- Васюша, миленький, а вдруг умрет, тогда что?.. Что тогда?
Помреж опустил ноги на пол. За окном темень, посыпанная огнями, будто
полусгнивший лес светляками. Что тогда?
Помреж особенно не тужил, случалось и такое, ничего живы-здоровы все.
Один раз Почуваев даже искусственное дыхание организовал собственными
силами, а когда хвастал подвигом спасения чужой жизни, Васька про себя
изумлялся тяготам спасаемого: у Почуваева из пасти несло, будто у кабана,
сколько раз ни укорял Помреж, не помогало. Почуваев со смешком пояснил про
особенную болезнь - зубы тут не причем! - все от желудка зависело. Помреж
напирал: как же ты жену целуешь? Почуваев искренне удивлялся: да я еще со
смерти вождя народов не балую ее целованием. А других? - не утерпел
Васька. Почуваев сузил глаза, замаслился, другим не до различения запахов,
тут только крепость рук решают да нахрап, кто там в угаре принюхиваться
посмеет...
Что тогда?
Бледность Лильки повело в зелень. Еще эта сейчас брякнется в обморок.
Васька вцепился в голое плечо девицы, отпустил, на коже красными пятнами
отпечатались следы пальцев. Неврастеничка, припомнил невесть откуда
Помреж, вегетатика шалит.
Что тогда?
Так все складно катилось: Леха-Четыре валета одного шампусика
назаказал, поди, ящик, а в фирме таковское мелкомедальное не задарма
отпускали.
Нарушение привычного порядка травмировало Помрежа, суди-ряди теперь
вместо сна.
- Давай скорую вызовем, - прошелестела Лилька и бессильно сползла на
ложе Помрежа.
- Жди, - отрезал Васька, хотя подумывал о том же. Хлопотно?..
Ворвутся белохалатники, как им объяснить причины появления здесь пьяного в
распыл, полумертвого детины да еще в одолении сердечного недуга.
Белохалатники могли и промолчать, не заметить, теперь все приучились не
замечать - не суй свой нос в чужой овес, свой каравай печь не забывай.
Что тогда?
Лилька скулила, длинные ноги, бедра рельефно проступающие сквозь
простынное полотно, расслабились в некрасивой позе. Помреж накрыл глаза
ладонью: Фердуева всегда повторяла, если что, тут же звони мне. Васька
набрал номер телефона хозяйки, звонок раздался через секунду после того,
как неприступная дверь многих трудов дитя - захлопнулась за мастером, а в
воздухе еще не растаял звук слов - ну, мать, ты и головастая.
Фердуева в истоме бурных ласк выслушала тревожный сигнал с места. В
разомлении молча жевала губами, не волновалась ничуть, парила в восходящих
потоках недавних страстей, в шорохах чужих прикосновений распознавала
мысленно неведомые пока привычки, неизвестного мужчины, волей случая
оказавшегося твоим на время.
Помреж изложил кратко и толково, важного не упустил, Фердуева лишний
раз похвалила Ваську за обстоятельность и умение владеть собой, но упорно
молчала. Пусть покроется потом, пусть подрожит, ошпарится маетой неявного
исхода. Фердуева не тревожилась: хоть нагрянет скорая, хоть нет, хоть
выживет мужик, хоть окочурится... Почуваева, Помрежа и прочих присных
держала в трепете неведения, нелишне страха поднагнать, окупается
осторожностью подчиненных, по сути все решало прикрытие. Статисты ее
балагана не дурачки, догадывались о приводных ремнях, что крутились по
воле Фердуевой, лишнего вызнать не стремились - зачем? На то и хозяйка -
но... воспитанные в строгости приключений не искали.
Фердуева жгла молчанием: пусть попреет, ее прикрытие не пощупаешь,
его вроде и нет, будто паутинка на солнце, и не видно, а меж тем вся соль
в людях, отпускающих грехи фирме Фердуевой не за Господи, помилуй, не за
спасибо, хоть большое, хоть пребольшущее, а за бумажки профилями и башнями
разрисованные.
Проглотила язык... Помреж машинально прикрыл вызывающие колени Лильки
Нос краем простыни. Никак не поверить, что это сопливое, мокроглазое
создание с мужиками творит чудеса. Помрежа молчание Фердуевой окончательно
успокоило и в подтверждение его дум хозяйка определила:
- Оклемается... не вызывай... похужает, звони...
Васька трубку отпустил и вовсе весело: хозяйка не ошибается, значит
оклемается, ей виднее, да и трудно не проявить проницательность - мужик в
соку, в загул лезет, что козел в капусту; перебрал! Очухается... конечно,
случается и бабища с косой завернет ненароком, но чаще тревога ложная,
завтра защебечет соловьем.
Помреж сунул лекарства в ладошку девицы, рывком поставил на ноги,
шлепком по заду направил к лестнице. Уверенность Васьки вмиг передалась
девице, нос и глаза просохли, зрак сверкнул ерным огоньком, губы томно
распухли, выворачиваясь наружу, как в замедленной съемке, и вместо
причитаний - привычный полувизг, полусмех:
- Завела мальца излишне, испереживался насчет успеха своего диванного
выступления.
Помреж не слушал, пал коршуном на ложе, накрыл подушкой голову,
постарался ухватить за хвост прежний сон, чтоб не мучаться вновь тяжким
засыпанием. Задохнулся, отшвырнул подушку и прозрел: испоганили ночь - не
заснуть, так их растак! Завыл лифт наверху, одну кабину Васька не
отключал. Леха-Четыре валета спускал гостей игорного салона. На этаже
Помрежа лифт замер. В коридоре ковровая дорожка глушила шаги, но
натренированное ухо Васьки не обманывало: несут причитающееся. Леха возник
в директорской приемной тенью, приблизился к столу секретаря, опустил за
уголок конверт, на цыпочках - старался не растревожить Помрежа - растаял
во тьме.
Снова ожил лифт, утаскивая компанию игроков на первый этаж. Человек!
Чтит мой сон, будто балерина на пуантах вышагивал, с нежностью прокручивал
в голове приход Лехи Помреж. Тишина на всех восемнадцати этажах улеглась
окончательно, ночь заползла во все закоулки и обосновалась всерьез до
утра.
Васька хотел было подняться, пересчитать деньги в конверте, да лень
корежила; с другой стороны - заснет мертвым сном, а черт их знает кого
Лилька приволокла, может, запойный ухажер с пошаливающим сердчишком
проспится резво - сон алкоголика глубок, но краток, нагрянет, неровен час,
в приемную - опочивальню Васьки, и умыкнет конверт. Да и Лилька сама не
хрустальной прозрачности, хотя намекни ей, выцарапает гляделки. Помреж
нехотя поднялся, доковылял, не включая свет, до стола, упокоил конверт на
груди и тут ему показалось, что сквозь толстое стекло, отделяющее приемную
директора от коридора бесформенным пятном белеет чужое лицо...
Мишка Шурф принимал Акулетту на дому, хоть и за полночь, а все еще
вечеряли. Акулетта тарахтела, не переставая, а Мишка Шурф все пытался
совместить графский облик центровой с распущенностью, царапающей даже
Шурфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95