Затем мы попытаемся свести к минимуму срок Дика. Он был моим сообщником, сотрудником, но именно я так мастерски - и главное, успешно - разработал схему подхода к "Макгро-Хилл" и "Лайф". С самого начала не возникало сомнений в том, что вся тяжесть наказания падет именно на мою шею, однако меня это мало беспокоило. Я никогда не думал, что участвую в преступлении: для меня вся эта затея оставалась всего лишь мистификацией. Деньги являлись скорее возмещением убытков, идея почтового мошенничества и впечатляющей кражи вообще не приходила в голову, и потому моральных проблем не возникало - но чувство вины осталось. До сердечной боли меня изматывала мысль, что я втянул Эдит в аферу, которой она даже не понимала. Это была самая глубокая моя вина, я страдал и готов был взять на себя все обвинения.
В тот же вечер газеты разразились историей о моей поездке на Сен-Круа с Анной Бакстер, которую пресса немедленно окрестила "ныряльщицей Анни", в той же легкомысленной манере, с какой репортеры назвали Нину "датской булочкой". Статью читали все, кроме Эдит. Мы сидели в офисе Мори, и моя жена выхватила газету, как только увидела выражение на моем лице. Я заметил фотографию Анны. Эдит пробежала через холл к офису Хэрольда Вейнбергера, я последовал за ней. Она загнанной кошкой набросилась на меня.
- Тебе мало было Нины! - закричала она. - Снова выставил меня дурой. Меня тошнит от тебя. Я ведь сохраню все эти газеты! Расскажу твоим сыновьям, когда она вырастут, каким человеком был их отец и почему я его бросила.
- Это ничего не значит, - произнес я, но слова прозвучали так же глупо, как и у миллиона мужчин до меня.
- Для тебя, - выпалила Эдит. - Потому что ты никогда не знал, как сильно я тебя любила. Пока я тебя ждала, беспокоилась о тебе, ты делал все, что хотел. Но если была одна, почему бы не появиться и другой...
Слезы и крики смешались в одно целое. На нее свалилась непосильная катастрофа, боль, которой требовался выход, жертва. Она смахнула со стола Хэрольда пачку чистой бумаги и всякую мелочь, схватила фарфоровую подставку для карандашей и швырнула об стену. Когда та разлетелась на кусочки, а я попытался остановить Эдит, она повернулась и ловким ударом кулака заехала мне в шею пониже уха, прямо в нерв, - и я свалился, как оглушенный бык, на пол офиса.
Если я надеялся, что Эдит упадет на колени и будет просить прощения, то мог ждать до конца света. Когда через минуту я, с трудом поднявшись, свалился в кресло Вейнбергера, жена уже ушла. Опустив голову на дрожащие руки, я стал ждать, когда пройдет боль.
Той ночью, блуждая по улицам города, я чувствовал себя таким одиноким и несчастным, как никогда в жизни.
* * *
К концу недели мы с Бобом Морвилло и Ленни Ньюменом выработали стратегию. Я должен был им все рассказать и признать себя виновным до того, как это сделают федеральный суд и суд штата. Правительство не может ничего обещать, все будет целиком и полностью зависеть от судьи. Морвилло не дает никаких рекомендаций. Если мне дадут два года или даже больше в федеральном суде, Дик получит максимум один год от суда штата. Если мне присудят меньше двух лет, то Дику - не больше шести месяцев. Эдит, которая, как понимали оба обвинителя, была только курьером и верной женой, получит неприкосновенность. Морвилло и Джек Тиг вызвались лететь в Швейцарию, чтобы просить швейцарского обвинителя, окружного прокурора Цюриха Петера Велеффа, о ее помиловании. Нужно было соединить оба дела - и швейцарское, и американское - в одно. Насколько я понимал, именно в этом заключалось решение и sine qua non сделки. Эдит должна быть оправдана.
Морвилло с Тигом вылетели из аэропорта Кеннеди в четверг утром, долетев авиалиниями "Сабена" до Брюсселя и там встретившись с американским почтовым инспектором. Оттуда они отправились в Цюрих. В пятницу утром наши обвинители встретились с Велеффом и лейтенантом Вилли Ульрихом из полиции Цюриха.
Той же ночью Боб Морвилло позвонил Мори из Швейцарии:
- Я потратил уйму времени, но теперь все в порядке.
Он объяснил, что поначалу Велеффа ужаснула сама идея обмена признания на смягчение приговора, как, впрочем, и такая американская практика, как пятая поправка, которая давала человеку право не свидетельствовать против самого себя и не делать заявлений, по которым его можно в чем-то обвинить.
