Злобный вскрик разбудил Никиту.
Однако дротик отлетел далеко в сторону, а все последующее смешалось для друзей в один короткий и тягостный миг.
Петька отбивался руками и ногами, но, прижатый к земле, мог только дергаться да скрежетать зубами в бессильной злобе.
Петька хотел кричать – жесткая рука больно сдавила ему горло.
Никита тоже не успел воспользоваться штыком. Никита кусался и кричал.
Но уже через две минуты друзья сидели рядышком на траве со связанными за спиной руками, с какими-то тряпками во рту и широкими глазами наблюдали, как два заросших волосами бандита – седой, косматый Проня и не менее косматый чернобородый – торопливо откинули в сторону Петькину постель из веток, потом, отворотив дерн, вытащили из ямы железный ящик и, ухватившись за его углы, сидя друг против друга, торжествующе скалили зубы.
Сначала они скалились молча.
Потом первым оглушительно захохотал Проня. Потом захохотал чернобородый.
Потом они, опять в четыре руки, подтащили ящик к костру и минут двадцать пытались взломать его крышку.
То ковырял ножом Проня, то, оттолкнув его: «Дай я, дурак!» – брался за это чернобородый.
Однако, убедившись, что все их усилия напрасны, они немножко успокоились. Сели около ящика и лишь теперь вспомнили о связанных путешественниках.
– Черт возьми! – сказал чернобородый. – Я уже две недели не грелся у костра! Где их мешки?
Они схватили котомки путешественников и вытряхнули их на землю.
Чернобородый задрожал от злости, обнаружив, что, кроме хлеба и картошки, в мешках ничего не было.
Швырнул мешок в лицо Никите, взял горбушку и, откусывая огромными кусками, стал есть.
Проня, весь дергаясь от возбуждения, последовал его примеру.
Немного утолив голод, они успокоились. Чернобородый закопал в золу оставшиеся картофелины, хотел подбросить хворосту. Проня, глядя на обессилевших в попытке освободиться от веревок друзей, остановил его:
– Не надо… Мы еще не выбрались отсюда… Полдела сделано, главное еще впереди…
Чернобородый сразу утих, оглянулся на тайгу, прошел через поляну, принес из кустов ружья.
Положил их не сразу.
Кивнул в сторону Никиты и Петьки.
– Кончим?..
Проня взял одно из ружей, положил у своих ног.
– Сдурел? Чека только и ждет твоего салюта…
– Зачем? – спросил чернобородый. – Без шума… – И вытащил из-за голенища длинный, тускло замерцавший в отблесках костра нож.
Проня размазал кровь на щеке – Петька все же не зря швырнул дротик, – зло прищурившись, долго вглядывался в лица друзей. И столько злобы было в этом взгляде, что Петька опять зашевелился, пытаясь либо высвободить руки, либо вытолкнуть изо рта кляп.
Хотя бы крикнуть:
«Режь, гад! Режь, фашистское отродье! Далеко не уйдешь!..»
Но руки были связаны крепко, а грязная тряпка, казалось, раздирала рот, и от бессильной ненависти слезы выступили на глазах у Петьки.
Проня захохотал. Проня думал, что это слезы страха. Проня взял у чернобородого его нож и подошел к друзьям.
Никита замер, глядя ему прямо в глаза, затаил дыхание, чтобы не выказать страха. «Режь!»
Петька опять рванулся в бессилии.
Проня усмехнулся.
– Это ж большевистские змееныши… – сказал он, отходя к костру. – Свиньи… Их режешь – они горло подставляют… Надо по-другому… – Сел, воткнул нож в землю перед собой. – Незачем оставлять лишних следов… Они сдохнут и так… А тогда – бросим под горой… Милиция найдет – решит: от истощения. Заблудились в пещере… – Повторил: – К чему лишние следы?.. Положим рядом какой-нибудь гнилой мухомор… – И, довольный своей выдумкой, он опять захохотал.
– Надо уходить, – сказал чернобородый.
– С чем? – зло спросил Проня, тряхнув седыми космами. – Пойти в магазин? Дайте водки? Или в парикмахерскую – побриться? Лучше тогда напрямую – в чека! Там и побреют, и покормят!
Чернобородый помолчал.
– Может, все-таки зарыть? – опять кивнул на Никиту и Петьку.
– Будут искать! Надо, чтоб не искали! – отрезал Проня. – Двое суток в нашем распоряжении еще есть…
Друзья и не помнили, когда говорили между собой, что их не будут искать четыре дня.
Выходит, эти бандиты следили за каждым их шагом.
– Завтра надо достать жратву… – подытожил Проня. И, взяв Петькину веревку, разрезал ее пополам. – Утро вечера мудренее… Давай, чтоб они случаем не дали деру…
Петьку оттащили к дальнему концу поляны и, усадив на землю, привязали к дереву. Чернобородый хотел привязать стоя, Проня запретил.
