А вместо нее Хемингуэй принялся нападать на меня. Когда на меня давят, я просто исчезаю. Обычно физически, но иногда умственно и эмоционально. Так что я забрался в свою раковину, и чем дальше, тем больше Эрнест пытался залезть ко мне в душу, пробить отверстие в моей защите. В нем все еще было много от того старого шарма, Хемингуэй был не так неприятен, чтобы просто взять и уйти, покинуть его дом, - каждый раз, когда он чувствовал, что мне действительно не по себе, то хлопал меня по плечу и говорил: "О боже, как я рад видеть тебя, Ховард", или "Джордж". Звал меня и так и так. Люди там, наверное, думали, что мое имя - Джордж Ховард.
КЛИФФОРД: За все эти годы он так никому ничего не рассказал.
ХОВАРД: Не то чтобы я не знал об этом. Он сдержал обещание. Я уверен в этом. Думаю, его просто забавляло то, что он единственный знает обо мне.
КЛИФФОРД: А рыбалка?
ХОВАРД: Никакой рыбалки. Эрнест был не в том состоянии. Очень переживал, не заберет ли правительство его поместье. Даже не хотел выходить из дома. К тому же беспокоился о своем здоровье. Помню, приходил доктор, измерял Хемингуэю кровяное давление прямо за столом. Но что-то от старого Эрнеста еще осталось в этом человеке. Мы вместе поехали в Гавану. Машина сломалась на полдороге. Эрнест проклинал все и вся, начал бормотать, уже заготовил речь о проклятой технике и решил выйти на улицу открыть капот. Но я по звуку заглохнувшего мотора мог сказать, что просто кончился бензин, сообщил ему об этом, действительно, так и оказалось. Вот тогда-то из-за всех этих старческих капризов и выглянул настоящий Эрнест. Рядом была припаркована машина, на расстоянии дома или нескольких домов. В общем, Хемингуэй взял длинный резиновый шланг из кузова. "Очень важная вещь, Ховард, - как сейчас помню этот момент. - Никогда не путешествуй без нее". Счетчик топлива в его машине был сломан. Так что Эрнест перелил галлон или около того из другой машины, высосал ртом, ну, ты знаешь, как это делается. Я серьезно занервничал. В смысле, если обладатель увидел бы нас, то бог знает, вполне мог выстрелить. Возможно, это была военная машина. Тем не менее мы добрались до города вполне нормально и там заехали на бензозаправку.
КЛИФФОРД: Сколько, ты говоришь, длилось это путешествие - три дня?
ХОВАРД: Очень плохой визит. Ошибка. Он придал хорошим воспоминаниям об Эрнесте осадок этого неудачного путешествия. Я до сих пор ужасно сожалею, что не знал его молодым, что мы не дружили тогда. Если бы я видел его в те годы, скажем с сорок шестого по шестидесятый год, это бы полностью изменило всю мою жизнь. Но вмешались обстоятельства, а путь, которым стоит следовать, виден не всегда; мы потеряли контакт. Я упустил время, так и не увидел его снова. Был очень, очень огорчен, когда услышал о смерти Хемингуэя. Не то чтобы я возражал против самоубийства. Я считаю, что каждый человек вправе положить конец своей жизни, когда она становится невыносимой. Но когда этому предшествует болезнь, периоды безумия, падение прекрасного, гениального человека, превращение его в увечную скорлупку... Это действительно вышибает мозги.
* * *
Однажды июльским утром около одиннадцати тридцати Дик произнес:
- Хорошо, Ховард, а теперь скажи мне...
И тут в дверь постучали. Такое уже случалось четыре или пять раз, и всегда наша реакция была одинаковой: миг каменного молчания, а потом взрыв активности.
- Дерьмо! - возопил мой друг и выпрыгнул из кресла.
- Минуту! - крикнул я. - Un momento, por favor. - Затем отключил микрофоны, набросил покрывало на магнитофон, открыл верхний ящик картотечного шкафа, засунул туда рукопись Дитриха и завалил ее страницами с записями наших бесед.
Дик метался по комнате, переворачивая голубые папки так, чтобы не были видны названия на корешках, закрывая книги, открытые на страницах с обличительно подчеркнутым текстом, и пытаясь убрать все улики, способные вывести нас на чистую воду.
- Хорошо, - сказал он, разгибаясь, покраснев от натуги. - Все чисто.
Я на цыпочках, босыми ногами по красным половицам, подошел к двери, открыл ее - и увидел Нину. Она была в выцветших светло-голубых брюках, мужской рубашке, завязанной узлом на поясе, и белых парусиновых туфлях.
- Привет, дорогой, - сказала баронесса, лучезарно мне улыбаясь. Нина выглядела слегка бледной из-за длинных пасмурных месяцев в Лондоне, но как всегда прекрасной и желанной.
