– Что это у вас брюки влажные? – спросила учительница.
– Малость постирались, Валентина Сергеевна, – толково, как и подобает хорошему сыну, прилежному ученику, разъяснил Никита.
– Какие молодцы! – радостно просияла Валентина Сергеевна. – Только надо говорить не малость, а немножко, слегка…
«Да, да…» – опять закивала Петькина мать, с горечью думая о том, что рубаху и брюки ей придется сегодня стирать.
– Устали? – спросила учительница.
– Да так, Валентина Сергеевна… – неопределенно разъяснил Никита.
– Это ж привычно нам, – сказал Петька.
– Вы очень не переутомляйте их, – попросила Валентина Сергеевна, снова обращаясь к Петькиной матери. – Это хорошо, что они работают. Но и отдыхать им нужно. Пускай сил набираются.
– Это конечно… – сказала Петькина мать.
– Отпускайте их ко мне, в Курдюковку, я хочу собрать ребят, – мы что-нибудь придумаем на лето. Хорошо?
– Да чего ж, отпущу… – пообещала Петькина мать, думая о том, что Петька сроду еще не спрашивал разрешения на такие дела, как поход в Курдюковку.
Валентина Сергеевна ушла очень довольная учениками, а ученики, едва проводив ее до ворот, яростно накинулись на приготовленную для них простоквашу.
Петька на секунду прервал трапезу лишь для того, чтобы спросить у матери, много ли она надоила, когда та возвратилась с подойником в избу.
– Да уж давненько не даивала так… На седни сыта, хватит. Кринок пять, чай. И где же это вы пасли ее?
– Да тут, везде, – просто разъяснил Петька.
– Чудная она у вас – эта Валентина Сергеевна, – сказала Петькина мать. – Ласковая…
– Ну… – подтвердил Петька. Мол: как же это – чтобы у нас, да не ласковая…
Валентина Сергеевна всего полгода назад приехала из города и, с первого дня все время организовывая что-нибудь, многого еще не понимала в деревне. Весной у нее ничего не стоило отпроситься с урока, сказав, например, что свинья Машка поросится дома. А какая помощь Машке от Петькиного или, скажем, Никитиного участия? Да и кто же матку откармливает? Это если в колхозе, а дома – борова надо, чтоб пожирней…
Никита жевал свой хлеб молча. А потом вдруг перестал жевать и неожиданно и медленно, как всегда, сказал:
– Есть мысль… Я знаю, где камень.
Колька – покоритель сердец
Петька поперхнулся простоквашей.
– Чт… Что?..
Но договорить не успел.
– Тсс, – предупредил Никита и, быстро отломив от буханки хлеба граммов пятьдесят мякиша, пхнул его в рот. Петька автоматически проделал то же самое.
Над подоконником выросла хитрая физиономия Мишки.
– Здравия желаю!
– М-м, – не очень радостно поприветствовал его Петька.
Мишка заглянул в комнату. Мать ушла к этому времени цедить молоко на кухню. Мишка прыгнул через подоконник, подошел к столу, ткнулся носом в пустой чугунок из-под простокваши.
– Тю-тю! – сказал Никита, запрокидывая голову, чтобы дотянуть из кружки последний глоток освежающей сыворотки.
– Идете? – спросил Мишка.
Петька незаметно поглядел на Никиту.
Никита, чуть помедлив, кивнул.
– Посмотрим, что там у вас… – равнодушно сказал Петька. Решать он обыкновенно привык сам, но в тех случаях, когда надо было много думать, ничего не поделаешь – решал Голова, то есть Шар, то есть Никита.
Мишка ухмыльнулся.
– Светка говорит – нехорошо! Ля-ля-ля! Владька – не твое дело! Светка – маме скажу, как не стыдно! Ха? Владька – это ж по согласию!
– Граф Монте-Кристо будут, – коротко перебил Никита.
Петька потом всю дорогу пытался спросить у него, что он такое брякнул про камень. Но, во-первых, мешался под ногами пронырливый Мишка, а во-вторых, Никита усердно не замечал Петькиных стараний.
Никита сказал:
– Ладно, делать нам все равно нечего…
Но, кажется, им обоим хотелось поглядеть, как это Колька тетки Татьянин будет целовать Кравченко. А если точнее – не как будет целовать Колька, а как эта Егорова, Светка самая, «ля-ля-ля» и прочее. Не то чтобы даже «ля-ля-ля», а так это – бывает иногда интересно взглянуть. Ну просто, мало ли девчонок: и рагозинские, и курдюковские. А у этой только и душа-то невесть в чем держится. Кажется, дай ей ведро – она переломится. Голодали, видно, в эвакуации. Из блокады, ясно. Оно и жалко. Другую бы вытянул крапивой под коленками – вот и знакомы. А эту нельзя…
Только у самого хутора Никита шепнул:
– Потом.
Петька хмыкнул: дурак он что ли – начинать разговор при. Мишке.
Владька не поздоровался с ними. Но примиряться никто и не собирался. Мишка ж был секундантом, а это совсем иное дело, чем быть противником, так что Мишка оставался как бы нейтральным.
– Тихо, – сказал Мишка. – Светки нет?
– Светку мать зазвала ужинать, – сообщил Владька.
Петька подумал: жаль, что зазвала. Но так это – мимоходом подумал. Даже сам не заметил, когда.
Мишка впереди, остальные за ним пробрались огородами к амбару.
На сеновале пахло прелью.
– Быстро, чтоб никто не выглядывал, – скомандовал Мишка.
Петька и Никита облюбовали себе место рядышком, ближе к лестнице, которая вела на сеновал. Глубоко зарылись в пыреистое сено и долго чихали все четверо, пока наконец успокоились.
Прошло немало времени, так что Петька даже начал скучать, прежде чем внизу послышался Колькин голос и какое-то шебуршанье.
Спустя несколько минут над лестницей показалась кучерявая голова Кравченко. Ну, ясно, Кольке с его штанами нельзя взбираться первому.
– Ой, как страшно! – сказала Кравченко, аккуратно усаживаясь на сено.
Колька, прежде чем сесть, тревожно огляделся: Владька и Мишка должны были присутствовать здесь по уговору.
– Ну, давай, – сказал Колька и тщательно шмурыгнул носом.
– Но ты мне покажешь норку, где суслик? – уточнила Кравченко.
Все-таки уговорил он эту городскую.
– Сказал… – нетерпеливо буркнул Колька.
– И где ягода эта, малина, да? Я люблю малиновое варенье!
Колька уселся рядом с ней и повторил:
– Давай, что ли…
Кравченко зачем-то подергала кучерявой головой.
– Только ты глаза закроешь, ладно? Так всегда делают, я знаю.
Вечно эти девчонки пообещают что-нибудь, а потом одно, другое. И вечно им кажется, что они все знают.
– Ладно… – легко согласился Колька.
– Шесть раз? – переспросила она.
– Что я, считать не умею?
– Ну, целуй, – сказала она, подставляя губы.
– А что ты сама глазеешь? – возмутился Колька, едва раздался звук его первого в жизни поцелуя.
Кравченко удивилась.
– Мне страшно!
– Может, мне тоже страшно, – резонно заметил Колька.
– Ну, смотри и ты, – обиделась она. – Только все это уже совсем не так… – Голос ее дрогнул.
– Вот еще, – сказал Колька. – Не все равно тебе? Уговор дороже денег.
Она рассердилась.
– Не знаю я никаких уговоров! Целуй тогда быстро. И больше я никогда не стану целоваться с тобой. Меня Слава в Челябинске целовал, так все по-другому было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87