывали, подсказывая безошибочно: грядет
навар.
- Новозеландская? - уточнил Мишка, хотя лучше других знал, какая.
- Иес, - поддержал Пачкун, - далекая страна, небольшая, а весь мир
бараниной затаривает. Работают люди! Не лодырничают... - Пачкун входил в
роль руководителя-воспитателя. - Прикинем... по морю везти, через весь
свет, золотая должна образоваться баранина, ан нет, доступна даже нашим
старшим инженерам.
- Если попадет наверх в торговый зал, - Володька Ремиз не то, чтоб
совестил, а любил отмежеваться от откровенной алчности, процветающей в
стенах двадцатки.
- Миш! - Пачкун затрясся от смеха. - Вовка-то у нас филозов, а ну я
его поставлю на котлеты по двенадцать копеек, да на зеленую колбаску по
два девяносто.
Ремиз шваркнул топором, не соразмерив силы удара, кусок мяса
просвистел перед носом начмага.
- Убьешь так! - Пачкун оглядел туши, как преданный делу учитель
любимых учеников, и удалился.
- Чего свирипеешь? - Мишка ухватил острющий клинок и ловко перерезал
желтоватое сухожилие.
Ремиз отложил топор, сдвинул тушу, примостился на черном от
впитавшейся крови и грязи столе:
- Обрыдло мытариться в резервации.
- Ты о чем? - Мишка сразу смекнул о чем, оглядел толстые стены и
своды подвала: никто не услышит?
- Обо всем... - Ремиз упер локоть в баранью ляжку. Кругом серо, не
промыто, воняет, купить нечего, рожи злые... водяры нахлещутся и спать, а
по утрянке на работу никому не нужную, шмыг-шмыг по пыльным улицам,
нырнут, как мы, в подвалы да цеха тысячелетней давности и клепают там
никому не нужное за мутными стеклами, день оттягали и к горлышку
припали... и все сначала, из года в год, а газеты бухтят радостное или
распекают, охая, а толку...
Мишка Шурф поднес палец к губам, притворно вытаращил глаза, будто
опасался чужого уха:
- Нам-то что, Вов? Свое имеем, живем весело, все тряпки наши, все
девки наши, назови кабак, что не примет нас с распростертыми объятьями,
все юга до самых до окраин, от Анапы до Батуми, за счастье почтут приютить
москалей при деньге. Чего кручиниться? Пачкун прикрывает, риска, почитай,
нет, менты и ревизоры накормлены, если строптивцы среди них взовьются,
районные власти пожар притушат. Цвети и пахни! Вов, ты че?
Ремиз схватился за грудь, будто от духоты, согнулся пополам и
выскочил вон.
Мишка осмотрел коробки с отбивными, заготовленными для кооператоров,
через час заявится разъездной от Чорка на фургоне, заберет ящики и коробку
с соевым соусом.
Дон Агильяр из разрубочной направился к Наташке Дрын. Завсекцией в
каморке пересчитывала, сколько банок красной икры не востребовали
отоваривающиеся по заказам, улов вырисовывался не шутейный.
Дон Агильяр без слов прижал Наташку, припал к пахнущим молоком губам,
руки начмага заплясали по плотным телесам, желание вспыхнуло резко,
неподходяще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
сгребла бумажки с адресами и телефонами, хотела выбросить - интереса не
видела, не ее угодья, хотя знала, с провинциалов удается лупить под
завязку, перепрофилироваться не хотелось, другое дело подруга Светка, та
еще не определилась, той лишь бы с выгодой, и внутренний рынок Светка со
счетов не сбрасывала. Акулетта разгладила бумажки, придавила пепельницей
из малахита, прикинула отступное, что потребует со Светки за щедрый дар:
двое приезжих обретались в Сочи, один в Кабулети и, как ясно, все трое на
море, таких знакомцев попридержать - не пустая предусмотрительность, тем
более, что Леха-Четыре валета с некредитоспособным народом не водился.
Акулетта натянула все цепочки, задвинула все щеколды и только
раздевшись донага, оглядев себя в зеркале из царских или княжеских покоев,
приняв душ, забралась под плед и ужаснулась: теперь уж точно понадобится
съезжать, засветка вышла, в гостиной поблескивали три видеомагнитофона,
два музыкальных центра, королевский телевизор и другого добра под потолок.
Думы о переезде трепали, и Акулетта затвердила - в следующий раз оборудует
жилье аскетично, распихав нажитое частично у Акулы - старшей сестры -
частично у матери, а лишнее распродаст без промедления, закупив старинные
побрякушки, не исключено, картины, а может и дачку, чем черт не шутит?
Знала пару девиц, принимавших за городом, на вилле, иначе не скажешь,
споро ладилось, все ж на воздухе, под соснами, при камине - клиенты
смекали: такой антураж предполагает доплату не малую, и не скупились.
Утром позвонил Мишка Шурф повинился, посмеялись, но трещинка, похоже,
пролегла - не зашпаклюешь. Мишка вызвонил уже с работы и, потягиваясь,
Акулетта мысленно отбивала молебны господу, уберегшему ее от хождения в
присутствие, пусть и приносящее обильные доходы.