– Синяков не должно быть, следов от веревок не должно быть, крути аккуратно. Они сдохнут своей смертью…
Потом грабители потушили костер и тут же, на поляне, улеглись спать.
Обессиленные, разбитые, друзья не могли потом сказать, спали они или теряли сознание в эту холодную ночь… Но когда пришли в себя, было уже светло.
Прощание
Лес шумел, перекликался на разные голоса.
Петька проснулся оттого, что Проня, взяв его за подбородок, несколько раз приподнял ему голову, больно стукнув затылком о дерево.
– А, живой… – сказал Проня.
Чернобородый складывал на потухшем пепелище хворост, чтобы снова разжечь костер.
От своего дерева на Петьку глядел Никита.
Петьке показалось, что он еще не проснулся и видит страшный сон, неправдоподобный и явственный одновременно…
Он весь окоченел, по всему телу расползлась дрожь. Сначала медленная, потом сильней, сильней – его стало бить как в лихорадке.
Петька хотел остановить это биение и не мог.
Вдруг Никита как-то страшно захрипел, дернулся раз, потом еще раз, голова его свисла набок, и, осев, он скрючился на веревках.
Проня подошел к нему и выдернул изо рта кляп.
– Это что еще за блажь? – спросил от костра чернобородый.
Никита так и остался без движения, обвисший на веревках.
Проня тронул его за голову.
– Живой… – Потом обернулся. – Нам не надо, чтобы они задохнулись. Я не хочу сесть миллионером в каталажку. Они заблудились в пещере и умерли от жажды, едва выбрались оттуда!
Чернобородый мрачно хмыкнул.
А Проня подошел и выдернул кляп из Петькиного рта, ударил его этим кляпом по голове.
– Теперь они так и так не раскричатся.
Петька глядел на Никиту и не сразу понял – что это, когда щеку обожгла горячая, как огонь, слеза.
Бандиты доели остатки хлеба из их котомок.
Проня сказал:
– Не будем терять время, надо идти за жратвой.
– Надо… – подтвердил чернобородый.
– Деньги у тебя? Я покараулю здесь, – сказал Проня.
Чернобородый, хохотнув, сразу оборвал смех.
– Деньги я могу отдать тебе, сам покараулю.
Между ними разгорелся спор. Никто не хотел оставлять другого возле ящика с драгоценностями.
Наконец решили идти вместе. Это примирило обоих.
– А с этими? – спросил чернобородый.
– Пусть сдыхают.
– К черту! Прикончим – это будет вернее!
Проня опять разозлился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Однако дротик отлетел далеко в сторону, а все последующее смешалось для друзей в один короткий и тягостный миг.
Петька отбивался руками и ногами, но, прижатый к земле, мог только дергаться да скрежетать зубами в бессильной злобе.
Петька хотел кричать – жесткая рука больно сдавила ему горло.
Никита тоже не успел воспользоваться штыком. Никита кусался и кричал.
Но уже через две минуты друзья сидели рядышком на траве со связанными за спиной руками, с какими-то тряпками во рту и широкими глазами наблюдали, как два заросших волосами бандита – седой, косматый Проня и не менее косматый чернобородый – торопливо откинули в сторону Петькину постель из веток, потом, отворотив дерн, вытащили из ямы железный ящик и, ухватившись за его углы, сидя друг против друга, торжествующе скалили зубы.
Сначала они скалились молча.
Потом первым оглушительно захохотал Проня. Потом захохотал чернобородый.
Потом они, опять в четыре руки, подтащили ящик к костру и минут двадцать пытались взломать его крышку.
То ковырял ножом Проня, то, оттолкнув его: «Дай я, дурак!» – брался за это чернобородый.
Однако, убедившись, что все их усилия напрасны, они немножко успокоились. Сели около ящика и лишь теперь вспомнили о связанных путешественниках.
– Черт возьми! – сказал чернобородый. – Я уже две недели не грелся у костра! Где их мешки?
Они схватили котомки путешественников и вытряхнули их на землю.
Чернобородый задрожал от злости, обнаружив, что, кроме хлеба и картошки, в мешках ничего не было.
Швырнул мешок в лицо Никите, взял горбушку и, откусывая огромными кусками, стал есть.
Проня, весь дергаясь от возбуждения, последовал его примеру.
Немного утолив голод, они успокоились. Чернобородый закопал в золу оставшиеся картофелины, хотел подбросить хворосту. Проня, глядя на обессилевших в попытке освободиться от веревок друзей, остановил его:
– Не надо… Мы еще не выбрались отсюда… Полдела сделано, главное еще впереди…
Чернобородый сразу утих, оглянулся на тайгу, прошел через поляну, принес из кустов ружья.
Положил их не сразу.
Кивнул в сторону Никиты и Петьки.
– Кончим?..
Проня взял одно из ружей, положил у своих ног.
– Сдурел? Чека только и ждет твоего салюта…
– Зачем? – спросил чернобородый. – Без шума… – И вытащил из-за голенища длинный, тускло замерцавший в отблесках костра нож.