- Однако он признал, что наши доводы сильны и, по сути своей, обоснованны, - сказал Морвилло, - и у него нет возражений - но нет и сил закрыть глаза на то, что преступление все же было совершено.
Он не сможет снять с Эдит обвинения, если она просто получит неприкосновенность со стороны прокурора в Америке.
Обеспокоенный этим заявлением, Морвилло вынудил Велеффа взять его с собой на встречу с главным прокурором кантона Цюрих, доктором Луги.
- И потом я выдвинул идею, - продолжил Морвилло, - что Эдит должна пройти в деле как соучастник сговора. Если мы объединим все швейцарские расследования в одно дело, касающееся преступного сговора, до федерального суда, то такой ход может решить проблему. Лути понял мою мысль и подумал, что идея хороша. Он согласился, что если мы возложим всю ответственность на одного из Ирвингов, то швейцарцы не будут продолжать выдвигать обвинения. Также он согласился остановить процесс экстрадиции.
Но Велефф, обвинитель, был не в восторге от таких изменений и на следующее утро провел вторую встречу.
- Мы повторили предложение, - объяснил Морвилло, - и Велефф согласился-таки на сделку.
Наше облегчение и благодарность оказались недолговечными. Обещание свободы для Эдит просуществовало меньше недели, за которую мы успели сознаться во всем. Боб Морвилло и Джек Тиг сделали все, что было в их силах, и их действия были не только выгодными для них самих, но еще и гуманными по отношению к нам. Однако в понедельник утром газеты запестрели заголовками: "ШВЕЙЦАРСКОЕ ОБВИНЕНИЕ ЗАКЛЮЧИЛО СДЕЛКУ О ЖЕНЕ ИРВИНГА". Журналист из "Нью-Йорк дейли ньюс" заявлял, что "власти Швейцарии и США заключили соглашение о снятии обвинений с жены Клиффорда Ирвинга, вынудив писателя сотрудничать со следствием", и что "кое-кто отправится в тюрьму". Остальные нью-йоркские газеты трубили о предполагаемой сделке с той же уверенностью, полностью наплевав на последствия.
Никто не знал или не признавался, каким образом история просочилась в прессу. Но ущерб от этой шумихи оказался колоссальным. Решив, что достоинство ценнее, чем справедливость или твердо данное обещание, швейцарские власти отказали Роберту Морвилло.
- Да они просто предатели, - жаловался он Мори. - Утверждают, будто никаких сделок не заключали.
Позднее судебные органы кантона Цюрих заявили, что вся история была недоразумением.
- Да не было там никакого недоразумения, - кипятился Морвилло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
В тот же вечер газеты разразились историей о моей поездке на Сен-Круа с Анной Бакстер, которую пресса немедленно окрестила "ныряльщицей Анни", в той же легкомысленной манере, с какой репортеры назвали Нину "датской булочкой". Статью читали все, кроме Эдит. Мы сидели в офисе Мори, и моя жена выхватила газету, как только увидела выражение на моем лице. Я заметил фотографию Анны. Эдит пробежала через холл к офису Хэрольда Вейнбергера, я последовал за ней. Она загнанной кошкой набросилась на меня.
- Тебе мало было Нины! - закричала она. - Снова выставил меня дурой. Меня тошнит от тебя. Я ведь сохраню все эти газеты! Расскажу твоим сыновьям, когда она вырастут, каким человеком был их отец и почему я его бросила.
- Это ничего не значит, - произнес я, но слова прозвучали так же глупо, как и у миллиона мужчин до меня.
- Для тебя, - выпалила Эдит. - Потому что ты никогда не знал, как сильно я тебя любила. Пока я тебя ждала, беспокоилась о тебе, ты делал все, что хотел. Но если была одна, почему бы не появиться и другой...
Слезы и крики смешались в одно целое. На нее свалилась непосильная катастрофа, боль, которой требовался выход, жертва. Она смахнула со стола Хэрольда пачку чистой бумаги и всякую мелочь, схватила фарфоровую подставку для карандашей и швырнула об стену. Когда та разлетелась на кусочки, а я попытался остановить Эдит, она повернулась и ловким ударом кулака заехала мне в шею пониже уха, прямо в нерв, - и я свалился, как оглушенный бык, на пол офиса.
Если я надеялся, что Эдит упадет на колени и будет просить прощения, то мог ждать до конца света. Когда через минуту я, с трудом поднявшись, свалился в кресло Вейнбергера, жена уже ушла. Опустив голову на дрожащие руки, я стал ждать, когда пройдет боль.