Я приложил палец к губам и мотнул головой в сторону Дика, складывающего какие-то книги обратно на полку. Она знала, что я работаю вместе с ним над нашей мистификацией; но он не знал о ее осведомленности.
Нина села на краешек кровати, и мы втроем недолго поговорили. В конце концов я сказал Дику:
- Послушай, у нас тут есть одно личное дело. Надо его обсудить. Так что давай проваливай и возвращайся после обеда.
- Ага, - хмыкнул мой друг с озорным блеском в глазах. - Личное дело.
- Послушай, - сказал я Нине позднее. - Это не то место и не то время. Давай не испытывать удачу. Не хочу, чтобы Эдит о нас узнала, иначе это разрушит все - тебя, меня, ее. Твой бракоразводный процесс с Фредериком вылетит в трубу. Он выставит тебя виновной стороной.
- Хорошо, - ответила Нина.
- Осенью я полечу в Штаты. Там и встретимся.
Часть третья
Нельзя обмануть честного человека.
У.-К. Филдз
Глава 10
Дом номер один у полосы прилива
Где-то в конце августа, ближе к вечеру, когда я уже собирался на Салинас искупаться с детьми и поплавать вместе с Недски в новом каноэ по мелководью, из Нью-Йорка позвонила Беверли Лу. Каждый раз, когда она звонила, каждый раз, когда телефонный оператор говорил: "Сеньор Ирвинг? Звонок из Соединенных Штатов. Пожалуйста, не кладите трубку", я переживал мгновение ужаса, чувство, что вот оно. Мы с Диком проигрывали эту ситуацию тысячу раз, наш смех как бы противоречил воображаемой искусственности. "Послушай, Клифф, нам тут звонил Честер Дэвис... Ховард Хьюз написал Хэрольду Макгро, и он заявляет... Компания "Хьюз тул" утверждает..."
Но все эти месяцы каждый раз, когда Беверли звонила, а у меня снова и снова сосало под ложечкой от страха, она с легкостью развеивала мои опасения, спрашивая, как идут дела, и частенько сворачивая на корпоративную мечту "Макгро-Хилл", что книга станет не просто авторизованной биографией, но полноценной автобиографией. Я клал телефонную трубку на рычаг, жар вновь обновленной самоуверенности заменял страх, а заглавная песня проекта "Октавио" триумфальными фанфарами звучала в моей голове: "Пока все в порядке..."
В общем, к концу августа я устал, вымотался, но был полон уверенности и горделивой надменности. Мы работали не покладая рук, и кассеты с интервью были почти готовы. Если говорить о Ховарде, то этот человек исполнял все роли в современной опере, а его голос из самого обыкновенного превратился в изысканный - этот парень не позволял себе фальшивить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
КЛИФФОРД: За все эти годы он так никому ничего не рассказал.
ХОВАРД: Не то чтобы я не знал об этом. Он сдержал обещание. Я уверен в этом. Думаю, его просто забавляло то, что он единственный знает обо мне.
КЛИФФОРД: А рыбалка?
ХОВАРД: Никакой рыбалки. Эрнест был не в том состоянии. Очень переживал, не заберет ли правительство его поместье. Даже не хотел выходить из дома. К тому же беспокоился о своем здоровье. Помню, приходил доктор, измерял Хемингуэю кровяное давление прямо за столом. Но что-то от старого Эрнеста еще осталось в этом человеке. Мы вместе поехали в Гавану. Машина сломалась на полдороге. Эрнест проклинал все и вся, начал бормотать, уже заготовил речь о проклятой технике и решил выйти на улицу открыть капот. Но я по звуку заглохнувшего мотора мог сказать, что просто кончился бензин, сообщил ему об этом, действительно, так и оказалось. Вот тогда-то из-за всех этих старческих капризов и выглянул настоящий Эрнест. Рядом была припаркована машина, на расстоянии дома или нескольких домов. В общем, Хемингуэй взял длинный резиновый шланг из кузова. "Очень важная вещь, Ховард, - как сейчас помню этот момент. - Никогда не путешествуй без нее". Счетчик топлива в его машине был сломан. Так что Эрнест перелил галлон или около того из другой машины, высосал ртом, ну, ты знаешь, как это делается. Я серьезно занервничал. В смысле, если обладатель увидел бы нас, то бог знает, вполне мог выстрелить. Возможно, это была военная машина. Тем не менее мы добрались до города вполне нормально и там заехали на бензозаправку.
КЛИФФОРД: Сколько, ты говоришь, длилось это путешествие - три дня?
