Сыпала Наташка излюбленным пачкуновским. Фердуева потянулась к телефону,
вызвонила Светке, не застала, с досадой швырнула трубку.
- Бабки не отдает! - Фердуева подкрепила неудовольствие
ругательством.
- Тебе? - изумилась Дрыниха, и потрясение ее, глубина его и
неподдельность, свидетельствовали, что не отдавать Фердуевой вовремя не
только глупо, но и опасно для здоровья.
Помусолили о разном. Наташка сетовала на трудности торговой жизни,
все орут, ненавидят, никто в толк не берет, что за так ничего не
обломится, преж, чем урвать пайку сверхнормативную, намнут бока до
синюшности. Объявляешься в "двадцатке" ни свет ни заря, выбираешься
затемно. Никакой личной жизни! Наташка плакалась, и сияющий вид ее, и
пышущие алым щеки опровергали стенания завсекцией.
Фердуева не удосужилась предположить, что посвятила Наташку в
задолженность Приманки неосторожно. Распрощались дружелюбно. Перспективы
на субботу прояснились. Фердуева понимала, что Наташка явилась по наущению
Пачкуна, и лишний раз поразилась напору начмага, его умению промазывать
свои дела, проталкивать, обеспечивать их неизменную успешность.
Филипп-правоохранитель ценил обеды с Фердуевой вне пределов
городского центра, так, чтоб лишний глаз не узрел, лишнее ухо не услышало
любезную пару сотрапезников.
Обычно Филипп готовил их нечастые встречи по давно отработанной
схеме: около трех обед в ресторане Речного вокзала с обилием блюд, в коих
Филипп знал толк; после всего, через дорогу от вокзала - квартира человека
Филиппа, предоставляющего убежище на три-четыре часа для услад начальника.
Обычно Филипп подхватывал Фердуеву в заранее обусловленном месте и
так как добирались чаще на госмашине, помалкивал - береженого и Бог
бережет - хотя проверке водителей уделял первостепенное внимание.
Чаще встречу предлагал Филипп, на этот раз вызвалась Фердуева: после
истории с "Белградом", после налета толкачей от северных, после ряда
неудач тактического свойства, Нина Пантелеевна сочла разумным перетереть
события последних недель с башковитым Филиппом. К тому же начальная
беременность освобождала от опасений в объятиях Филиппа. Коротконогий и
цепкий защитник привлекал Фердуеву особенно уродством и звериной повадкой:
о чувствах смешно говорить, однако неприязни кавалер не вызывал, скорее
уважение за напор и чрезмерное нахальство, кое и придается природой таким
уродцам косорылым да свиноподобным для компенсации недостатка внешних
данных.
Принимали Филиппа по-царски. Расположились за столиком на двоих и
Филипп, смеясь рассказывал о кручинах Дурасникова, об играх хитрющего
Пачкуна, об исполкомовских сплетнях. Попытки Фердуевой исподволь выведать
нужное о других, прикрывающих сторожевое дело, Филипп разоблачал мигом и
сразу пресекал, показывая, что сведения точные, облегчающие конкретные
шаги, высвечивающие темень непростых путей денег стоят, что, впрочем,
Фердуева и без него знала преотлично.
Филипп весело поведал, что умышленные убийства помелели вдвое, не то,
что в средине хмельных семидесятых, тяжкие телесные тоже двинулись к
снижению, а вот корыстные цветут и пахнут, растут, будто и поливают их, и
удобряют, никак не остановишь. Фердуева смекнула, что Филипп успокаивает,
мол, корыстные у нас с тобой так замазаны - не подкопаешься, а дырявить
людей сейчас охотников меньше и меньше, все жить хочут, гулять по буфету.
Фердуева в цифирь не верила, цифры где-то там, в небесах, бесплатно парят,
а живые люди, известные ей лично, пропадают и... с концами или
отыскиваются да в таком состоянии, что хоронить подчас нечего.
Отобедали знатно, от кофия - кофий не уважаю! - Филипп отказался.
- Мы что торопимся? - Фердуева не лишила себя удовольствия сбить
спесь с кавалера.
- Голубка моя, упаси Господь! - проворковал Филипп, и отсвет люстр
полыхнул огнем в остатках его красной шевелюры.
Чудовище да и только! Фердуева накрыла рукой с длинными пальцами
лапищу правоохранителя.
Кто б мог подумать, что такими балуюсь? Филипп с превосходством
глянул на разодетых юнцов-спекулянтов, гуляющих через два стола. Сопляки,
девок поят, кормят, платят девкам, а Филиппу еще причитается наличностью
от такой женщины. Дела.
В квартире подчиненного Филипп привычно ринулся к холодильнику,
перебрал содержимое, ишь, как хочет повышения, в лепешку расшибается,
отметим рвение да не так быстро, как рассчитываешь, малец, надо еще
поводить на лесе, подергать, чтоб знал место, чтоб не вознесся до срока,
когда еще обрастешь такими людьми, как дружки Филиппа.
Стелила Фердуева, припоминая лагерные деньки, сапоги, портянки, белье
убогое: разделась под приглядом Филиппа, не исключая, что для не первой
молодости правоохранителя ее раздевание может трепетнее, чем последующие
кувыркания.
Филипп птенцом надулся в кресле-качалке, будто толковый оперативник
впитывал словесный портрет. Когда Фердуева нырнула под одеяло, Филипп
взгромоздился, не разоблачаясь, на край кровати, в этот миг с треском
подломилась ножка, ложе накренилось, ткнулось углом в пол, из матраца от
удара вознесся к потолку столб пыли.
Не видать тебе повышения, сукин кот, злорадно отметил Филипп и сразу
полегчало - даже думать о чужих повышениях не любил.
Филипп медленно стаскивал пиджак, брюки, развязывал галстук, наконец
вывалил живот, обнажил напоминающие бревна ляжки, не стесняясь, не
испытывая ни малейшего неудобства, будто совершенствами никак не уступал
даме, ожидающей под чужими одеялами. К Фердуевой домой Филипп наведываться
отказывался наотрез: его район, все простреливается, да и ей зачем лишние
разговоры? Поистратив пыл, откинувшись на подушках, сползая вниз - ложе
так и не обрело горизонтальности, несмотря на газету, подоткнутую под
ножку - Филипп поведал, как пасут двоих баб-воровок на складе. Установили
камеру, скажем, на втором этаже здания напротив склада, чтоб засечь, что и
когда выносят, понаблюдать за растащиловкой дэфэцэ. А фокус в том, что муж
старшей кладовщицы, капитан гаишный, оповещен дружками и сообщает жене,
когда и насколько установят камеру, мол, притормози, подруга, на это
время. И я все знаю, а мне что? Честные люди на складе навроде атомного
взрыва средь бела дня, а ты докажи, что тащат? Заковыка! Филипп уткнулся в
плечо женщины, захрюкал, похоже пуская пузыри.
В замке входной двери заворочался ключ - впервые за годы встреч -
Филиппа обдало жаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95