Той ночью, блуждая по улицам города, я чувствовал себя таким одиноким и несчастным, как никогда в жизни.
* * *
К концу недели мы с Бобом Морвилло и Ленни Ньюменом выработали стратегию. Я должен был им все рассказать и признать себя виновным до того, как это сделают федеральный суд и суд штата. Правительство не может ничего обещать, все будет целиком и полностью зависеть от судьи. Морвилло не дает никаких рекомендаций. Если мне дадут два года или даже больше в федеральном суде, Дик получит максимум один год от суда штата. Если мне присудят меньше двух лет, то Дику - не больше шести месяцев. Эдит, которая, как понимали оба обвинителя, была только курьером и верной женой, получит неприкосновенность. Морвилло и Джек Тиг вызвались лететь в Швейцарию, чтобы просить швейцарского обвинителя, окружного прокурора Цюриха Петера Велеффа, о ее помиловании. Нужно было соединить оба дела - и швейцарское, и американское - в одно. Насколько я понимал, именно в этом заключалось решение и sine qua non сделки. Эдит должна быть оправдана.
Морвилло с Тигом вылетели из аэропорта Кеннеди в четверг утром, долетев авиалиниями "Сабена" до Брюсселя и там встретившись с американским почтовым инспектором. Оттуда они отправились в Цюрих. В пятницу утром наши обвинители встретились с Велеффом и лейтенантом Вилли Ульрихом из полиции Цюриха.
Той же ночью Боб Морвилло позвонил Мори из Швейцарии:
- Я потратил уйму времени, но теперь все в порядке.
Он объяснил, что поначалу Велеффа ужаснула сама идея обмена признания на смягчение приговора, как, впрочем, и такая американская практика, как пятая поправка, которая давала человеку право не свидетельствовать против самого себя и не делать заявлений, по которым его можно в чем-то обвинить.
- Однако он признал, что наши доводы сильны и, по сути своей, обоснованны, - сказал Морвилло, - и у него нет возражений - но нет и сил закрыть глаза на то, что преступление все же было совершено.
Он не сможет снять с Эдит обвинения, если она просто получит неприкосновенность со стороны прокурора в Америке.
Обеспокоенный этим заявлением, Морвилло вынудил Велеффа взять его с собой на встречу с главным прокурором кантона Цюрих, доктором Луги.
- И потом я выдвинул идею, - продолжил Морвилло, - что Эдит должна пройти в деле как соучастник сговора. Если мы объединим все швейцарские расследования в одно дело, касающееся преступного сговора, до федерального суда, то такой ход может решить проблему. Лути понял мою мысль и подумал, что идея хороша. Он согласился, что если мы возложим всю ответственность на одного из Ирвингов, то швейцарцы не будут продолжать выдвигать обвинения. Также он согласился остановить процесс экстрадиции.
Но Велефф, обвинитель, был не в восторге от таких изменений и на следующее утро провел вторую встречу.
- Мы повторили предложение, - объяснил Морвилло, - и Велефф согласился-таки на сделку.
Наше облегчение и благодарность оказались недолговечными. Обещание свободы для Эдит просуществовало меньше недели, за которую мы успели сознаться во всем. Боб Морвилло и Джек Тиг сделали все, что было в их силах, и их действия были не только выгодными для них самих, но еще и гуманными по отношению к нам. Однако в понедельник утром газеты запестрели заголовками: "ШВЕЙЦАРСКОЕ ОБВИНЕНИЕ ЗАКЛЮЧИЛО СДЕЛКУ О ЖЕНЕ ИРВИНГА". Журналист из "Нью-Йорк дейли ньюс" заявлял, что "власти Швейцарии и США заключили соглашение о снятии обвинений с жены Клиффорда Ирвинга, вынудив писателя сотрудничать со следствием", и что "кое-кто отправится в тюрьму". Остальные нью-йоркские газеты трубили о предполагаемой сделке с той же уверенностью, полностью наплевав на последствия.
Никто не знал или не признавался, каким образом история просочилась в прессу. Но ущерб от этой шумихи оказался колоссальным. Решив, что достоинство ценнее, чем справедливость или твердо данное обещание, швейцарские власти отказали Роберту Морвилло.
- Да они просто предатели, - жаловался он Мори. - Утверждают, будто никаких сделок не заключали.
Позднее судебные органы кантона Цюрих заявили, что вся история была недоразумением.
- Да не было там никакого недоразумения, - кипятился Морвилло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117