Эм Эм налюбовался помидорами и перешел к банкам с грибами: в одной
покоились только ножки белых, в другой только шляпки, в третьей затаились
опята. Почуваев знал, что лучшая банка для глаз - со шляпками белых, а для
языка - с опятами, хотя и зрелищно опята могли соперничать с титулованными
собратьями, и круги репчатого лука в банке опят смотрелись чудесным
обрамлением десятка и более крошечных грибных головок. Красиво. Почуваев
вздохнул, жалеть не жалел, для того и трудился, чтобы угощать, но к
содержимому банок испытывал чувство, схожее с отцовским, вроде как отдаешь
дочь единокровную в руки проезжего молодца. Оценит ли, поймет сколько
трудов в дитя вложено?
Слева, впритык к дорожке, ведущей от дачи к бане, штабелями залегли
дровишки, корм для камина. К дровам Почуваев тож вожделел, оглаживал
аккуратные кладки поленьев, любуясь неповторимыми узорами спилов,
прикидывая возраст чурбаков, породу и без труда представляя дерево летней
порой, когда в шумливых листьях безмятежно порхали птахи. С природой
Почуваев ладил, общался накоротке, любил уединение хоть летних дней, хоть
зимних вечеров, когда никто не крикнет, не нарушит восторг души, не
озадачит нелепым суждением, не выведет из равновесия окриком. Так
случилось, природу боготворил, людей - будто они и не природа вовсе - не
жаловал. Губители люди, все как один, так подсказывал Почуваеву прожитый
опыт. Губители. Каждый свое кромсает, кто себя губит, кто ближнего, кто и
себя и ближнего, и все-все вокруг, будто из огнемета поливают.
Субботний прием обременял отставника лишними хлопотами, поселяя
непокой в круглой крепкой голове на короткой шее, не восторгали Почуваева
ожидаемые гости, да и вообще хоть какие бы не вознамерились нагрянуть - не
нравились; однако разве всласть всю жизнь проживешь? Почуваев давно
зарубил на носу: любое неприятное, суетное, нервнодеятельное отливается в
конце деньгой, а денежки он привечал. Весь окоем его банок, дачных угодий,
бани, липового цвета, собранного для сушки на чердаке, яблонь, аккуратно
подвязанных и укутанных в ожидании лютых зимних холодов, весь Почуваев
зависел единственно от денег. Да и у других тож, понимал отставник, да и
что другие? Раз Бога нет, о других размышлять дурость сплошная и ничего
более.
Присел на ладно срубленную скамью, глянул на припорошенный снегом
участок земли в проплешинах прошлогодней травы и увидел тюльпаны наяву,
прямо среди снегов, ясно, невидаль, а Почуваев зрит натурально, хоть
трогай, а еще говорят, у солдафонов воображение хромает, ого-го-го, еще
как взмывает, и у каждого, только всяк свое воображает. Вернулся в погреб,
распечатал крохотную, почитай, майонезную банку, вытянул патиссон,
разрезал на дольки одна в одну и употребил с виноватым видом, будто
извиняясь перед маринованным овощем за вторжение и поруху.
Мишка Шурф после звонка и Приманке поторчал минут десять за будто
выметенным метлой мясным прилавком и отбыл в нижние пространства, где
девки из молочного отдела гуляли то ли новоселье, то ли удачный аборт, то
ли черт его знает что - Мишке без разницы, но девок обижать не хотелось,
и, спускаясь, Мишка уже обмозговал горсть анекдотцев, как раз по зубам
приглашающим. Мишка в продмаге Пачкуна числился аристократом, и даже дон
Агильяр с Мишкой считался, держал себя в руках, зная, что связи мясника
обширны и ветвятся в самых различных областях.
Мишка запросто плюхнулся на тарный ящик, прикрытый листом картона,
потрепал розоволиких молочниц, всплеснул руками, глянув на снедь, и сразу
зарядил общество пахучей историей. Девки хохотали до слез, подливали
Мишке, и Шурф прикладывался к выпивке, едва глотая, скорее мочил усы, лишь
бы не обидеть высокое собрание. Девки с возмущением пересказывали, как
обнаглевшие покупатели пялятся на весы, как не устраивает их толщина
оберточной бумаги, как за пятак готовы перегрызть глотку. Мишка кивал,
разделяя возмущение, впрочем блюл и свою устоявшуюся репутацию
справедливца и пытался прояснить позицию покупателей, коих обстоятельства
загнали в самый угол, исхода откуда не предвидится: и, конечно, если б всю
страну поставить за прилавки, тогда б люди жили всласть - мы-то, подмигнул
Шурф, знаем, но трудность державы как раз в том и состоит, что людей
больше, чем мест в торговле, и выходило, что девки в белых халатах, и
Мишка, и Наташка Дрын, и сам дон Агильяр - люди особые, меченные судьбой.
Мишка так до конца посиделок и не врубился, что отмечают, - витал в
облаках, но поднялся тактично, где-то в середине празднеств, чтоб дать
девкам перемолоть накипевшее без чужого уха - могли его опасаться, все ж
особа приближенная к трону, и отбыл в разрубочную к Володьке Ремизу
согласовать обед.
Ремиз как раз торговал музыку: приобрел недавно установку для
компактных дисков и теперь менял пластиночный парк на си-ди.
- Ты че, - Армстронг, прыщавый, безгубый торговец пластинками и
кассетами, неподдельно возмущался, - в Штатах сейчас новый альбом с одной
пластинкой восемь гринов, а си-ди тридцать. Сечешь разницу? Все... с
помощью лазера наворачивают борозды, - Армстронг ткнул в металлический
диск. Ремиз изучал полированный круг платинового отсвета и готовил себя к
великому перелому цен.
- Тут чего? - осведомился Вовка.
Армстронг победно оглядел мясников.
- Самая фенька. Ю два! И...
Ремиз неожиданно вскипел:
- Знаешь, я твою Ю видел на ..., - сплюнул, растер плевок по
каменному полу.
Шурф веселился от души. Видно, заломил спекуль безбожно.
- Вов! Остынь, зря завелся. Вынь кипятильник из зада. Армстронг
человек интеллигентный, ты тоже ...; он предложил, ты, ..., можешь не
брать. Мальчики, в какой стране нам довелось родиться!
Ремиз исподлобья глянул на Шурфа и впрямь выпустил пар.
- Новье? - обратился к Армстронгу.
- Ну, Вов, - торговец музыкой тож сразу оценил, что Шурф пламя сбил,
молодец Мишка. - Свежак! Джордж Майкл - раз, "Деф Леппард" из Шеффилда -
два...
Ремиз полез за бумажником; перебил Армстронга:
- Шеффилд, говоришь? Это хорошо. Бабка, помню, все талдычила: лучшие
ножи из Шеффилда, а бабка толк в жизни знала, до переворота выпало пожить.
Ремиз сложил коробочки с дисками одну на другую. Армстронг упрятал
деньги, обратился к Шурфу:
- А ты, Миш, не интересуешься?
Шурф перебрал коробочки с дисками, полюбовался картинками, ссыпал в
зев кожаной сумки музыкального жучилы.
- Крутой больно ты стал, - серьезно подытожил Шурф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95