Проня размазал кровь на щеке – Петька все же не зря швырнул дротик, – зло прищурившись, долго вглядывался в лица друзей. И столько злобы было в этом взгляде, что Петька опять зашевелился, пытаясь либо высвободить руки, либо вытолкнуть изо рта кляп.
Хотя бы крикнуть:
«Режь, гад! Режь, фашистское отродье! Далеко не уйдешь!..»
Но руки были связаны крепко, а грязная тряпка, казалось, раздирала рот, и от бессильной ненависти слезы выступили на глазах у Петьки.
Проня захохотал. Проня думал, что это слезы страха. Проня взял у чернобородого его нож и подошел к друзьям.
Никита замер, глядя ему прямо в глаза, затаил дыхание, чтобы не выказать страха. «Режь!»
Петька опять рванулся в бессилии.
Проня усмехнулся.
– Это ж большевистские змееныши… – сказал он, отходя к костру. – Свиньи… Их режешь – они горло подставляют… Надо по-другому… – Сел, воткнул нож в землю перед собой. – Незачем оставлять лишних следов… Они сдохнут и так… А тогда – бросим под горой… Милиция найдет – решит: от истощения. Заблудились в пещере… – Повторил: – К чему лишние следы?.. Положим рядом какой-нибудь гнилой мухомор… – И, довольный своей выдумкой, он опять захохотал.
– Надо уходить, – сказал чернобородый.
– С чем? – зло спросил Проня, тряхнув седыми космами. – Пойти в магазин? Дайте водки? Или в парикмахерскую – побриться? Лучше тогда напрямую – в чека! Там и побреют, и покормят!
Чернобородый помолчал.
– Может, все-таки зарыть? – опять кивнул на Никиту и Петьку.
– Будут искать! Надо, чтоб не искали! – отрезал Проня. – Двое суток в нашем распоряжении еще есть…
Друзья и не помнили, когда говорили между собой, что их не будут искать четыре дня.
Выходит, эти бандиты следили за каждым их шагом.
– Завтра надо достать жратву… – подытожил Проня. И, взяв Петькину веревку, разрезал ее пополам. – Утро вечера мудренее… Давай, чтоб они случаем не дали деру…
Петьку оттащили к дальнему концу поляны и, усадив на землю, привязали к дереву. Чернобородый хотел привязать стоя, Проня запретил.
– Синяков не должно быть, следов от веревок не должно быть, крути аккуратно. Они сдохнут своей смертью…
Потом грабители потушили костер и тут же, на поляне, улеглись спать.
Обессиленные, разбитые, друзья не могли потом сказать, спали они или теряли сознание в эту холодную ночь… Но когда пришли в себя, было уже светло.
Прощание
Лес шумел, перекликался на разные голоса.
Петька проснулся оттого, что Проня, взяв его за подбородок, несколько раз приподнял ему голову, больно стукнув затылком о дерево.
– А, живой… – сказал Проня.
Чернобородый складывал на потухшем пепелище хворост, чтобы снова разжечь костер.
От своего дерева на Петьку глядел Никита.
Петьке показалось, что он еще не проснулся и видит страшный сон, неправдоподобный и явственный одновременно…
Он весь окоченел, по всему телу расползлась дрожь. Сначала медленная, потом сильней, сильней – его стало бить как в лихорадке.
Петька хотел остановить это биение и не мог.
Вдруг Никита как-то страшно захрипел, дернулся раз, потом еще раз, голова его свисла набок, и, осев, он скрючился на веревках.
Проня подошел к нему и выдернул изо рта кляп.
– Это что еще за блажь? – спросил от костра чернобородый.
Никита так и остался без движения, обвисший на веревках.
Проня тронул его за голову.
– Живой… – Потом обернулся. – Нам не надо, чтобы они задохнулись. Я не хочу сесть миллионером в каталажку. Они заблудились в пещере и умерли от жажды, едва выбрались оттуда!
Чернобородый мрачно хмыкнул.
А Проня подошел и выдернул кляп из Петькиного рта, ударил его этим кляпом по голове.
– Теперь они так и так не раскричатся.
Петька глядел на Никиту и не сразу понял – что это, когда щеку обожгла горячая, как огонь, слеза.
Бандиты доели остатки хлеба из их котомок.
Проня сказал:
– Не будем терять время, надо идти за жратвой.
– Надо… – подтвердил чернобородый.
– Деньги у тебя? Я покараулю здесь, – сказал Проня.
Чернобородый, хохотнув, сразу оборвал смех.
– Деньги я могу отдать тебе, сам покараулю.
Между ними разгорелся спор. Никто не хотел оставлять другого возле ящика с драгоценностями.
Наконец решили идти вместе. Это примирило обоих.
– А с этими? – спросил чернобородый.
– Пусть сдыхают.
– К черту! Прикончим – это будет вернее!
Проня опять разозлился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87