Мишка Шурф в фартуке, напяленном на дорогущий свитер, царил в
разрубочной. Бараньи туши с печатями синими и, очевидно, иностранными
громоздились вокруг. Мишка с Ремизом рубили бараньи отбивные и наполняли
ими коробки для последующей продажи кооператорам, мусор и ошметки
поднимали наверх - народу.
Володька Ремиз рубил молча. Мишка трепался без устали:
- Слышь, Вов, - у Чорка прибыль восемьсот процентов, побожился
самолично... В подлунном мире не видно. Пятерик порция мяса, а если
укропной веточкой прикроют, да помидориной с вишню украсят - шесть эр с
полтинным прицепом. Надо б поприжать, из восьмисот-то можно отстегивать
щедрее.
- Пачкун договаривался, - мрачно возразил Ремиз и замолчал. Оба
подумали об одном; проверь, поди, какова подлинная договоренность Пачкуна
с кооператором, себя начмаг не обидит, не забудет. Чорк, небось, намекнул:
тебе, мол, Пал Батькович один расчет, твоим рубщикам другой, все от сана,
от должности-звания, от выслуги, как у порядочных.
Пачкун явился театрально, вышагивая, будто по тронной зале, и пиджак
с двумя шлицами, похоже, поддерживали снизу невидимые пажи.
- Трудимся, мальцы? - Дон Агильяр пребывал в добром расположении
духа, только что переговорил с Дурасниковым. Суббота выгорала, и Наташка
Дрын подтвердила: Светка прибудет. Выходило, Дурасников задолжает Пачкуну,
если все сладится, а сладится непременно, костьми ляжет, а ублажит
зампреда, купаясь в дружеских уверениях, улещивая, восторгаясь
многосторонним дурасниковским опытом под водочку да грибочки.
Запах свежего мяса дон Агильяра возбуждал, как, наверное, чистильщика
запах гуталина, а продавца цветов аромат роз, для дона Агильяра запах
свежего мяса - предвестие заработка, условные рефлексы, выработанные
годами работ в разрубочных, срабатывали, подсказывая безошибочно: грядет
навар.
- Новозеландская? - уточнил Мишка, хотя лучше других знал, какая.
- Иес, - поддержал Пачкун, - далекая страна, небольшая, а весь мир
бараниной затаривает. Работают люди! Не лодырничают... - Пачкун входил в
роль руководителя-воспитателя. - Прикинем... по морю везти, через весь
свет, золотая должна образоваться баранина, ан нет, доступна даже нашим
старшим инженерам.
- Если попадет наверх в торговый зал, - Володька Ремиз не то, чтоб
совестил, а любил отмежеваться от откровенной алчности, процветающей в
стенах двадцатки.
- Миш! - Пачкун затрясся от смеха. - Вовка-то у нас филозов, а ну я
его поставлю на котлеты по двенадцать копеек, да на зеленую колбаску по
два девяносто.
Ремиз шваркнул топором, не соразмерив силы удара, кусок мяса
просвистел перед носом начмага.
- Убьешь так! - Пачкун оглядел туши, как преданный делу учитель
любимых учеников, и удалился.
- Чего свирипеешь? - Мишка ухватил острющий клинок и ловко перерезал
желтоватое сухожилие.
Ремиз отложил топор, сдвинул тушу, примостился на черном от
впитавшейся крови и грязи столе:
- Обрыдло мытариться в резервации.
- Ты о чем? - Мишка сразу смекнул о чем, оглядел толстые стены и
своды подвала: никто не услышит?
- Обо всем... - Ремиз упер локоть в баранью ляжку. Кругом серо, не
промыто, воняет, купить нечего, рожи злые... водяры нахлещутся и спать, а
по утрянке на работу никому не нужную, шмыг-шмыг по пыльным улицам,
нырнут, как мы, в подвалы да цеха тысячелетней давности и клепают там
никому не нужное за мутными стеклами, день оттягали и к горлышку
припали... и все сначала, из года в год, а газеты бухтят радостное или
распекают, охая, а толку...
Мишка Шурф поднес палец к губам, притворно вытаращил глаза, будто
опасался чужого уха:
- Нам-то что, Вов? Свое имеем, живем весело, все тряпки наши, все
девки наши, назови кабак, что не примет нас с распростертыми объятьями,
все юга до самых до окраин, от Анапы до Батуми, за счастье почтут приютить
москалей при деньге. Чего кручиниться? Пачкун прикрывает, риска, почитай,
нет, менты и ревизоры накормлены, если строптивцы среди них взовьются,
районные власти пожар притушат. Цвети и пахни! Вов, ты че?
Ремиз схватился за грудь, будто от духоты, согнулся пополам и
выскочил вон.
Мишка осмотрел коробки с отбивными, заготовленными для кооператоров,
через час заявится разъездной от Чорка на фургоне, заберет ящики и коробку
с соевым соусом.
Дон Агильяр из разрубочной направился к Наташке Дрын. Завсекцией в
каморке пересчитывала, сколько банок красной икры не востребовали
отоваривающиеся по заказам, улов вырисовывался не шутейный.
Дон Агильяр без слов прижал Наташку, припал к пахнущим молоком губам,
руки начмага заплясали по плотным телесам, желание вспыхнуло резко,
неподходяще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95