кому понравится, когда чужой вторгается в сугубо личное, скорее интимное.
Апраксин допивал морс, когда из подсобок выпорхнула Люська-пирожница,
чмокнула Фердуеву в щеку, вынула из передника глянцевый пропуск. Апраксин
тактично изучал присыпки на пирожном, загогулины крема, припухлости
выпечки.
Снаружи из машины пээмгэ люди Филиппа наблюдали, как Апраксин
беседует с Фердуевой, наблюдатели знали, что объект копает под Пачкуна,
знали, что Фердуева накоротке с Пачкуном; о чем переговаривались объект с
черноволосой красавицей сквозь остекление витрин из машины не услышишь.
Выстраивалась цепь: Апраксин выспрашивает Фердуеву о Пачкуне, так могли
решить и так решили люди Филиппа. Случайное появление Фердуевой в
кондитерской исключалось. Часом позже Филипп, вырванный из теплой постели
по причине чэпэ местного значения, уладив неприятности, из-за которых
тащить его от Речного вокзала иначе как грехом не назовешь, сообщил
Дурасникову, что объект наглеет и затягивает петлю на дурасниковской
глотке.
Мишка Шурф принял приглашение Пачкуна - прибыть в субботу в
загородную баню с дамой. Шурф отзвонил Акулетте: барственно цедящая слова
проститутка благосклонно внимала уговорам. В субботу, обычно, Акулетта
парилась в олимпийском спорткомплексе, отдавая свое тело на растерзание
массажистов и в ласково снующие руки педикюрш. Возможность подышать
свободным воздухом, побегать по сосновому бору, напомнила Акулетте пору
детства, дачу в Удельной - снимали родители, как раз для дитя - кусты
ежевики близ забора, пиявок в реке Пехорке, пробирающихся туда из
пиявочного питомника огороженного зеленым штакетником. Маленькая Акулетта,
напуганная мамой, всегда боялась, что пиявка незаметно присосется и выпьет
всю кровь до капельки; может тот стародавний испуг и выбелил Акулетту на
всю жизнь бледностью потомственной аристократки.
Мишка возрадовался, что долго уговаривать Акулетту не пришлось.
Звонил с Арбата, выскочив из "Риони", где мясники обедали; Володька Ремиз
брезгливо взирал, как убого потчуют обычный люд; ни трав, ни достойных
закусок, а сациви сплошь крахмал. Шашлык Шурфа и Ремиза отличался от
шашлыков за соседними столами, как ущербный месяц от полной луны. Ремиз
жил за Ботаническим садом, знал многих северян. Ключевые люди из "Космоса"
отоваривались у Володьки, причем, сам мясник завозил королевские шматки
вырезки по дороге; понятно, что в "Космосе" Ремиза обласкивали жарче, чем
любого шейха в пустынных песках затерянных эмиратов. Пропуск на конкурс
красоты, причислявший Ремиза, как и Фердуеву, к особам, передвигающимися
на машинах с серией СМД на красном номере, у Володьки уже имелся, как и
два других для друзей, счастливчиков Володька еще не определил, несколько
раз оглядывал Шурфа, будто видел впервые, решая, оделить Мишку двумя
пропусками или повременить.
Шурф неожиданно проявил интерес сам:
- Вов, у тебя хорошие концы в "Космосе"...
Ремиз подивился проницательности Шурфа, будто подслушал мысли, именно
теперь Ремиз, как раз усомнился, одарить ли Мишку или поощрить других.
Отношения с Мишкой складывались непросто: Шурф не посвящал Ремиза в
многообразные и тайные свои дела, вел себя дружески, но незаметно давая
понять, что между ним и Ремизом пропасть, переступить которую Вовке не под
силу; Ремиза корежило еще и от отчетливого понимания, что пропасть
действительно существует и вовсе не выдумка глумливого подкольщика Мишки.
Можно б выделить пропуска Пачкуну, пусть выгуляет Наташку, выведет в люди,
а то девка, кроме выручки и побелки потолка в снятой доном Агильяром хате,
ничегошеньки не видит; но Мишка тут же прознает, как же так, Ремиз
предпочел начальника другу по разрубочной? И тогда пиши - пропало, съест
Шурф с потрохами, как только он один умеет, изведет подколками и смешками
- накалять отношения не хотелось.
Шурф и впрямь, будто читал чужие мысли, пригнул Вовку к себе, шепнул
на ухо:
- Вов, тебе небось, обломился пропуск на конкурс красавиц, ты ж
главный в "Космосе", оберкосмонавт.
- Обломился, - сознался Ремиз.
Мишка темпа не терял.
- А мне, Вов, не обломился случаем?
Ремиз вспотел: Мишка пройдоха, никогда не знаешь в курсе он или берет
на понт, два лишних пропуска жгли, финтить с Мишкой опасно, Шурф при
показной доброте парень мстительный, подставит, когда ты и думать
забудешь, а бухнешься в ножки помощи просить, усмехнется, мол, выпутывайся
сам, паря, раз ты такой умник.
- Вов, заснул что-ли? - напирал Шурф, - мне, говорю, с дамой, не
обломились пропуска?
Ремиз треснул, упираться бессмысленно, Шурф все одно дожмет, а если
утаить и потом вылезет наружу - лишняя морока, отдувайся, дрожи и
прикидывай, когда Мишка засадит тебя в ж... или простит, или что еще
взбредет ему в башку...
- Обломились! - Ремиз тоже хотел продать товар, то бишь одолжение,
подороже, извлек глянцевые пропуска. - Я о тебе, Миш, завсегда забочусь, а
ты обо мне, ек!
Мишка выхватил пропуска, повертел перед носом.
- Разобиделся, дурачок! Я за тебя горой. Пачкуну талдычу по сто раз
на дню: Ремиз наш мужик, не продаст, хоть на части режь и про скромность
твою ему заправляю себе в ущерб, мол, я - ясное дело только налево и живу,
а Вовка двух-трех левых клиентов кормит и больше ни-ни.
Ремиз макнул кусок мяса в соус.
- Так он и поверил.
- Его хлопоты, верит не верит, а со мной считается. Факт. - Шурф
упрятал приглашения, потер ладони. - А, Вов! На девок попялимся, все
разнообразие. Отобедаем, ставлю стол. - На чело Мишки легла тенью
озабоченности. - Вов, за пропуска отстегивал? Свои люди... я ж не
халявщик, давай покрою неустойку. Ну-у... Не хочешь? Твое дело, а стол я
ставлю, тут моя привилегия. - Шурф скатал листики кинзы в комок, разжевал,
запил густым томатным соком, ткнул вилкой в заливные потрошки, таких в
шашлычной миллион лет не видывали, но для почетных гостей...
Ремиз досадовал, что выдал приглашения обыденно, не набив цену, а
ведь билеты по двадцатнику пойдут, а хорошие места по четвертному, еще
поди достань, вроде по организациям билеты раскидают, а когда Ремиз для
смеха поинтересовался, по каким организациям, устроители только усмешками
расцвели, ушляки.
После обеда вернулись в "двадцатку", в магазине давали сосиски,
только что завезли: бледнорозовые гирлянды громоздились на мраморной
плите. Касса трещала без умолку, мрачные мужики понуро выстроились за
пивом в противоположном от сосисочного прилавка углу, в конце торгового
зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95