ХОВАРД: Очень плохой визит. Ошибка. Он придал хорошим воспоминаниям об Эрнесте осадок этого неудачного путешествия. Я до сих пор ужасно сожалею, что не знал его молодым, что мы не дружили тогда. Если бы я видел его в те годы, скажем с сорок шестого по шестидесятый год, это бы полностью изменило всю мою жизнь. Но вмешались обстоятельства, а путь, которым стоит следовать, виден не всегда; мы потеряли контакт. Я упустил время, так и не увидел его снова. Был очень, очень огорчен, когда услышал о смерти Хемингуэя. Не то чтобы я возражал против самоубийства. Я считаю, что каждый человек вправе положить конец своей жизни, когда она становится невыносимой. Но когда этому предшествует болезнь, периоды безумия, падение прекрасного, гениального человека, превращение его в увечную скорлупку... Это действительно вышибает мозги.
* * *
Однажды июльским утром около одиннадцати тридцати Дик произнес:
- Хорошо, Ховард, а теперь скажи мне...
И тут в дверь постучали. Такое уже случалось четыре или пять раз, и всегда наша реакция была одинаковой: миг каменного молчания, а потом взрыв активности.
- Дерьмо! - возопил мой друг и выпрыгнул из кресла.
- Минуту! - крикнул я. - Un momento, por favor. - Затем отключил микрофоны, набросил покрывало на магнитофон, открыл верхний ящик картотечного шкафа, засунул туда рукопись Дитриха и завалил ее страницами с записями наших бесед.
Дик метался по комнате, переворачивая голубые папки так, чтобы не были видны названия на корешках, закрывая книги, открытые на страницах с обличительно подчеркнутым текстом, и пытаясь убрать все улики, способные вывести нас на чистую воду.
- Хорошо, - сказал он, разгибаясь, покраснев от натуги. - Все чисто.
Я на цыпочках, босыми ногами по красным половицам, подошел к двери, открыл ее - и увидел Нину. Она была в выцветших светло-голубых брюках, мужской рубашке, завязанной узлом на поясе, и белых парусиновых туфлях.
- Привет, дорогой, - сказала баронесса, лучезарно мне улыбаясь. Нина выглядела слегка бледной из-за длинных пасмурных месяцев в Лондоне, но как всегда прекрасной и желанной.
Я приложил палец к губам и мотнул головой в сторону Дика, складывающего какие-то книги обратно на полку. Она знала, что я работаю вместе с ним над нашей мистификацией; но он не знал о ее осведомленности.
Нина села на краешек кровати, и мы втроем недолго поговорили. В конце концов я сказал Дику:
- Послушай, у нас тут есть одно личное дело. Надо его обсудить. Так что давай проваливай и возвращайся после обеда.
- Ага, - хмыкнул мой друг с озорным блеском в глазах. - Личное дело.
- Послушай, - сказал я Нине позднее. - Это не то место и не то время. Давай не испытывать удачу. Не хочу, чтобы Эдит о нас узнала, иначе это разрушит все - тебя, меня, ее. Твой бракоразводный процесс с Фредериком вылетит в трубу. Он выставит тебя виновной стороной.
- Хорошо, - ответила Нина.
- Осенью я полечу в Штаты. Там и встретимся.
Часть третья
Нельзя обмануть честного человека.
У.-К. Филдз
Глава 10
Дом номер один у полосы прилива
Где-то в конце августа, ближе к вечеру, когда я уже собирался на Салинас искупаться с детьми и поплавать вместе с Недски в новом каноэ по мелководью, из Нью-Йорка позвонила Беверли Лу. Каждый раз, когда она звонила, каждый раз, когда телефонный оператор говорил: "Сеньор Ирвинг? Звонок из Соединенных Штатов. Пожалуйста, не кладите трубку", я переживал мгновение ужаса, чувство, что вот оно. Мы с Диком проигрывали эту ситуацию тысячу раз, наш смех как бы противоречил воображаемой искусственности. "Послушай, Клифф, нам тут звонил Честер Дэвис... Ховард Хьюз написал Хэрольду Макгро, и он заявляет... Компания "Хьюз тул" утверждает..."
Но все эти месяцы каждый раз, когда Беверли звонила, а у меня снова и снова сосало под ложечкой от страха, она с легкостью развеивала мои опасения, спрашивая, как идут дела, и частенько сворачивая на корпоративную мечту "Макгро-Хилл", что книга станет не просто авторизованной биографией, но полноценной автобиографией. Я клал телефонную трубку на рычаг, жар вновь обновленной самоуверенности заменял страх, а заглавная песня проекта "Октавио" триумфальными фанфарами звучала в моей голове: "Пока все в порядке..."
В общем, к концу августа я устал, вымотался, но был полон уверенности и горделивой надменности. Мы работали не покладая рук, и кассеты с интервью были почти готовы. Если говорить о Ховарде, то этот человек исполнял все роли в современной опере, а его голос из самого обыкновенного превратился в изысканный - этот парень не позволял себе фальшивить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117